В конце концов утомившись, он лёг и заснул. Из-за неудачи в охоте на Эома и Камдока, дракон уснул голодным и его сновидения были по-настоящему неприятными. Вскоре он перевернулся, грохоча бронёй по полу так, будто дробили камни. Когда всё опять стихло, Эом медленно двинулся в направлении, откуда раздался звук и, уверившись, что приблизился почти достаточно, чтобы вытянуть руку и коснуться бронзовых чешуек, он обнажил меч, при его свете убедился в своей правоте и споро, прежде, чем глянцевые веки затрепетали бы от тусклого блеска, со всей силы вонзил клинок в колоссальную тушу, двигая его всё глубже, пока остриё не проткнуло драконье сердце. Из раны фонтаном забил весь жизненный сок зверя и, казалось, тело сдувалось, словно проколотый бурдюк, пока не легло на полу обмякшей грудой. Вновь двое пришельцев оставили за своими спинами озеро крови и к нему потянулись лакать твари.

— Когда-нибудь ты сможешь проделывать такое и сам, мой мальчик, — заметил Эом.

— Д-да, мастер. Может, мне лучше стать горшечником.

Эом Сумрачный лишь рассмеялся и повёл Камдока через загаженное логово дракона, по коридору, разукрашенному фресками, прославляющими пороки человечества и, наконец, в разбитый на крыше сад Этелвен Тайоса.

Сияние луны, проникавшее сквозь хрустальное окно в крыше, озаряло множество диковинных растений и блестело на камнях дорожек, что пролегали между ними. Там было нечто, высотой с подсолнух, нечто, снова и снова шепчущее будто бы со скорбью: «Корм» и заклацавшее своими лиственными челюстями, пока двое чужаков проходили мимо. Там был мухомор, величиной с зад толстухи, на котором сидела перекошенная тварь, смутно напоминающая жабу. В то время, как они её разглядывали, эта тварь затряслась, робко попыталась прыгнуть и взорвалась облачком спор. Пока Эом и Камдок наблюдали, уменьшенные версии первоначального гриба, вместе с крохотными жабами, начали прорастать из почвы, мостовой и их одежд. Они поспешили прочь, а потом остановились, чтобы соскрести тварей ножами, давясь от гнилостного смрада, который те испускали, когда отрывались. Как только клинок касался каждой твари, она корчилась, отпадала на камни и подыхала. Затем Эом с Камдоком наткнулись на растения, отягощённые лежащими на земле необычными тяжёлыми плодами, прячущимися среди теней и изгибов виноградных лоз: растительные женщины, которые, пока незваные гости наблюдали, становились всё человекоподобнее, всё прекраснее и всё слабее крепились к материнским стеблям. Одно растение, судя по увядшей листве, больное, вскармливало иссохшую каргу.

Среди кошмаров, находились и прекрасные растения. Одно из таких распустило свои золотые лепестки на три ярда в поперечнике и пело, когда его касались лунные лучи. Другое сверкало кружевным серебром, будто после зимнего бурана.

Эом с учеником внезапно оказались на площади, где сходились все дорожки, лицом к лицу с Этелвен Тайосом. Волшебник выглядел не очень-то хорошо. Двигался он скованно, словно едва мог управлять конечностями. Его тело под красным плащом казалось дряблым и согбенным. И, если быть точным, они оказались не совсем лицом к лицу с ним, потому что лица у него не было. Ему недоставало головы.

Откуда-то загремел голос.

— А, полагаю, ботаники, явились восхищаться моим скромным садом.

— Да, — ответил мастер, затягивая время, пока искал неизбежные ловушки. — Как вы догадались?

Смех отозвался в саду эхом. Эом всё ещё не мог определить, откуда он доносился. Камдок выглядел так, будто скончался ещё шесть недель назад.

— У вас здесь много… необычных экземпляров, — продолжал Эом.

— Да, — согласился Этелвен Тайос. — Вон особенно примечательный.

Он провёл их немного вперёд, к краю площади. У самой мостовой, в перегное был наполовину погребён человек или то, что было человеком. Тут и там, из-под земли и листьев виднелась обнажённая бледно-серая кожа. Одна рука криво торчала вверх — обмякшее запястье, юная вывернутая ладонь: вместо пальцев росли виноградные лозы. Грудь и бёдра оставались открыты, но ниже колен ноги либо отсутствовали, либо были прятались в почве. Эом не мог этого определить, а Камдок ни за что не стал бы и пытаться. Сам Этелвен Тайос не объяснял.

