Валериано исполнил «Parto, parto», написанный Моцартом tour de force^[58] кастратов, в котором юный римлянин Секст покидал свою возлюбленную Вителлию:

Parto, parto, ma tu ben mio,

Meco ritorna in pace;

Sarò qual più ti piace,

Quel che vorrai farò.^[59]

Едва услышав его голос, МакГрегор, Флетчер и Сент-Карр подскочили на стульях. Джулиан был не удивлён. Большинство англичан не были привычны к пению кастратов, и слышать такой голос от человека шести футов роста было удивительно. Он был слишком холодным для женского, слишком сильным для детского, странно прекрасным и будто не совсем человеческим – отталкивающим, но величественным. Диапазон и мастерство Валериано не знали себе равных. Его голос без усилий охватывал три октавы, и каждая нота была идеальна, и так быстро сменялась другой, что у слушателей захватывало дух. Потом Валериано начал импровизировать, расцвечивая мелодию гаммами и каденциями, выводя минутные трели на одном дыхании, то ускоряясь, то замедляясь, возвышая свой голос, пока каждый слушатель не прочувствовал его всеми своими нервами, а потом позволив ему стихнуть, как вздох влюблённого. Самые нежные слова Валериано обращал к Франческе, как будто пел для неё одной, а её глаза сияли тихой гордостью.

Его осыпали аплодисментами. Но МакГрегор тихо сказал Джулиану:

- Мне всё ещё это не нравится. Я знаю, что он хороший певец – его исполнение просто чудо. Но каждая нота напоминает мне, как было искалечено его тело, чтобы создать этот звук. Аплодируя ему, я как будто поощряю то, что я, как врач и христианин, считаю кощунством.

- По крайней мере, слушатели больше не кричат «Ура ножу!», как делали несколько поколений назад. У нас появилось больше совести… или стыда. Певцов-кастратов создано чувство прекрасного, присущее цивилизации; теперь её чувство правильного уничтожило их. Но что остаётся этим людям, кроме восхищения их мастерством и дисциплиной? Подумайте о том, что вы аплодируете труду Валериано как человека искусства, а не операции, что сделала его сопрано.

- Я думаю, ты прав, - МакГрегор захлопал с чуть большим энтузиазмом. – Ты знаешь, он должен был ненавидеть Лодовико Мальвецци, который отнял у него сцену.

- Лодовико не запрещал ему петь – только выступать на публике.

- Разве что не важно для певца?

- Риску предположить, - задумчиво протянул Джулиан, - что для меня это всё равно, что оказаться голым перед толпой незнакомцев.

Маркеза попросила Джулиана сыграть «Приглашение к танцу», что он и сделал, также заслужив тёплые аплодисменты. Флетчер и Сент-Карр, что прежде не слышали игры Кестреля, были впечатлены.

- Это довольно сложное произведение, - со знанием дела отметил Сент-Карр, - из-за всех этих диезов.

Джулиан поднял брови.

- Вы играете, мистер Сент-Карр?

- Нет. Зачем? – с беспокойством спросил тот. – Вы полагаете, мне стоит?

- Я так не думаю, - решительно вмешался Флетчер, - поскольку именно мне придётся слушать, как вы практикуетесь. Беверли научился слушать музыку, чтобы переворачивать страницы для дам, которые играют в вечерних нарядах с глубокими вырезами.

Сент-Карр сверкнул глазами. Джулиан подумал, что изучать музыку по такой причине вполне в духе этого человека. Но уже не в первый раз Джулиан отметил, что у Сент-Карра ясный ум, который он редко использует.

Гримани воспользовался этой паузой в музыке, чтобы сделать объявление.

- Я возвращаюсь в Милан через день. Мне стоило уехать завтра, но будет непочтительно пропустить праздник святой Пелагии. Синьор Кестрель, конечно, может продолжать свои умствования, пока маркеза Мальвецци готова их терпеть. Но я считаю пребывания здесь пустой тратой времени.

- Но какого продвижения в расследовании вы рассчитываете достичь в Милане? – спросил Карло.

- Я не обязан отчитываться о моих планах перед вами, синьор граф.

Глаза Карло вспыхнули.

- Лодовико был моим братом, а пока Ринальдо здесь нет, я глава этой семьи! Кто, во имя всех святых, вы такой, чтобы щелкать меня по носу?

