— Но от огнемета кокон мага защитит, — сказал на это дед. — А от зачарованного — нет.

— У меня есть автомат и пистолет, а патроны к ним при надобности зачарую, — пожал плечами Николай.

Дед лишь рукой махнул. Занятия сблизили наставника и ученика, но не настолько, чтобы у Николая пробудились родственные чувства. Нечаянного деда он уважал, тот тоже чувств не демонстрировал. Держался строго, хотя по вскользь брошенным словам становилось ясно, что внуком он гордится. Николай это заметил, поскольку сам был в прошлом в роли деда. Хотя внучат он баловал. Ну, так он не готовил их к войне…

Несвицкий-старший так увлекся, что не заметил, как истек испрошенный им отпуск. Он позвонил в Москву по защищенной связи и попросил предоставить ему еще два месяца.

— Что-нибудь случилось, Николай Иванович? — поинтересовался начальник канцелярии царя. — Отчего такая просьба?

— Случилось, Серафим Аркадьевич, — ответил адмирал. — Я нашел здесь внука. Он вырос за границей, и я о нем не знал.

— Вот как? — начальник удивился. — И кто ваш внук?

— Майор Нововаряжской республики Несвицкий Николай Михайлович. Георгиевский кавалер. Это высшая награда у республики.

— Гм… Поздравляю. Достойный продолжатель княжеского рода. Но я не понимаю, зачем два месяца? Ну, встретились с наследником и познакомились. Соскучитесь — и внук приедет к вам. Так даже лучше: покажете ему Москву и дом, где он ни разу не был.

— Внук — волхв, причем с сильнейшим даром, но с ним никто не занимался. Я научу его всему, что знаю и умею. Серафим Аркадьевич! Если нет возможности продлить мой отпуск, я отправлю рапорт об отставке. Это твердое решение.

— Не торопитесь, Николай Иванович, — поспешил начальник канцелярии. — Спрошу государя.

Назавтра он сам позвонил в Царицыно.

— Учитывая ваши обстоятельства, государь продлил вам отпуск, — сообщил Несвицкому. — Сказал, что разрешает пребывать в Царицино, сколько пожелаете. Но попросил сказать, что очень ценит вас и будет рад, если вернетесь к исполнению своих обязанностей.

— Вернусь, — пообещал Несвицкий-старший…

Младший об этом ничего не знал. Он наслаждался жизнью. Их отношения с Мариной после памятного объяснения стали ровными, спокойными. Тем временем приблизился и как-то быстро наступил 2005 год. Здесь его не праздновали так широко и громко, как в прошлой жизни Николая, поскольку приходился на дни Рождественского поста. Там, в прошлом, на пост внимания не очень обращали, но здесь церковные обычаи исполняли строже. Само же православие в новом мире было идентичным — ну, настолько, насколько Николай мог уразуметь. Все то же — церковь, литургия, причастие и поминальные записки. А прочее… Священник разобрался бы в отличиях, но Николай не собирался. Его и так устраивало.

Накануне Рождества в Царицыно приехали награды из Москвы. Их вручал командующий экспедиционным корпусом. Все проходило скромно: то ли пост тому причиной, то ли у имперцев так принято. Собрали волхвов, присутствовал, конечно, и вице-адмирал Несвицкий. К нему здесь относились с почтением, и Николай заметил это. Любая просьба деда исполнялась тут же и без всяких возражений. Первым к командующему пригласили Акчурина, что и понятно: волхв — имперский офицер, а Николай — приблудный от республики. Получив свой орден, татарин рявкнул:

— Служу престолу и империи!

Позвали Николая. На пути к командующему он напряженно размышлял, что ему сказать. Служу республике? Так награда от царя. Империи? Так он не служит ей. В результате, получив свой орден в крытом алым бархатом коробочке, Николай промямлил:

— Благодарю империю за высокую награду.

Командующий только хмыкнул и сунул ему тубус, обтянутый таким же бархатом.

— Это вам еще.

На том церемония и завершилась. Волхвы окружили награжденных, и князь Касаткин-Ростовской бесцеремонно взял у Николая тубус. Открыл его вытащил наружу грамоту на плотной, похожей на пергамент, матовой бумаге. Развернул ее и огласил:

— Великий государь и император Александр Николаевич своим указом от сего числа декабря лета 2004 возводит волхва Несвицкого Николая Михайловича в графское достоинство империи, — князь улыбнулся. — Поздравляю вас, ваше сиятельство! — он шутливо поклонился.