От лица была видна лишь часть. Голова сильно откинута назад, подбородок торчал вверх. Глаза и лоб скрывала земля, но прочее оставалось на виду. Изо рта росла великолепная красная роза.

И Этелвен Тайос, достав из кармана ножницы, отстриг эту розу. Тут же изо рта хлынула кровь. В корчах тело чуть было не поднялось, в бездумном ужасе закатив измазанные грязью глаза, пока вопль в горле не утих до бульканья. Тогда тварь неподвижно замерла и из окровавленного рта выросла другая роза.

И Этелвен Тайос поднял первую над обрубком своей шеи, словно вдыхал аромат невидимыми ноздрями. Цветок завял.

— Вы правы, господин, — согласился Эом Сумрачный. — Я никогда не видел подобного растения прежде.

— Оно поразительно походит на некоего торговца паршивыми коврами. — Казалось, голос отвлёкся и у Эом появилась догадка, откуда тот исходит. Но он не стал ждать, чтобы убедиться в этом. Пока волшебник стоял, на мгновение утратив бдительность, Эом сунул руку под плащ, выхватил Молву — кинжал, знаменитый тем, что был ещё быстрее, чем одноимённое явление и, одним мягким движением, вонзил его Этелвен Тайосу меж рёбер, в самую глубину древнего и насквозь чёрного сердца.

Результат последовал без промедления. Тело чародея взорвалось дующим во все направления ветром, отшвырнув Эома и Камдока в разные стороны, к краям площади. Затем из камней взвилась стена пламени, окружив труп, но не касаясь его — защитная стена.

На дорожках появились фаланги пылающих воинов, вооружённых длинными, раскалёнными докрасна копьями, наступая на предполагаемых убийц. Окружающие растения жадно заколыхались.

Рука Этелвен Тайоса вытащила нож и тело осталось стоять, хоть и неустойчиво шатаясь. Голос всё громче и громче хохотал — и внезапно Эом понял, где его источник.

На дальней стороне площади, позади места, где теперь стоял его помощник, на участке с безобидными широколиственными кустами, лежало что-то, издали похожее на дыню.

Дыня? Разве могло быть в саду Этелвен Тайоса что-то, настолько банальное, настолько приземлённое? Вот именно!

— Камдок! Там! Позади тебя! Хватай это!

Раскалённые копья были уже всего в нескольких ярдах, неуклонно надвигаясь.

Ученик обернулся. Подготовка пересилила в нём страх. Без единого сомнения он подчинился голосу своего мастера и выхватил тот предмет из-под листьев. Это была не дыня. Это была голова Этелвен Тайоса, всё ещё изувеченная ударами топорика Ойната, но уже исцеляющаяся. Злобно таращился зелёный кошачий глаз.

Камдок вновь действовал машинально. Он выхватил свой кинжал, брата Молвы, по прозванию Ужас и вонзил его в зелёное око, прежде, чем оно смогло хотя бы моргнуть, проткнув радужную оболочку, словно гнилую виноградину и вонзив остриё сквозь череп в мозг.

Тут же воины и пламя исчезли, и безголовые останки Этелвен Тайоса безвольно свалились на камни. Ученика настигло понимание того, что он сделал и, в безгласном потрясении, он выронил голову. Она тоже свалилась на камни и неподвижно замерла. На мгновение всё в саду стихло, а затем Эом Сумрачный, мастер-убийца, начал смеяться, радуясь своей победе и в насмехаясь над тем, как всё обернулось.

И эхом отозвался ещё чей-то смех!

Камдок вскрикнул и ткнул рукой. Там, над тем, что было Этелвен Тайосом, стоял… Этелвен Тайос! Он был рослым и немного сутулился, как и при жизни, лицо — белая маска ненависти, без единого шрама, зелёный глаз — маяк погибели.

Эом в изумлении замер, но потом, как ни в чём не бывало, двинулся вперёд, вытащил меч и рубанул это явление. Клинок пролетел насквозь, не встретив сопротивления, пройдя через Этелвен Тайоса, словно через отражение на глади пруда.

— Видишь, мой мальчик? Это всего лишь его призрак. Просто нематериальный сгусток. Он не может нам повредить. Вспомни поговорку, известную уже бесчисленные века: «Если ты не можешь разрубить что-то мечом — оно недостаточно материально, чтобы беспокоиться».