Особенно раздражает то, что весь этот народ вокруг меня наслышан о нойштрелицком проекте, прекрасно знает Рика, а также прекрасно помнит влачимое им несколько месяцочков тому назад существование здесь «через дорогу». Когда он «бомжевал», они ведь сопереживали. Может, кое-кто из них видел меня, когда он провожал меня после нашей с ним первой сумасшедшей встречи. Озвучил ли он им, что это не без моей помощи ему удалось отсюда «вылезти»? Как знать.

Рик по-родственному обнимает официантку, что-то говорит ей, чмокнув в щеку и нам оперативно приносят поджаренные сэндвичи. Другой еды у них тут, кажется, нет. Стараюсь не хватать слишком жадно, тайно сетуя, что не наемся. Может, когда мы отсюда вывалим, Тадым еще будет открыт.

— Голодные, как звери... — поясняет Рик собравшимся мужикам. — Только что из Нойштрелица.

— Резо сильно мурыжил? — спрашивает один из них.

— Ниче, норм, — говорит Рик, прежде чем я успеваю заметить, что мурыженьем это вообще никак было не назвать. Помалкиваю, хоть меня так и подмывает спросить, а часом не язва ли желудка у этого Резо.

— Ну хорошо, значит, заплатит. Аднан мне бабки должен — теперь, может.

Мне также не нравится, что все они знают Риту и вероятно, все, как один, меня сейчас с ней сравнивают. Интересно, в пользу кого сии сравнения.

Или мои опасения напрасны? Кажется, те, кто знает Риту, не шибко ее любят.

— Пусть только раньше времени не вспомнит, что в локдауне она вообще-то не платит, — отзывается подпитый — впрочем, как почти все они — дядька лет под-семидесяти и опрокидывает внутрь коричневую жидкость из стопки на ножке.

Позднее Рик «представит» его мне, вернее, пояснит, что: «Хорст. Нужный человек. За стопарь кого хочешь продаст. И что хочешь сдаст». На что сам Хорст возразит, что, положим, не за один стопарь, и не кого хочешь. И не кому хочешь, а людям исключительно достойным, заслуживающим доверие, добавит он, выразительно зыркнув на меня.

— В срок она вряд ли заплатит, — отзывается теперь Рик.

Я заметила, что сегодня он не пьет крепкого, только всех угощает, а сам тихонько посасывает пиво.

А-а, сейчас снова будут душераздирающие подробности из ее жизни, абсолютное их понимание и тотальное всепрощение. Я вообще-то не для того сюда ехала, чтобы все это выслушивать...

– Она родила недавно.

Закуривает следующую, хоть курить тут кроме него, кажется, никто и не курит. Но пепельница то ли всегда тут стояла, то ли ее поставили специально для него.

Вот как, думаю машинально, прежде чем успеваю еще что-либо почувствовать, и она — туда же... Ребенок.

Если ребенок, тогда можно и кидать всех направо-налево, и бизнес заграбастывать, а дела втуливать — пусть бывший партнер-любовник разруливает. А с ним — его шмара. Я, которая...

Так, хочу еще сэндвич. Рик необъяснимым образом «угадывает» меня без слов — вскоре мне приносят еще один. Он со своим тоже давно расправился и прежде, чем я могу что-либо сделать, откусывает от моего. Больше одного укуса я ему не позволяю, торопливо стараюсь съесть. Нет, аппетит мой от новых открытий не страдает.

Почему, собственно? — спрашиваю сама себя. Откуда он знает, что она родила?.. Значит, она зимой, когда я оттроллила ее по телефону, уже на сносях была?..

Смотрю на Рика — он ни о чем себя не спрашивает. Говорит о ней, как ни в чем не бывало, будто она родственница ему. Е-мое, да будто он причастен к ее деторождению.

Незаметно разговор под это странное всеобщее празднование переходит опять на закрытие проекта и насколько это «зашибись», что закрыли вовремя, до подорожания стройматериалов, которое будет неизбежно, если их вообще можно будет достать.

— Ты новых партнеров себе нашел?

Они подразумевают новый проект. Пытаюсь не захлебнуться пивом — тут старое еле разгребли.

— Ну да, — коротко отвечает Рик и выразительно кивает на меня. Глаза его сверкают.

«Комьюнити» одобрительно ржет и тоже кивает. Недолго думая, поднимают за это дело чарки.

