- Я никогда столько не думаю о своей бессмертной душе, когда слушаю музыку.

Этот разговор привлёк внимание маленького щеголеватого человека в больших очках и с волосами, намазанными макассаровым маслом. Он подошёл к путешественникам, поклонился и сказал с сильным акцентом.

- Сэры^[42], я надеюсь, что не сильно мешаю. Позвольте мне представиться. Я доктор Куриони.

Представляя себя и МакГрегора, Джулиан говорил на миланском, но Куриони попросил перейти на английский. Он с гордостью сообщил, что бывал в Лондоне и подписан на несколько британских журналов о медицине. Когда Куриони узнал, что МакГрегор – хирург, радости его не было предела – доктор немедленно пригласил новых знакомых к себе выпить. Джулиан был счастлив – в первый раз за их путешествие на континент, он был приглашён куда-то благодаря МакГрегору, а не наоборот.

Куриони привёл гостей в свой опрятный дом на пьяцце и предложил вина и панетонне – жёлтого пористого пирога с изюмом и кусочками засахаренного апельсина. Они с МакГрегором быстро погрузились в беседу и контрастимуляции и других миланских медицинских теориях. Джулиан хотел затронуть тему убийства, но он не хотел напоминать МакГрегору, что его собеседник – тот самый врач, что лжесвидетельствовал о причине смерти Лодовико. Шотландец не поймёт, ни какое давление оказывали на Куриони, ни того отчаяния, которое иногда вынуждало итальянцев уступать возмутительным требованиям правительства в надежде, что их оставят в покое.

Разговор двух докторов был Джулиану настолько неясен, что он откланялся, будучи уверен, что МакГрегор прекрасно справится без него. Повторив свой маршрут через деревню и побережье, Кестрель заметил несколько лодок, беспечно оставленных прямо на гальке или перед дверьми домов. Быть может, ночью на них вешают цепь? В этом Джулиан усомнился – преступления на озере были делом нечастым. Иными словами, убийца Лодовико легко мог взять лодку и добраться до беседки по воде.

Джулиан остановился перед воротами, что вели в сад виллы. Утром после убийства здесь нашли следы копыт и конский навоз. Гримани считает, что убийцей был Орфео, который потом сбежал верхом. Но откуда взялась эта лошадь? На вилле не было конюшен, лошади в округе не пропадали. Осознаёт это Гримани или нет, но его теория предполагает, что у Орфео был сообщник.

Солнце стало ярче и прогнало туман на вершины гор – его последнее прибежище. Облегающий шерстяной фрак Джулиана сал неприятно липким изнутри. Он снял шляпу и позволил ветру с озера взъерошить свои волосы. Сад манил своей прохладой. Кестрель решил воспользоваться предложением Карло показать окрестности. Так у него будет отличная возможность поговорить с ним и о других делах.

- Конечно, здесь разбит английский сад, - сказал Карло.

«Да, это сразу заметно», - подумал Джулиан, оглядываясь вокруг. Как в садах Способного Брауна^[43], земли виллы представляли собой череду пейзажей, подобную картинной галерее. Каждый поворот тропинки скрывал сюрприз – то китайский мостик над прудом золотых рыбок, то захватывающий дух вид на озеро с высеченных в камне ступеней, то уединённая поляна, на которой восседает египетская богиня с головой львицы. Угодья здесь были меньше, чем в загородных английских имениях, а потому дорожки петляли сильнее и извилистей, отчего сад казался истинно итальянским лабиринтом.

Карло с улыбкой добавил:

- Прогулка была бы куда опаснее, не знай я виллы. Она была полна маленьких ловушек, устроенных Ахиллом Дельборго, что владел ей пару столетий назад. Здесь сохранилось несколько мест, где достаточно наступить в нужную точку, чтобы ваши ноги окатило струёй воды. А в гротах, что устроены под пещерами в северной части сада, можно увидеть пугающе правдоподобный trompe-l’oeil^[44].

- Я должен это увидеть, - отозвался Джулиан.

Карло поклонился.

- Позвольте мне показать это вам.

Они пошли прямо на север, насколько это позволяли извилистые тропинки.

- У вас довольно необычный слуга, - через минуту сказал Джулиан.

Джулиану показалось, или Карло мгновенно напрягся?

