Однако, Дмитрий Михайлович в данном случае несколько обманывался. Ему весьма по душе и сердцу ранее находится рядом с царской властью, сидеть за одним столом с царем, польскими послами и литовскими магнатами. И теперь он этого лишается. По местничеству нет места Пожарскому за одним столом с Шуйскими. Потому… пусть Димитрий побеждает и вертает все взад.

* * *

— И поедешь. Так я сказал! — прикрикнул на своего старшего отпрыска боярский сын Тетерев Иван Макарович. — Мишка, ты меня не гневи! Сын ты мне и опосля того, как у тебя сын народился!

— Батя, сын я тебе, но ты не по правде со мной! Слыхал же, что на Москве люди бают? Димитрий Иванович не настоящий был царь, не от Бога! Сын Антихриста он. Телятину ел, латинян привечал. А маску ту лукавую видал? То ж от Падшего маска, — Михаил Иванович Тетерев подбоченился и горделиво добавил. — Я и сам плюнул в ту маску.

— Вот же остолоп! И разумным был и разум потерял! Маску ту положили на убиенного, кабы такие вот, как и ты, харкали в нее, а получалось, что в Димитрия. А на Москве говорят, что бежал Димитрий Иоаннович, а то растригу Отрепьева и убили. Уже знают, кому интерес есть, что Димитрий в Туле, али в Кашире. Туда и люди станут тянуться. Есть те, кто уразумел, что Василий Иванович люд московский погубил о ляшские сабли за то, кабы смутить Москву, а самому сесть на царский стул, — говорил Иван Макарович, не обращая внимания на округлившиеся глаза своего сына.

— Батя, то ж крамола какая? И на плаху так взойти можно! — испуганно сказал Михаил Тетерев.

— А я нешто кому чужому говорю, али сыну своему? Батьку то не предашь? — Иван ухмыльнулся.

В их семье авторитет отца был незыблем. И Ивану Макаровичу было бы достаточно только сказать, чтобы Михаил исполнил. Но старший Тетерев хотел преподать сыну науку, как выживать даже в условиях полной разрухи и безвластья. Учил уже женатого своего наследника, что семейные ценности выше стоят, нежели что иное. Так можно выжить, когда паны дерутся, а у холопов чубы рвутся. Михаил же был, как и многие люди в молодости, полон стремлением к справедливости, восприимчивым к тому, что ему скажут. Не было у девятнадцатилетнего Михаила Ивановича Терентьева еще того опыта, когда можно разделять полученную информацию, еще не обжёгся он.

А Иван Макарович напротив, уже насмотрелся и на несоответствие дел и слов и на то, как бояре могут только за одно место на лавке идти на преступление. Он служил, верой и правдой, когда были природные цари — Иван Васильевич, сын его Федор Иоаннович. Служил он и Борису Годунову, уже понимая, что тот добился трона изворотливостью и хитростью. Иван Макарович даже не скривил лица, не пустил скупую слезу, когда убили сына Годунова, Федора Борисовича. Он остался безразличным к приходу Димитрия Иоанновича, считая, что и того быстро сметут. И оказался правым.

Теперь же, понимая, что Русь входит в череду бед и несчастий, Иван Макарович искал способ оградить свою семью. И решение было найдено. Один сын, Михаил, старший, будет служить Димитрию Иоанновичу, другой, восемнадцатилетний Егорий, — Василию Шуйскому. Получится, что семья в безопасности, какая бы власть не пришла.

— Я не хочу, как птица, перелетать из теплых мест в холодные! — сказал Михаил.

— А мы не перелетаем, мы ищем то место, где тепло, сытно и где твои сестры выйдут замуж по чести, а не будут снасильничаны. Буде Димитрий побеждать, так ты роду помощник, ну а коли Шуйский верх возьмет, то Егорий подсобит. И все целы и все в прибытку. И ты можешь земли получить за службу от Димитрия и Шуйский землицы нарежет за службу. От того и в прибытку будем, — Иван Макарович деловито разгладил чернявую, с проседями, бороду.

— Я выполню волю твою, отец, — сказал с некоторой обреченностью Михаил.

