Боязнь быть отвергнутой – подобный фарс мучил Даню впервые. И ей жизненно требовалось избавиться от этой навязчивой эмоции. Как же пресечь скорый побег? Единственный выход – подавить.

Даня поползла вперед и остановилась лишь тогда, когда ее ладони уперлись в одеяло по обе стороны от головы Якова. Пурпурный подол платья прикрыл его ноги. Девушка нависла над ним, с усилием вдавливая руки в поверхность дивана, надеясь, что этим подарит ему чувство пребывания на краю пропасти.

Нельзя двигаться. Нельзя убегать. Можно лишь подчиниться.

Нужно подчиниться.

И Яков действительно больше не дергался. Медленно перевернулся на бок и придвинул колени к груди. А Даня, не моргая, наблюдала. Внимательно. Хищно.

Рубашка сползла, обнажив плечо Якова. Он прижался щекой к одеялу, аккуратно сложил вместе ладошки, будто уютно устроившийся для сна ребенок, и переплел мизинчик правой руки с большим пальцем левой. Трогательно и невинно. Скомканные рукава собрались гармошкой на запястьях. Локоны мягким беспорядком прикрыли поверхность вокруг его головы, частично спрятали лоб, щеки и шею.

Расслабленный и податливый. Несопротивляющийся.

Словно мгновенно обессиленный и смирившийся.

«И испуганный?» – Даня пришла в восторг от этой мысли.

Она может делать что угодно. Может поступать так, как хочет.

А онахочет.

На секунду ей почудилось пламя в полузакрытых зеленых глазах, но через две секунды Даня и не вспомнила о своем опасении.

Наклонившись еще ниже – так, что даже ее короткие волосы добрались до лица Якова, – девушка потерлась носом об открытый участок его шеи. О светленькую нежную кожу, пахнущую как сладкое яблочко. Столько сегодня прыгал, вертелся, тяжести поднимал, а вспотеть и не подумал.

Захватив губами мочку его маленького ушка, Даня слегка потянула, а потом лизнула по краешку и перебралась на шею. Яков задышал чаще и пошевелился. Недовольно фыркнув, Даня вцепилась в обнаженное плечо, маячившее прямо перед ее лицом, и, резко потянув, припечатала Якова к дивану.

Палец пробрался под нити-украшения, повязанные вокруг его шеи. Даня тихонько потянула, заставляя Якова чуть приподняться. Края рубашки окончательно съехали в стороны, раскрываясь, словно цветочные лепестки, прятавшие наикрасивейшую сердцевинку.

Снова поток жара, и теперь напор не ограничился пределами разума. Подобно жидкому огню распространилась по телу пьянящая смесь взбудораженности и воспаленной жажды. И это всего от одной-единственной картины.

Даня всегда думала, что ей, как и многим женщинам, нравятся крепкие мужские тела. Широкие плечи и мускулистая грудь. Но выгнувшееся под ней тело она могла с легкостью обхватить руками. Внешне совершенно не крепкий, абсолютно несильный, по виду – переломить как тростинку. Но именно эта внешняя уязвимость и распалила ее.

Внезапно перед глазами что-то мелькнуло. Даня застыла, всматриваясь в линии на бледной ладони. Рука Якова замерла в паре сантиметров от лица девушки. Вторая рука также остановилась, чуть не дотянувшись до ее талии.

Он хотел дотронуться?..

Даня шумно задышала, злясь на его непокладистость.

Несколько мгновений они провели в тишине. Ни один больше не двинулся. А затем Яков, так и не сделав то, что собирался, опустил руки на одеяло.

«Хотел сбежать, да? Оттолкнуть хотел?»

До боли сжав зубы, Даня мысленно зарычала. Кинувшись вперед, она накрыла его своим телом и, воспользовавшись моментом, впилась губами в шею Якова. Раскинула руки и сжала его запястья, чтобы он и не думал сопротивляться, и погрузилась в ощущения.