— Что это означает? — удивился Николай.

— То, что вы отныне подданный империи, — ответил дед. Он забрал у князя грамоту и пробежал ее глазами. — Предъявите эту грамоту в управление полиции в любом из городов Варягии, и получите свой паспорт. Единственная привилегия, которую дает вам этот титул.

Награды обмывали после Рождества. Сняли столик в ресторане, причем заранее — окончание поста и праздник, несмотря на близость к фронту, отмечать собрались многие. Да славы в последние недели перестали бить по городу — то ли кончились снаряды, то ли опасались. Их батареи варяги выбивали только в путь. К мероприятию Николай готовился особо. Во-первых, они договорились с дедом, что в этот день Несвицкий-старший объявит его внуком. Во-вторых, Николай собирался сообщить о своей женитьбе на Марине и хотел, чтоб этот день запомнился любимой.

Подарок он нашел не сразу. В ювелирном магазине выбор оказался скудным — в прифронтовом Царицыно драгоценности не слишком часто покупали. Но там его узнали, и продавщица предложила:

— Загляните в ломбард к Семеновичу. Жизнь нынче трудная, и люди, уезжая, нередко продают ему довольно дорогие вещи. Ведь вы сказали, что цена вас не смущает.

Николай поблагодарил и заглянул. Семенович, на удивление, оказался славом. Или варягом — как кому приятнее считать. Пожилой, в очках ломбардщик, услышав просьбу волхва, кивнул, вынес из подсобки узкую коробочку, обтянутую синим бархатом.

— Гарнитур — колье и серьги, — объяснил, открыв коробочку. — Очень редкая работа — рубины, изумруды, бриллианты. Из-за границы привезли — у нас таких не делают. Отличный подарок для невесты.

— Я хотел колечко с бриллиантом… — замялся Николай.

— Кольцо подарите на свадьбу, — парировал Семенович. — Невесте лучше гарнитур, тем более, такой. Да вы взгляните!

Николай взглянул и убедился в правоте Семеновича. На плоской и широкой цепочке подвешена маленькая роза. Листочки сделаны из изумрудов, лепестки — рубины, внутри цветка сияют бриллианты. Серьги — такие ж розы, но поменьше. Красивый гарнитур! И дорогой, конечно.

— Семь тысяч экю, — «порадовал» Семенович. — Почти что даром. Не будь в Царицыно войны, просил бы вдвое больше.

Они слегка поторговались, и Николай расстался с деньгами. Бог с ними — заработает. Зато Марина будет рада.

Еще для его задумки требовались розы — в этот раз живые, а не созданные ювелиром. И белые. Где их взять в воющей республике? Наводку, как ни странно, дал Кривицкий.

— Есть у меня знакомый, у него — оранжерея, — сказал майору. — Содержит несмотря на трудности войны, но для себя. Цветами не торгует, но охотно обменяет их на ваш раствор здоровья. Нил Евграфьевич не молод, болеет часто, так что согласится.

Кривицкий оказался прав. Флягу с исцеляющим раствором оранжерейщик принял с благодарностью.

— У меня хроническая пневмония, — объяснил Несвицкому. — Лекарства помогают плохо, да и достать их трудно. Надеюсь, ваш раствор поможет. Когда вам срезать розы?

— Заеду в воскресенье часам к шестнадцати.

— Я их сложу в корзинку, есть у меня красивая, — пообещал оранжерейщик.

Николаю оставалось договориться с персоналом ресторана. Экспромт должен быть подготовлен основательно. Понимание нашел — его здесь тоже знали и пошли навстречу. От денег отказались — даже музыканты.

— Господин майор, — сказал руководитель группы. — Как я могу брать деньги с человека, который притащил от славов упыря, терроризировавшего город? Вам за такое руки нужно целовать!

— А вы откуда знаете? — опешил Николай. Его участие в пленении Яйценюка нигде не освещалось, он сам просил об этом.

— Все знают, — улыбнулся музыкант.

«Ополченцы растрепали, — догадался Николай. — Те самые, с поста у террикона».