На самом деле, Михаил Иванович не так, что и противился идти на службу Димитрию, пусть и считал появление того странным, ибо тело мертвого царя показывали. Тут иное играло немалую роль, Матрена его, разродившись первенцем, вновь вошла в женскую красоту и стала столь пригожа, что молодой и охочий мужчина только и думал, как вернется домой, да прямо на лавке… и от того ожидание застилало глаза и не шло никакое понимание происходящего. А тут покинуть Матрену, сына и отправится на юг, где постоянно нужно быть в напряжении, там если не татары, то ногаи, не они, так казаки пошалят.

Да, ничего, скоро это должно закончится, не может же быть так постоянно?

— Ты не один отправишься к Димитрию Иоанновичу. Мы кругом своим совет держали и порядили отправить старших сыновей к Димитрию, а иных к Шуйскому конно и оружно. У кого сыны малые, али один остается, то буде при Шуйском, — сказал Иван Макарович и прихлопнул по коленям. — Все, буде тебе батьку не слухать. Сказал, что поедешь, так тому и быть!

Иван Макарович для себя ответил на вопрос о державе и семье. Он выбирал семью и потому все делал, чтобы семья выживала и мало оставалось места для честной службы.

*………*………*

Кашира

5 июня 1606 год

Наверное , в каждом мало-мальском городе первым, что строят, так это тюрьму. Кашира — небольшой городок, в большинстве с ветхими домами, за малым отличающимися от полуземлянок, что пришлось мне видеть в деревне неподалеку. Вместе с тем, холодная, поруб, был основательный. Четыре большие, — на человек пять так точно, — камеры, пыточная квадратов на пятьдесят-шестьдесят, караульная, или сторожевая. Роскошество относительно остального, да и только.

Я спустился поговорить с Басмановым. Что-то мешало мне решить вопрос с ним кардинально. При том, что я уже немного, но узнал характер, а, вернее, отношение окружающих к Димитрию Иоанновичу. Он, а теперь я, считался больше милостивым, чем грозным. Одно прощение Василия Шуйского за попытку государственного переворота в январе месяце чего стоит. И тут я должен убить того человека, который, по мнению большинства, спас меня от неминуемой смерти. Царь же сам не может? Его только, словно куклу… или скорее икону… спасать! Вот такое и отношение, как к иконе, божеству. И как все это может соседствовать с тем, что царей убивают? Дано ли мне это понять?

Но что Басманов, а все он, — решение я уже принял. Да и оставил бы я Петрушу после того, что он попытался сделать? К чему мне человек, который уже столько много знает. Историки же черпают некие потаенные сведения о событиях, в том числе и о Смуте? Значит текло, отовсюду была информационная течь. И Басманов просто находка для любого: будь исследователь из будущего, или боярин той современности, куда я попал.

— Димитрий Иоаннович пожаловал! — ерничал Басманов.

— Ты уже так приветствуешь меня, что сомнения уходят прочь. Смерти ждешь? — спокойно сказал я.

— А как иначе? Здравия желать, коли благодарность я получил, сидючи тут? Это я тебя вызволил, не дал сгинуть от рук Шуйских. А ты что, государь? Облагодетельствовал? — Басманов сплюнул кровью.

— Отвяжите его! — приказал я.

По добрейшей русской традиции, уходящей в глубину милосердия и сострадания, Басманова пытали. Так, на всякий случай, не удосужившись что-либо спросить у меня. Раз повелел в холодную, так и на дыбу, да удары отрабатывать. И это, действительно, лишь прелюдия к тому, что могло быть. Начать за такое выговаривать, наверное, получить недоумение у людей. Ну принято же, что в застенки безвинные не попадают.

— Все вон! — повелел я и трое дюжих казака быстро вышли.

— Хочешь, государь узнать, что я им сказал? — спросил Басманов, усаживаясь на залитую кровью лавку, чуть отодвинув небольшие щипцы, которыми можно было и зуб вырвать и язык, при сноровке, конечно.

— Хочу! — не стал я возражать.

— А и ни-че-го-шень-ки! — говорил Басманов, на каждом слоге ударяя двумя руками по коленям и юродствуя.

На вид измученный, но движения не заторможенные, энергичные, даже гримасы корчить получается.