«Кто ты?» – только и успела спросить Лайсве.

Музыка замерла. Они остановились друг напротив друга.

Суженый из сна, это же он!

«Неважно. – Он ласково коснулся ее щеки. – Клянусь, я отрекаюсь от всех женщин, кроме тебя, и не возьму в постель другую, пока ты жива и даже после смерти».

Он впился в ее губы, впуская в нее Мрак и убивая душу.

Ильзар, белоснежный дворец на вершине большого холма, разительно отличался от замка лорда Тедеску. Соразмерный и строгий в своем убранстве, он сверкал в лучах утреннего солнца. Точеные башни вздымались в небо, реяли на ветру пестрые флаги. Чисто, ни трещины в стенах, лужайки аккуратно выстрижены, будто только вчера отстроили и подготовили к параду. Помпезно и богато, хотя красота его была сумеречная, холодная, как и все в этом суровом северном крае. Было в нем свое очарование.

Кортеж въехал во двор, украшенный цветами, бархатными знаменами, позолоченными вазонами и парадными доспехами. Казалось, что отец невесты решил пустить пыль в глаза жениху. Йорден обзавидовался весь, позеленел и кисло скривился, не желая следовать этикету.

Впрочем, Микаша это волновало мало. Что-то с ним сталось в последнее время, словно чудесный портрет изменил его в одночасье. По жилам тек жидкий огонь, а голова опустела, мысли витали в неизведанных далях, и даже сосредоточиться на деле оказывалось трудно. Медальон Микаш так и не вернул; надеялся, что и не попросят, а если попросят, то он заставит их забыть. По малолетству, еще когда пас лошадей на лугу, он обожал разглядывать мир вокруг, подмечая каждую деталь, любуясь каждой букашкой. Так и сейчас, когда удавалось побыть одному, он разглядывал изображение принцессы, водил пальцем по ободку и представлял ее – живую и осязаемую. Вылеплял из глины собственного воображения и крепко обнимал, как не обнимал никого с тех пор, как погибли мать с сестрой. Такое странное, но сладкое и томное наваждение. Эх, почему все трофеи, слава и даже лучшие девушки всегда достаются другим?

Полдня им дали передохнуть с дороги – пир начинался ближе к вечеру.

Микаш настолько умаялся следить за приготовлениями, что едва успел помыться и переодеться в парадный костюм для слуг: коричневые бриджи и ливрею с вышитым на спине родовым гербом Тедеску – оскаленной собачьей мордой.

Йордену как раз заканчивали заплетать церемониальный пучок на затылке.

– Где тебя демоны носили? А на голове что? Правильно отец тебя помойным псом называл! – забранился тот, заметив на пороге Микаша. Он пригладил косматые волосы пятерней, но толку от этого оказалось мало. Йорден безнадежно махнул рукой. – Что взять с дворняги?

Вместе со свитой из своих наперсников и слуг Йорден прошествовал в парадный зал, где обстановка была такая же помпезная, как и снаружи. С непривычки зарябило в глазах от множества зажженных свечей и хрустальных бликов. А гостей-то собралось! Приехали старые лорды со всех окрестных земель, их домочадцы и свита. Прислуга деловито сновала с подносами и без, украдкой любуясь на празднество.

Лорд Веломри с дочерью еще не появились. Микаш поздоровался с Олыком, которого лорд Тедеску тоже отправил с кортежем Йордена, чтобы смотрел за соблюдением этикета. Олык показал в толпе наследника рода Веломри – брата-близнеца невесты, Вейаса. Смазливый и темпераментный, он отпускал колкие шутки в адрес тех, кто попадался ему на глаза, а окружавшая его компания высокородных отпрысков дружно хохотала. Ощущалось только, будто что-то гноится у него внутри, а острословие лишь маска.

Олык дернул Микаша за рукав, напоминая, что неучтиво так пристально пялиться на высокородных господ. Он неплохой, Олык, добродушный и сдержанный, единственный, кого можно было назвать если не другом, то хотя бы хорошим знакомым, с кем можно поговорить о мелочах, дабы не забыть, каково это – разговаривать с живыми людьми.

– Почему не идут?

– Выдерживают паузу, чтобы казаться значительней. Высокородные, – прошептал Олык и усмехнулся.

