Очевидно, этого хватило – по крайней мере, когда на нижнем ярусе вежи наконец-то стих звон клинков и смолкли стрелецкие самопалы (черкасы разрядили свое оружие ранее), различить звуков ближнего боя воевода не смог, как бы старательно он не вслушивался… А вот вразнобой гремящие выстрелы уже перезаряженных «ореликами» пистолей и карабинов раздаются и ныне!

Ничего, Тимофей справится – ведь сопротивление панцирных казаков внутри крепости уже практически подавлено, по большей части черкасов просто перебили... И теперь стрелецкие сотни, занявшие прясла, прилегающие к воротной веже, бьют уже исключительно за стены кремля – в сторону бегущей к Молоховской башне литовской пехоты! Правда, роты, ринувшиеся на штурм вслед за черкасами, уже замедлились, видя остатки полка панцериев, бегущих от Смоленска – да попав под шквальный огонь со стен!

Еще немного, и сами покажут спину!

Именно этого момента ожидал Шеин, чтобы подать новый сигнал боевым рогом – и бросить в атаку пять сотен детей боярских... Увы, воеводе удалось собрать лишь половину всадников от дворянского воинства, изначально вставшего на защиту Смоленка. Но – потери… А кроме того – постепенное забивания самых слабых или больных лошадей.

Ведь ранее казалось, что уже никто не пойдет верхом на вылазку за стены града…

При этом дети боярские действуют под началом собственного воеводы, Горчакова Петра Ивановича – «товарища» Шеина. Под его началом всадники уже покинули крепость Никольскими воротами – еще когда черкасы только ринулись на штурм! И все это время русские конники выжидали, скрытые от вражьих глаз усилившейся метелицей – да мощной Грановитой башней, самой южной точкой кремля…

Эта вежа, в сущности, является вершиной треугольника, и находится по центру перелома юго-восточной и юго-западной стен Смоленска. Соответственно и вылазка охотников, и последующая за ней атака конницы ляхов да пеших польско-литовских рот – все это происходило у юго-западной стены, а внимание врага было приковано исключительно к Молоховским воротам!

Но если ляхи и не увидели детей боярских, то и Шеин только теперь заметил на правом крыле литовской пехоты неясное движение – все еще густо падающий снег не дает хоть что-то толком разглядеть! Однако Михаил Борисович, памятуя о двух гусарских хоругвях в составе отряда осаждающих, аж весь захолодел – и тотчас прижав к губам турий рог, трижды в него протрубил…

Тем самым, подав сигнал об отмене атаки детей боярских!

Вот только звук его рога заглушил очередной залп пушек, ударивших с соседних башен…

…- Петр Иванович, кажись, Шеин в рог протрубил, отдает приказ атаковать!

Младший воевода Смоленска, нетерпеливо теребивший темляк пернача все время опостылевшего ожидания, радостно воскликнул:

- Ну, братцы, с Богом! Покажем ляхам, где раки зимуют!

- Гойда-а-а-а!!!

Дети боярские, также измотанные ожиданием, да жаждущие поскорее уже вступить в бой, ответили Горчакову единодушным, бодрым ревом – и вслед за ним устремились в атаку, в нетерпение подгоняя лошадей нагайками… И при их появление пешие роты литовских служивых, уже начавшие пятиться под ураганным огнем со стен кремля, окончательно сломались – да побежали, сломя голову!

Увлеченный погоней и бешенной скачкой, в эти славные мгновения ощущая себя вновь молодым, Петр Иванович не сразу расслышал рев рога Шеина с Молоховской башни – и не сразу сосчитал число звуков, означающих отмену атаки… И тут «младший» воевода, по седым своим годам и множеству ратных заслуг превосходящий Михаила Борисовича, впервые за время осады Смоленска не подчинился, не захотел оставаться на вторых ролях, прячась в тени столь молодого и деятельного Шеина!

Да и какой смысл останавливать атаку, когда враг уже показал спину – и бежит?! Ляхов только и осталось, что прижать к линии надолбов их же лагеря да вырубить подчистую! Вон, вырвавшиеся вперед дети боярские уже догнали первых ворогов, уже рубят их в спину саблями, колют копьями! Иные же стреляют из луков, догоняя стрелами литовских беглецов…

Слишком поздно заметил Горчаков хоругви крылатых гусар, во весь опор летящих на его всадников – и заходящих с левого бока. А заметив, бешено затрубил в свой рог, приказывая ратникам отступать… Но даже тогда дети боярские, увлеченные истреблением вражеской пехоты, не сразу подчинились приказу, не сразу заметили ворога…

А потом – потом стало уже поздно.