- Да, думаю он необычен. Но я привык к нему и не обращаю внимания.

- Откуда он у вас?

- Это была случайность. Я говорил вам, что ездил в Милан незадолго до смерти Лодовико, чтобы незаметно продать кое-что. Мне был нужен слуга, но я уже рассчитал многих и не хотел лишать жену и детей никого из тех, кто остался. Как раз тогда появился Гвидо, что искал работу, как многие странствующие крестьяне. Он согласился ехать со мной в Милан за очень скромное жалование. Мы привыкли друг к другу, и я взял его с собой обратно в Парму.

- С тех пор его положение явно улучшилось, - заметил Джулиан вспомнив хорошую одежду и золотые серьги Гвидо.

- Как и моё, спасибо Богу и Мадонне, - ответил Карло.

- Как он оказался так далеко от Неаполя?

- Я не знаю. Он никогда не говорил много о своём прошлом, а я не настолько любопытен.

«В отличие от некоторых из нас», - договорил про себя Джулиан, а вслух сказал:

- Интересно, быть может ему не хотелось возвращаться в Неаполь в марте 1821-го?

- Люди подозревали это. Но Гвидо никогда не давал повода подумать, что как-то связан с революцией.

- Я полагал, что поскольку она была подавлена как раз тогда…

- Понимаю. Но насколько я узнал от Гвидо, он уже много лет не был в Неаполе.

- У него были рекомендации?

- Нет. Но это меня не беспокоило, ведь сперва я полагал, что его служба у меня будет очень краткой. Когда же я решил оставить его, то был удовлетворён его работой и вовсе не спросил рекомендаций.

- Он выглядит несколько непочтительным.

- Риску сказать, что так кажется посторонним. Это просто черта характера, - Карло смотрел прямо перед собой с совершенно неподвижным лицом. – В важных вопросах он никогда меня не подводил.

Джулиан напомнил себе, как странно порой складывались дуэты из господина и слуги. Он сам сделал своим камердинером уличного бродягу, которого притащил в судье за кражу часов и сам же оттуда выручил. Но не слишком ли удачное совпадение в том, что Карло – одиозный либерал и противник австрийцев – взял себе слугу-неаполитанца для поездки в Милан как раз, когда революция в Неаполе вызвала восстания в Пьемонте и Ломбардии? Быть может, Карло и Гвидо были ниточкой, связывающей неаполитанских карбонариев и ломбардских заговорщиков?

Джулиан и Карло достигли побережья озера. Перед ними виднелся мыс, где возносил в небо двух раздвоенные зубцы Кастелло-Мальвецци^[45]. Несколько минут ходьбы привели их к подножью скалы. Дорожки к пещерам не было, но тропинка из вытоптанной травы и видневшейся земли указывала направление.

Зев пещеры был узким и крутым, будто какой-то исполин подточил основание скалы ножом. Алые вьюнки, перегораживающие вход, только усиливали сходство с открытой раной. Карло пригласил Джулиана внутрь.

- Эту пещеру называют Салон – она самая большая, а остальные в сравнении с ней – кроличьи норы.

Джулиан медленно повернулся, давая глазам привыкнуть к полумраку. Салон был футов тридцати в ширину и почти идеально кругл, с высокими стенами из рябого камня. В центре на утоптанном земляном полу виднелся люк – железная решётка с замком. Также в пещере был маленький мраморный прудик – это прямоугольное углубление вырыли прямо в земле, а задняя стена трёх футов в высоту, опиралась на стену пещеры. На ней было изображено гротескное лицо, но из его рта не текла вода, а в самом пруду не было ничего, кроме песка и жухлых листьев.

- Раньше к озеру спускалась труба, питающая этот бассейн, - сказал Карло. – Это было при Ахилле Дельборго, что обожал трюки с водой. Это он выстроил гроты под пещерами. Его предшественники хранили вино в самой пещере, где его легко было украсть. Озеро тогда было местом беззаконным и кишело пиратами и наёмниками. Они прятали свои лодки на той стороне скалы и взбирались ко входу в пещеры. Так что Ахилл приказал выкопать гроты под пещерой и хранил вино там. Они всё ещё используются в этом качестве, хотя сейчас никто не запирает люк, когда хозяин находится на вилле.