Микаш плохо понимал их устои.

– Почему молодой хозяин не любит невесту? – осторожно поинтересовался он.

– Да как ж любить-то, он ведь не знает ее. Говорят, бледная мышь, невзрачная и скучная.

– А на портрете красивая.

– Художники всегда льстят, чтобы побольше золота выручить. Да ты же знаешь, какие лица у высокородных. Надменность даже красивых портит.

Да, к сожалению, красота существует лишь на картинах, но, может, так оно и лучше – мечтать о недостижимом идеале.

– Идут! Идут!

Возбужденный шепот стих, когда в зал торжественно прошествовал лорд Веломри под руку с дочерью. Они подошли близко. Микаш подался вперед. Сердце заныло, затрепетало в груди, желая выскочить и пуститься в пляс. Принцесса оказалась еще краше, чем на портрете – тонкая, изящная, хрупкая. Талию можно обхватить ладонью. Волосы дивного лунного цвета были уложены в высокую прическу, обнажая стройную шею. А глаза! В такие глаза можно глядеться, как в кристальные озера этого сурового края.

Принцесса смотрела перед собой и ничего вокруг не замечала. Алые, как нежные лепестки розы, губы на бледном лице дрожали от волнения и манили прикоснуться. А платье… дурацкое пышное платье не шло ей ни капли, напротив, отвлекало безвкусными рюшами и забивало невероятную красоту этого запредельного создания.

– Какая… – вырвался вздох.

– Да обычная, – пожал плечами Олык.

– Нет! Разуйте глаза, она прекрасней всех женщин в этом зале.

– Мальчик, ты, часом, не болен? – Олык приложил ладонь к его лбу, но Микаш смахнул ее.

– Я серьезно. Во всем Мунгарде не сыщется никого, кто смог бы ее затмить.

– Точно болен. Любовной лихорадкой! – усмехнулся Олык.

– Все равно она даже не взглянет на меня.

– Почему это? Ты юноша статный. Не думаю, что у нее много ухажеров отыщется при таком строгом отце. Гляди, как на молодого хозяина смотрит. Будто голову оторвать хочет, не меньше. Поговаривают, доченьку свою он куда больше любит, чем разгильдяя-сына.

– Спорим? Я подойду к ней так близко, что смогу прикоснуться, а она даже не заметит.

– Ну, спорим, – Олык нерешительно пожал подставленную руку.

Микаш приблизился к одному из слуг, забрал его поднос и направился к столу на возвышении, где сидели невеста с женихом. Наглость, немного везения и капельку внушения. Ветроплавов здесь нет, и вряд ли кто-то заметит. Йорден с наперсниками так и вовсе никогда не понимали, что ими манипулировали. Микаш поставил поднос на стол и замер за спинами господ.

Неловкость между нареченными ощущалась явственно. Йорден жаловался и клял Белоземье последними словами. Принцесса злилась, поджимала губы и комкала салфетку. Он сыпал комплиментами, а она улавливала их неискренность и переводила разговор.

– А много вы их убили, ну, демонов?

Йорден стушевался.

Вот оно. Они так увлеклись беседой, что не заметят его. Микаш протянул ладонь и осторожно коснулся оголенной шеи принцессы, такой уязвимой и тонкой. Кожа была гладкая и нежная, как самая дорогая шелковая ткань. Нет, куда лучше! Аромат волос – мята и ромашка – вскружил ему голову. Конечно, он сам доводил себя до исступления своими фантазиями. Запретное желание будоражило воображение, страсть затмевала взгляд и путала мысли. Ее поцелуи наверняка были слаще меда, объятия – нежнее пуха, а ласки – горячее полуденного солнца.

– Около сотни, должно быть. Я не считал, – пролепетал Йорден.

– Мне казалось, вы только-только испытание прошли, – в голосе принцессы сквозил сарказм.

– Да… В Доломитовых горах.

– Значит, по дороге туда вы повстречали сотню демонов?

Микаш едва не рассмеялся. Ради нее он бы прошел все дороги, одолел все невзгоды, убил всех демонов, достал звезду с неба и бросил мир к ее ногам. Он бы смог! А если бы не смог, то вырвал бы свое сердце и преподнес ей на серебряном блюде.