‒ Яков.

Ее тон насторожил Левицкого. Он встал, повернулся и уставился на нее.

Даня положила ногу на ногу, чтобы хоть этим внушить себе защищенность.

‒ Что? ‒ Он приблизился.

‒ Можешь не нависать? ‒ Даня кашлянула. ‒ Я хочу поговорить.

Пара стремительных движений. Яков метнулся к дивану, схватил декоративную подушку, кинул на пол и устроился перед девушкой. Совсем близко.

«Надо же. С какой легкостью он позволяет мне возвышаться над собой. ‒ Даня сглотнула, наблюдая за тем, как Яков ерзает, устраиваясь поудобнее. ‒ Не припомню, чтобы он вообще кому-то позволял смотреть на себя сверху вниз».

‒ Что ты хочешь мне сказать? ‒ Взгляд Якова пронизывал и, похоже, вполне способен был добраться до самых ее потаенных мыслей.

‒ А ты сам ничего не хочешь мне сказать? ‒ Видимо, ей все же не удалось достаточно хорошо подготовиться, потому что первая же волна паники заставила ее пойти в бессмысленную атаку.

‒ Честно говоря, мне много чего хочется тебе сказать.

Он наклонился чуть вперед, и майка, прервав контакт с телом, щедро поделилась с девушкой живописным видом.

Даня впала в ступор. Будь она парнем, мельком заглянувшим в декольте грудастой подружки, то возбуждение, пробудившееся внутри легким трепетом, было бы вполне логичным. Но она ‒ девушка. Женщина. Десятки раз уже успевшая наглядеться на обнаженную мужскую грудь. И надо сказать, большинство этих видов было намного мускулистее того бледного великолепия, что в данный момент выглядывало из-за тонкой белой ткани.

Нужно смотреть правде в глаза. Ни одно мужское тело ее не возбуждало.

До встречи кое с кем.

‒ Раз ты молчишь, значит, я могу сказать? ‒ Яков выдержал паузу. ‒ Если ты еще не догадалась, что вряд ли, конечно же, то заявляю здесь и сейчас. Ты мне нравишься. И не просто нравишься… Это не обычная симпатия. ‒ Снова пауза. Левицкий облизал губы и быстро выдохнул. – Я тебя…

‒ Мой отец умер. ‒ Даня дождалась, пока Яков тяжелым выдохом избавится от эмоции так и не высказанного признания. ‒ Потому что утопил себя в алкоголе. Он изливал в нем горе от своих несбывшихся мечтаний и погубленного таланта. И в нем же он прятался от навязчивой привязанности моей матери. ‒ Легкая улыбка сгладила напряжение, маской застывшее на ее лице. Девушка наклонилась и уперлась локтями в собственные колени. ‒ Моя мать, Ирина, обожала моего отца, Арсения. Маниакально и болезненно. Ей его постоянно не хватало. Как воздуха на большой глубине. Нас, ее детей, она не любила. Будь мы полезнее, стань мы эффективным средством завоевания любви и внимания Арсения, то, возможно, мы бы еще сумели сыскать ее снисхождения. Но мы оказались бесполезны. ‒ Даня подавилась смешком и тяжело кашлянула. ‒ Ты сам видел ее. Слышал ее слова…

‒ Я уже говорил тебе. ‒ Яков досадливо цыкнул. ‒ Мы не тратим время на того, кто никем для нас не является. Я сказал это тебе в тот раз, при встрече с ней. И повторяю это сейчас. Она ‒ никто. И в твоих мыслях ей не место.

‒ Но факт того, что я ее дочь, никуда не денется!

‒ Да плевать на это…

‒ Ты не понял. ‒ В интонации Дани закралась вкрадчивость. Она расширила глаза так сильно, что ощутила саднящую боль. Представляя себе, насколько безумной выглядит, девушка наклонилась вперед и ухватилась за подбородок Якова. Сила хватки тоже была велика, потому что пальцы свело от боли. ‒ Яблочко от яблони. Давай представим, что и ты, маленький невинный мальчик, мне по душе. Видел, как я сегодня зыркнула на тех девочек, которые восторженно щебетали, собравшись в стайку вокруг тебя? А знаешь ли ты, что творилось у меня внутри?

Руки Якова лежали на его коленях. Он приподнял голову, позволяя ей и дальше мучить свой подбородок. Ему точно было больно, но виду он не подавал. Лишь удерживал контакт с ней своими до жути яркими зелеными глазами.

‒ Нет, не знаю. ‒ В его голосе тоже не было ни капли волнения.

‒ Мне хотелось причинить им боль. ‒ Дане в мгновение ока стало легче от этого признания. Как же, оказывается, тяжелы оковы темных мыслей. Они прижимают тело и душу к земле.

‒ Почему?