- Я – верный слуга Его императорского величества Франца I Австрийского, - бесстрастно отозвался Гримани, - работающий над делом, что поручено мне вице-королём. Если вы хотите быть мне полезны, я с уважением предлагаю вам помолиться за мой успех.

- Я помолюсь, - усмехнулся Карло, - потому что помочь вам сможет только чудо.

- Если вы собираетесь поссориться, - вмешалась маркеза, - не будете ли вы добры сделать это на террасе? Или я попрошу синьора Кестреля и синьора Валериано вывести вас.

- Я прошу прощения, - Карло проглотил свой гнев и поклонился. – У меня есть предложения для синьора комиссарио, если он готовы выслушать.

- Что за предложение? – спросил Гримани.

- То же самое, что я выдвинул, когда мы покидали Милан, и до того, как синьор Кестрель решил помочь нам – обратиться к ищейкам с Боу-стрит, чтобы они помогли нам разыскать Орфео в Англии.

Гримани нахмурился.

- Но ищейки с Боу-стрит – не полиция. Насколько я понимаю, они работают по найму, а их полномочия сильно ограничены.

- Если вы хотите сказать, что у них нет права на обыски и аресты без причины, то это так, - подтвердил Джулиан.

- Наша полиция более эффективна, - ответил Гримани. – Она проводит обыски и аресты, чтобы найти такую причину.

- Тем не менее, - возразил Карло, - ищейки считаются отличными следователями. Что скажешь, Беатриче?

Маркеза свела свои тонкие брови.

- Мне было бы жаль, если расследование станет вестись так далеко от меня. Но я не знаю, можно ли чего-то достичь, оставаясь здесь. Я хотела бы узнать, что думает синьор Кестрель.

Все повернулись к Джулиану. Он откинулся на спинку стула и задумчиво обвёл всех взглядом.

- Я думаю, что здесь, где произошли все предшествующие убийству события, мы можем узнать куда больше, чем в Англии, прочёсывая всю страну в поисках певца, о котором мы не знаем почти ничего, и который может быть, где угодно.

- Возможно, это и пустая трата времени, - ответила маркеза, - но этого ещё никто не пробовал. Пусть комиссарио Гримани поедет в Англию – пусть и Карло поедет, если хочет, ведь он так хорошо говорит на английском языке – а остальные пусть продолжат жить своей жизнью, как могут. Синьор Кестрель может остаться и вести расследование, как пожелает, если хочет того, - она улыбнулась Джулиану. – Быть может, я буду навещать вас здесь иногда.

- Я хотел бы уточнить, - сказал Гримани, - что мне не требуется разрешение никого из присутствующих, чтобы вести следствие в Англии. Я поговорю об этом со своим начальством в Милане и сообщу об этом вашей светлости – из вежливости.

- Как удивительно свежо слышать от вас о вежливости, синьор комиссарио, - заверила его маркеза.

- Я поеду в Милан с вами, - сказал Карло. – У меня есть право знать, что вы делаете, чтобы найти убийцу моего брата.

- Насколько я знаю, вашим передвижениям по Ломбардо-Венецианскому королевству ничто не препятствует, - холодно ответил Гримани. – Пока что.

- Можем синьора Аргенти и я вернуться в Венецию? – спросил Валериано.

- Я не знаю даже, зачем вы сюда приезжали, - ответил Гримани.

Было решено, что все останутся на завтрашний праздник и разъедутся на следующий день после него.

- Вынужден признать, этот визит меня разочаровал, - вздохнул де ла Марк. – Хотя каждый из вас был очаровательной компанией, но когда ждёшь драмы и пугающих откровений…

- Вы очень молчаливы, синьор Кестрель, - заметила хозяйка.

- У меня есть мысль, маркеза. Синьор комиссарио, вы не сможете обратиться на Боу-стрит, пока не получите одобрение из Милана – а быть может, из Вены. Это может занять дни или недели, в течение которых вы не сможете выехать в Англию. Но я могу написать Питеру Вэнсу, моему другу с Боу-стрит, и попросить оказать мне услугу – навести справки об Орфео неофициально. Это ускорит ваше расследование, когда вы окажетесь в Лондоне, а вы никак не превысите полномочия, ведь ни вы, ни я не в ответе за то, чем занимается Боу-стрит.