Четыре сотни отборных польских всадников, построившихся в две линии, тараном врезались в детей боярских – сминая и московитов, и собственных бегущих пешцев! Удары чрезмерно длинных гусарских пик, придерживаемых рукавом-током, во время куширования прошивают детей боярских насквозь – тут же разлетаясь в щепки полой половиной... Впрочем, особо умелые да везучие шляхтичи умудряются пронзить и двух московитов одним ударом! А тяжелые боевые жеребцы ляхов, стоящие просто безумных денег, на разгоне опрокидывают невысоких коней русинов ударом груди… Оно и верно – ведь выносливые лошади детей боярских предназначены лишь для маневренного степного боя, а не лобовой рыцарской схватки.

Нет, смоляне могли ответить лишь стрелами, летящими в лица гусарам и в грудины их коней – да выстрелами пистолей, разящих врага только в упор… Но потери последних рыцарей Европы оказались просто смешны по сравнению с потерями детей боярских! Вот было бы время развернуться и встретить ляхов в полной готовности… Да еще и на широком поле – а не крошечном пятачке, ограниченном крепостными стенами Смоленска и укреплениями польского лагеря! Вот тогда бы дети боярские закрутили бы смертоносную карусель, держа ворога на расстояние… И одного за другим вышибая стрелами шляхетских скакунов, быстро устающих от преследования.

Все это понял Петр Иванович Горчаков, запоздало осознавший свою ошибку – да сделать воевода уже ничего не смог. На его глазах в считанные мгновения погибло более двух сотен детей боярских; уцелевшие же всадники развернули лошадей и бросились наутек, подгоняя скакунов нагайками… Но сам младший воевода, чья взыгравшая гордость стоила жизни десяткам ратников, предпочел смерть бесчестью – и развернул своего дорогого, рослого жеребца навстречу ляхам!

Вся жизнь Петра Ивановича прошла на ратной службе – и промелькнула перед глазами уже убеленного сединой воеводы в одно мгновенье. Война со шведами при государе Федоре Иоанновиче, штурмы Копорье и Яма – а затем беспокойная Сибирь, Урал, воеводство в Чердыни… Лесная война с вогулами, пленения князя их Аблегирима… А затем мятеж Болотникова – и вот, наконец, Смоленск.

И летящие навстречу крылатые польские гусары...

Умелый наездник, Петр Иванович направил своего скакуна влево от летящего навстречу ляха – под бьющую правую руку! Оба всадника ударили разом; русич успел наклонить голову, подставив под лезвие вражеской сабли остроконечный, конический шелом – и польский клинок лишь соскользнул на наплечник полного зерцального доспеха... В то время как ребристое навершие пернача – символа власти воеводы! – врезалось в польский шишак!Вмяв левый науш в голову ворога, раздробив тому челюсть и лицевые кости… Гусар без звука рухнул на снег – но уже в следующий миг в грудь воеводы врезался польский кончар!

Новый враг, потеряв разлетевшуюся от удара пику, держал длинный граненый клинок ровно над землей, словно копье – и атаковал также на скаку, пытаясь таранить! Но он зашел слева – и нанести точный прямой удар ляху не удалось... Граненое острие его кончара впилось в прочную, круглую кирасу зерцала под углом, все же сумев ее пробить – но не прошив тела воеводы!

Более того, от напряжения при ударе – и скорости галопа гусарского жеребца, пролетевшего вперед – прочный, но все же довольно тонкий клинок переломило пополам…

Петра Ивановича при этом швырнуло на заднюю, невысокую луку седла. Но кряжистый воевода, могучий словно медведь, до предела сдавил конские бока бедрами – и все же удержался! Застрявшее в зерцале обломанное острие кончара, добравшись до плоти, вызвало острую боль и жжение, но не убило – а только разозлило русича. И отпустив поводья, левой рукой он тотчас выхватил из седельной кобуры колесцовый пистоль, развернулся вполоборота (благо, что русское седло дает всаднику значительную свободу) – и с дюжины шагов всадил тяжелую пулю промеж гусарских «крыльев»! На этом расстоянии горячий свинец без труда пробил кирасу ляха, бросив отчаянно вскрикнувшего всадника на холку жеребца…