‒ Потому… ‒ Даня на миг снова впала в ступор. Он задавал вопросы и вступил в диалог. И терпит ее жестокие прикосновения на своей коже. А ведь ему следовало уже выгнать ее. Из номера и из своей жизни. ‒ Потому что мне не понравилось, что они крутились рядом.

‒ Рядом со мной?

«Зачем он уточняет? ‒ взревело ее умученное сознание. ‒ Ну, зачем? Зачем? Зачем?!»

‒ Рядом с тобой.

‒ Получается, что я, маленький невинный мальчик, тебе по душе?

Даня растерянно захлопала глазами. Что же не так? Он все еще рядом… А не пятится прочь в испуге.

Похоже, он не улавливал сути.

‒ Ты понимаешь меня? ‒ Наверное, его челюсть и ее пальцы стали единым целым, потому что Даня уже не чувствовала их. ‒ Судя по всему, нет. Я ‒ такая же, как моя мамочка. Готова буду на все, если намоепосягнут. А она была неудержима. Она причиняла боль и своим детям, и даже тому, ради кого все это и вытворяла. И я чувствую, что тоже способна на такое. Не хотела в это верить, но, похоже, я ‒ ее дьявольская копия. ‒ Девушка тихо хихикнула. ‒ Пройдет еще немного времени и стану такой же неудержимой. И что тогда? Буду бросаться на твоих поклонников? Знакомых? Тех, кто дорог тебе? А потом стану безумной окончательно и причиню боль тебе?..

‒ Доверие.

Даня судорожно выдохнула и прищурилась, сдерживая порыв внезапно нахлынувшей злости.

‒ Что?

‒ Доверие, ‒ повторил Яков и накрыл ладонями ее руку, сжимающую его подбородок. ‒ Твоя мать не доверяла отцу.

‒ Конечно! ‒ Даня резко вдохнула. Звук получился похожим на судорожный всхлип. ‒ Она ведь знала, что он ее никогда не любил. Он и не скрывал этого. Я ‒ виновница его несчастий. Из-за меня он согласился создать с ней семью.

‒ Ты ‒ не она.

‒ Неправда, я ‒ ее…

‒ Ты ‒ не ее копия. А я ‒ не копия твоего отца.

‒ Да ты ни хрена не понял! Вдруг я захочу покалечить тебя?! Причинить настоящую боль?!

‒ Ты хочешь покалечить меня?

‒ Я… ‒ Даня стушевалась. Хватка ослабла, но ее рука осталась в «ковшике» рук Якова. ‒ Нет. Сейчас не хочу. Но в будущем могу…

‒ Ты мне не доверяешь?

‒ Откуда мне знать?! ‒ Она хотела дернуть плененной рукой, но отчего-то не стала этого делать.

‒ Это уже не отрицательный ответ.

‒ Хорош взрослого корчить! ‒ раздраженно буркнула она. ‒ Ты просто…

‒ Маленький невинный мальчик. ‒ Яков, ни капли не испуганный, пожал плечами. ‒ Пусть будет по-твоему. Буду твоим мальчиком.

‒ Не нужен мне мальчик! Ты…ты не нужен!

‒ Тогда бы ты не хотела покалечить народ вокруг, если бы «мальчик» тебе был по барабану. ‒ Яков потряс ее руку, находящуюся в плену его ладоней, словно играясь. ‒ Сказать интересную вещь?

‒ Нет… Скажи…

‒ Ты определись. ‒ Яков казался расслабленным. ‒ Какая противоречивая.

‒ Скажи уже!

‒ Щедро делюсь результатом наблюдения. Между твоими родителями не было чувств. Так что мы изначально и совершенно отличаемся о них. Прикинь!

«Черт… черт… черт…» ‒ Даня опустила голову и громко задышала ртом. Язык отнялся, а слова никак не хотели складываться в сносные фразы.

‒ Ты… ты… ты… ‒ Она вскинулась и выпалила: ‒ Ты ‒ до безумия глуп! Ты не врубаешься, мальчик?! Совсем, да? Я ‒ чудовище! И я убью тебя своими чувствами!

‒ Но если ты убьешь меня, то убьешь и себя, ‒ рассудительно заметил Яков. Отняв одну ладонь от ее руки, он коснулся девичьего носа и провел невидимую линию до самых губ. ‒ Ты ведь не копия матери. И не сможешь, как она, жить дальше, если погубишь меня. Ты будешь терзаться и погубишь и себя. Потому что ты ‒ это ты. Ты ‒ добрая.

‒ Я злая, ‒ прошептала Даня.

‒ И злее всего к себе. ‒ Яков, приняв задумчивый вид, нажал пальцем на ее нижнюю губу. ‒ Только вот проблема в том, что я не хочу, чтобы ты губила себя.

Внутри зародилась надежда. Даня затаила дыхание.

«Да! Да! Да! Оттолкни меня! Беги от меня! Спасайся, Принцесса, от жуткого и ненасытного Чудовища!»