Видимо, у местных жителей тоже особенные головы, раз такие названия поселкам дают, чтобы туристы запутались. Я вылез из автобуса и пошёл в сторону Ламанай пешком, ругаясь на себя.

По обе стороны дороги открывались картины Дикого Запада: одноэтажные деревянные дома с верёвочными качелями у крыльца, ветряки во дворах. Навстречу мне проезжали конные брички, которыми управляли фермеры в широкополых соломенных шляпах и штанах с подтяжками. В бричках сидели женщины в старомодных платьях.

Шип-Ярд оказался колонией баптистов-меннонитов, выходцев из Германии. Их вера запрещает пользоваться достижениями цивилизации, но, даже оставаясь в позапрошлом веке, чувствуют они себя комфортно. Розовощёкие фермеры приветливо махали мне рукой, но никто не останавливался. Все были заняты, торопились по делам. Ленивой расслабленности, свойственной южным странам, не было и в помине.

Дорожная пыль поднималась в воздух при каждом шаге, и вскоре я был покрыт ей с головы до ног. Губы высохли от жажды, вода в бутылке закончилась. Тут я заметил высокую кокосовую пальму. Наверху висели орехи размером с мою голову. Я вспомнил, как когда-то на Масленицу забрался на высокий скользкий столб. Почти никто не мог забраться, а я смог. Снял с него воздушный шарик и подарил стоящему в толпе ребёнку. Неужели не справлюсь с пальмой?

Подпрыгнул и полез. Ствол был шершавый и больно ранил руки. Но я не сдавался. У жителей южных стран есть приспособления для подъёма на пальмы: крюки, верёвки, лестницы. Больше всего мне нравится гибкое кольцо, сплетённое из лиан, которое надевается на щиколотки. Благодаря ему можно упереться в ствол ступнями, и они не скользят. Так подниматься намного легче и быстрее. Но сейчас у меня ничего подобного не было, оставалось рассчитывать лишь на силу рук и ног, сжимавших ствол.

Наверху я достал из кармана складной нож, отпилил один орех, и тот тяжело ухнул вниз. Такой если упадёт на голову – убьёт сразу. Говорят, от падений кокосовых орехов в мире погибает больше людей, чем от нападений акул. Однажды в Индии мне встретилась женщина, которая приехала в аюрведический санаторий, чтобы поправить нервы. Села отдохнуть под пальму, и… на неё упал кокос. К счастью, он был небольшой и висел невысоко. Женщина получила сотрясение мозга. Теперь она приезжает в этот же санаторий каждый год, чтобы лечить головную боль.

Я спустился на землю, поднял тяжёлый орех и проковырял в нём дырку. Вылил тёплый и сладкий сок в кружку и выпил. Во рту стало приятно и немного липко. Одного кокоса хватило, чтобы поддержать мои силы.

Путешествовать в одиночку неплохо. И очень экономно. Всего один орех – я сыт и окружающему миру не нанёс вреда. Лишь бы энергии ореха хватило на двадцать километров пути.

В пыли и поту я добрёл до руин майяского города Ламанай. Это название означает «притаившийся под водой крокодил». Как эта фраза поместилась в таком коротком слове? Вероятно, для каждого состояния крокодила у майя был специальный термин. Например, «леженай» – крокодил, отдыхающий на берегу, «овонай» – крокодил, откладывающий яйца, «кусонай» – крокодил, поймавший индейца и собирающийся его съесть.

День подходил к концу, парк уже закрывался. Но служители, удивившись, открыли для меня ворота. Не каждый день к ним попадали туристы, пройдя пешком такой долгий путь.

Белизцы считают свою страну родиной майя. С этим могут поспорить Мексика и Гватемала, но в Белизе на самом деле сохранились памятники, которым больше трёх тысяч лет. Украшенные надписями и резьбой стелы и саркофаги, но главное – пирамиды Ламанай с огромными, сложенными из камней головами людей и ягуаров. Жрецы майя любили наряжаться ягуарами. Или цеплять к рукавам орлиные перья, подражая птицам.