Я пресно и бессодержательно улыбаюсь, донышком своей бутылки пинаю воздух в сторону «круга» — и не утруждаю себя разъяснениями. Я еще не сказала, что я «в деле». И это, и то, другое я лучше разъясню с ним позже, тет-на-тет.

***

В компании проще сдерживать эмоции, заталкивать назад так и лезущие из меня, один тупее другого, вопросы, запихивать их внутрь, утрамбовывать.

Устала... Поздно...

Устала — но сейчас, в два часа ночи в машине, с бело-красными лентами за окном — вот чего мне не спится? Может, потому что тоже насчет бабла беспокоюсь? Ведь, как я теперь понимаю, стоило бы. Или, может, просто есть (опять) охота? Нет...

— У нее ребенок, — говорит он для чего-то.

— Твой, что ли? — спрашиваю машинально и безэмоционально.

Хреново, конечно, так спрашивать.

— Нет вроде.

Ответ еще хреновее.

Ребенок. Ну тогда — конечно. Есть ли уважительная причина уважительнее этой.

Ребенок — счастье тому, у кого он есть, и горе тем, у кого нет. Мне отчего-то становится противно от одной мысли, что могла бы начать убеждать его в чем-то, уговаривать и вообще — разбираться вместе с ним в его говне.

Вспоминаю, что умираю с голода. Надо бы все это заесть.

Денер-дюрюм, все-таки прихваченный из Тадыма, кажется пищей богов, несмотря на эмоциональные раздраи.

— И что? — осведомляюсь больше в шутку. — Вовремя не заплатит — наезжать не будешь?

— Не-е, — лениво отзывается он, дожевывая свое.

Что ж, может, у нее совесть найдется не злоупотреблять этим.

— Ты из-за этого везде сам ездил — ее не напрягать?

— И из-за этого тоже.

Но вот в бауамт, соображаю, меня гонял — почему?..

Вместо этого зачем-то спрашиваю:

— Давно ее знаешь?

— Давно.

Не знаю ни, что на это сказать, ни, хочу ли еще чего-нибудь спросить.

— Стопудово одной воспитывать придется, — рассуждает Рик. — С ее характером.

Говорит о ней вроде равнодушно.

— Хорошо — сын ее не твой оказался.

«Не от такой» — думаю себе, отчего-то решив, что у нее «сын».

Он будто угадывает мои мысли и замечает резонно:

— Пацану от этого не легче. Ему отец нужен.

— А ты хотел бы быть ему отцом?

— Я усыновить его готов был. Только кто ж мне даст.

Я ошеломлена тем, что он сказал.

— А это ничего, что мамаша его так жестко тебя подставила?

В кругах, к которым он близок, про такое сказали бы «отымела без вазелина».

— Ну и что, — пожимает плечами Рик. — Пацан причем?

Не причем, это правда.

«Но ведь и ты не причем» — хочется мне крикнуть ему с максимальной досадой.

У его бывшей зазнобы ребенок. Она повела себя с ним, как конченая сука, но он-то повел себя с ней по-рыцарски. От его благородства тошнит, но избавляться от этого при нем не хочется. Хочется выскочить, отбежать куда-нибудь подальше и там, в укромном уголке выплюнуть все-все. Но... не на ходу же прыгать.

Похоже, он загнал себя в клетку и имя ей: «чувство ответственности»? Только какой волк добровольно в клетку пойдет...

Его идиотская сознанка, нашаренное чувство... да, ответственности перед бабой, с которой он давно уже не был, за ребенка, которого, как он сам говорит, не он ей сделал. Так может, хотел сделать? Тьфу. Кажется, из своей клетки только он сам в силах себя вытащить.

Если бы я знала больше, может, смогла бы его понять, но он не хочет рассказывать. А у меня, боюсь, не хватит сил спросить так, чтобы потом еще нормально переварить то, что он мне ответит.

Прикрываю глаза, в которых рябит от красно-белых лент за окном.

Я жестко устала, и я долбаный инвалид физических, умственных и моральных переработок.

Нет сил быть ему опорой. Не хочется поддерживать его.

Да и не нуждается он в моральной поддержке... Не из таких он, что терпят и страдают молча, щадят других и ради этого скрывают что-то, не договаривают. По крайней мере, со мной он не такой. Наоборот: ему надо — он делает. Вот понадобилась ему моя поддержка в делах, он меня и внедрил. Партнер, ага... Да разве у таких, как он, бывают партнеры?..