Она чувствовала его судорожное дыхание и жадно проводила языком по каждому кусочку дрожащей кожи, а потом захватывала трепещущую плоть губами. До ушей донеслось тихое постанывание. Даня не заметила, как ее правая рука отпустила тонкое запястье Якова и перебралась на его грудь. До чего же нежная у него была кожа! Могло показаться, что девичья ладонь обрела волю и действует самостоятельно, ловя особое наслаждение от кратковременных ощущений. И явно жаждет продлить их. Неспроста же Данина рука снова и снова скользила по груди Якова – вверх и вниз, по диагонали, в бок и по кругу, вырисовывая замысловатый лабиринт из невидимых линий. Гладкая кожа от ее прикосновений теряла внутреннюю прохладу и обретала тепло.

Перебравшись чуть пониже, Даня все же царапнула зубами одну из торчащих ключиц и, прижавшись щекой к плечу Якова, скосила глаза и уставилась на собственную руку, беспорядочно бродящую по его телу.

Как же хотелось добраться сразу до всего! Коснуться повсюду и одновременно дотянуться везде. Это была особая растерянность – ненасытная и дурманящая. Ее ладонь оглаживала его живот, проводила по талии и вновь добиралась до груди. Настойчивые касания должны были стереть след предыдущих покушений на это тело. Память о прошлых нарушителях исчезнет под напористостью ее ласк.

Даня, чуть передвинувшись, окончательно прилегла на Якова, положив голову ему на плечо. Мысль о том, тяжело ли ему было, ее не особо озаботила. Тем более так получилось полностью обездвижить одну из его рук.

Ладонь поднялась по гладкой трепещущей поверхности и на мгновение задержалась на середине его груди. Эта часть виделась особенно интересной. До сих пор Даня избегала этих заманчивых местечек, умышленно очерчивая линии касаний вокруг и избегая главного. Мужские соски не особо реагируют на прикосновения. Втройне любопытно было попробовать дотронуться до того, кто так чувственно отзывался на нежность при касании даже тех мест, которые обычно не обладали особой чувствительностью.

Даня накрыла ладонью дальний бледно-розовый кругляш и поводила из стороны в сторону, потирая нежный кусочек плоти. Яков встрепенулся. До слуха донеслось что-то приглушенное. Сжал губы? Девушка передвинула голову и уставилась на него.

«Отвернулся!»

Яков и правда повернул голову так, чтобы она не видела его лица.

«Неприятно?..»

Раздвинув до упора пальцы, девушка аккуратно передвинула руку так, чтобы сосок оказался между ее указательным и средним пальцем, а потом резко сжала.

Яков дернулся. Грудь заходила ходуном. Пальцы его руки, свободной от Даниного пленения, сжались в кулак, а сам кулак затрясся как в лихорадке.

«Ему неприятно. – Даня, не удержавшись, потерлась щекой о его плечо. – Ему плохо…»

Однако сожаление недолго продержалось на позиции. Очень скоро злость вернулась к управлению разумом и телом. Даня нашла взглядом уроненный чупа-чупс – тот торчал из складок одеяла в стороне. Протянула руку и облизнула его – до влажного блеска.

А потом провела леденцом линию вокруг умученного соска. И потерла сверху.

Реакция! Даня ощутила, как Яков резко поворачивает голову, и увидела, как его кулак сжимается еще сильнее. Почувствовала, как взлетают волосы на макушке от его тяжелого дыхания. Но больше не стала проверять, какое же выражение приняло его лицо на этот раз.

Она уже знала, что неприятна Якову. Ее прикосновения и ее присутствие. Тогда прежде, чем все закончится, Даня возьмет хотя бы немножко от того, что ей безумно хотелось.

Больше не заботясь об удержании его рук, Даня приподнялась и качнулась назад, чтобы расположиться точно над вздымающейся грудью Якова. Уронив леденец, девушка накрепко вцепилась в его тело чуть пониже подмышек и накрыла губами поблескивающую от сладкой влаги плоть соска.

Вишневая сладость.

Зубы прошлись по коже вокруг, а затем и язык. И все сомкнулось на нежной серединке.

Стоны – это тоже особого рода искусство. Музыка необычайного содержания.

Не у всех получается стонать красиво. Однако тот, кто издавал стоны, будоражащие слух девушки, делал это необычайно красиво. Хотелось слушать, запомнить, продолжить.

Даня прикрыла глаза, прошлась губами рядышком и сосредоточилась на движении собственной руки, поползшей по обнаженной бархатистой коже вниз. Нечто дразнящее внутри туманного сознания подсказывало, что это способно продлить сладкое звучание стонов, которыми она так отчаянно заслушивалась.