Пирамиды стояли посреди леса, и он начал оживать на закате. Трещали цикады, орали туканы, на ветках резвились обезьяны.

Я поднялся на заросший мхом каменный храм. Самый большой из всех, 33-метровый. Вот же было у престарелых жрецов развлечение! Залез на пирамиду и рычи на соплеменников как ягуар или маши руками-крыльями как орёл. А тебе за это кокосы приносят. «Активное долголетие» по-майяски.

Отяжелевшее красное солнце скрылось за деревьями. Я вышел на дорогу, но уже начал представлять, как вернусь обратно в лес и поставлю палатку на радость обезьянам. Вдруг на дороге показалась двуколка. Лошадью правил фермер в шляпе и клетчатой рубашке. Он приветливо кивнул – залезай. Мы разговорились. Родной язык у меннонитов немецкий, но этот фермер знал испанский.

– Нас в Шип-Ярде почти три тысячи, – рассказал он. – Это самая большая колония менонитов в Белизе. В армии мы не служим. Держим коров, кур, свиней. Растим пшеницу и бобы. В посёлке правила строгие. Пить и курить нельзя. Если солнце встало, нужно идти трудиться. Если се́ло, можно отдыхать.

– А технику совсем не используете? Я же видел в посёлке автомобиль и трактора в поле, – усомнился я. – И вон там в сарае явно электрический свет горит.

– Совсем без техники сложно. Но если кто-то из наших покупает машину, то нанимает водителя-индейца. Сам за руль не садится. Это уже не его грех. А электрический фонарь, про который ты говоришь, вон посмотри, он не в доме горит, а в мастерской. Это не считается. В доме нельзя, а в мастерской не страшно.

Мы остановились возле стоящего у обочины трактора. На нём вместо обычных колёс с резиновыми шинами стояли какие-то странные железные колёса. Рядом с трактором скучал молодой парень. Оказалось, это был Клаус, сын подобравшего меня фермера. По местным меркам парень был неплохо образован и даже говорил по-английски.

– Клаус, почему у твоего трактора железные колёса? – спросил я.

– Это из-за нашей веры. Мы должны обходиться лошадью, – засмеялся Клаус. – Но как отличить лошадь от машины? У машины обувь резиновая, а у лошади железная. Если поставить на трактор железные колёса, то получается, что это уже не машина, а лошадь!

– Погоди-погоди. Но ведь на телеге, которая была прицеплена к трактору, колёса были резиновые?

– Если телегу тянет лошадь, то какая разница, какие у неё колёса?

Интересно, смогу ли я заночевать в этом посёлке? У меня в рюкзаке греховная техника: телефон, фотоаппарат. Придётся всё-таки спать в палатке. В лучшем случае поселят в мастерской, от дома подальше.

Навстречу нам попался джип с наклейкой на бампере «Настоящие мужики любят Иисуса». Клаус махнул ему рукой, джип остановился. За рулём сидел доктор Йохан Берген. Тоже меннонит, но не ортодоксальный. Он не боялся ездить за рулём автомобиля самостоятельно и не притворялся, будто едет на лошади. Доктор тут же пригласил меня к себе.

На пороге дома нас встретили пять симпатичных пацанов в одинаковых клетчатых рубашках и соломенных шляпах.

– Семья у меня небольшая: пять парней и дочка. У соседей по десять-пятнадцать детей. Ну, ничего, догоню, время ещё есть, – заулыбался доктор.

Мальчишки засы́пали меня вопросами. Вот совпадение: сегодня они проходили в школе Россию, и надо же – живой русский! Дети доктора ходили в современную школу и говорили по-английски. А их сверстникам в посёлке до двенадцати лет разрешалось изучать только Библию – вот и всё образование.

– Меннонитам пришлось поскитаться по свету, – рассказал доктор. – Нас прогнали из Германии, Швейцарии, Польши. Некоторое время мы жили в России. С 1789 года до начала ХХ века. Это было хорошее время. Но потом началась Русско-германская война, и нам снова пришлось уехать. У нас в речи до сих пор остались русские слова: vareniki, bulka, truba и много других. Кстати, а что такое vareniki?