- Всё равно это неправильно, - настаивала его супруга. – Ей стоило бы выказать памяти мужа большее уважение. Он был великим человеком, а был хладнокровно убит этим английским певцом!

- Да что ещё ждать от англичанина? – вклинился ещё один человек, всплёскивая руками. – Они даже в Бога не верят! Все сплошь франкмасоны.

Жена торговца пропустила это мимо ушей.

- Так что ей стоило бы молиться о душе своего мужа дома, а не наслаждаться операми.

- Она заказала достаточно месс ему за упокой, - так же резко возразила женщина, что сидела позади, - построила ему большую гробницу на свои деньги – а ведь он ей в отцы годился!

- На свои деньги! – усмехнулась торговка, - У неё ни сольдо своих денег. Всё оставил ей маркез. Эта ложа в опере, где она сейчас сидит – тоже его.

Этот довод прозвучал уже так громко, что даже привыкшая к шуму аудитория была недовольна. Соседи зашикали. Австрийские солдаты, стоявшие в яме, зловеще глядели на них. Джулиан задал последний вопрос:

- А что ещё он оставил ей?

Торговец моргнул, удивлённый его невежеством.

- Как же, виллу, синьор. Ту виллу, где его убили.

Следующие несколько дней Джулиан собирал новости о расследовании. Это оказалось несложно – на дневной прогулке в экипажах на Корсо^[21], вечером в опере, во всех кафе убийство было у людей на устах. Джулиан радовался, что так быстро вспомнил миланское наречие. На этом языке говорили здесь все – от герцогинь до уличных торговцев, а иностранцы, что знали только элегантный язык Данте, многое упускали.

Узнать что-то новое об Орфео не удалось. Полиция сбилась с ног, разыскивая Лючию Ланди и Тонио Фарезе, но тщетно. Генеральный директор только что поставил во главе возобновлённого следствия Альфонсо Гримани, честолюбивого молодого комиссарио. Джулиан был удивлён, что столь важное и политическое дело доверили итальянцу, а не австрийцу. Должно быть, Гримани – первоклассный сыщик, в чьей непоколебимой верности правительству нет сомнений. Для него ставки слишком высоки – такое дело может обеспечить карьеру, а может погубить её.

Вскоре Джулиан начал встречаться со знакомыми из других частей Италии, что приехали в Милан на осенний сезон в «Ла Скала» и другие развлечения. Они познакомили его с миланской знатью, которой было любопытно поглядеть на известного модника. Английских денди здесь не очень понимали – они слишком много страсти уделяли внешности, и слишком мало – любви, что было совершенно непостижимо для итальянцев. Многие молодые джентльмены, кажется, гордились, следуя стопами Джулиана, хотя их длинные волосы и фантастические галстуки поразили бы Сент-Джеймс-стрит.

Когда же выяснилось, что Джулиан умеет не только одеваться, но и ездить верхом, флиртовать, играть в карты и вести беседы о музыке, его успех в миланском обществе был предрешён. В опере он был зван в дюжину патрицианских лож. Каждая вмещала около десятка гостей, которые постоянно менялись в ходе вечера. Этикет был прост – когда появлялся новый посетитель, тот, кто сидел в ложе дольше всех, должен был откланяться, после чего все менялись местами. Таким образом, каждый гость постепенно продвигался к лучшим местам в ложе, где пребывала хозяйка с мужем или другом, который как правило, был её любовником.

Для Джулиана такая постоянная смена мест означала, что он сможет поговорить со многими людьми, большинство из которых знало Лодовико Мальвецци и было хорошо знакомо с его семьей. Он узнал, что два родственника убитого сейчас в Милане – его вдова, маркеза Беатриче, и младший брат Карло, который приехал из Пармы, когда узнал, что смерть брата была убийством. В отсутствие сына Лодовико – маркеза Ринальдо – именно Карло был главой семьи. Ринальдо отправился в путешествие и, возможно, до него пока не дошли новости об убийстве.

- Кто-нибудь ему написал? – спросил Джулиан.

- Никто не знает, где он, - пожал плечами один из его подражателей.

- Бедный Ринальдо! – вдохнула какая-то красавица-графиня. – Он всегда путешествовал по Австрии, или России, или другим ужасным местам. Стоит ему вернуться, как он уедет вновь.

- Это боль в голове не даёт ему усидеть на месте, - подмигнул молодой денди.

- Что за боль в голове? – проскрипела старая герцогиня.

- Та, что бывает, когда столько лет носишь рога, тетушка.

Эту остроту встретил громкий смех. Но красавица-графиня серьёзно покачала головой.

- Ездить по всей Европе – это не очень полезно для его детей. Ему стоило бы оставить их здесь. Беатриче проследила бы, чтобы о них позаботились, даже если они не её плоть и кровь.

Все посмотрели на ложу Мальвецци с задёрнутыми портьерами. Старая герцогиня хитро улыбнулась.

- Он не о своей мачехе беспокоится.

- Ради всего святого, тетя, - отозвался подражатель, - вы же не хотите сказать, что он думает, будто Франческа похитит детей? Я не верю, что она хоть раз о них подумала за эти шесть лет.

- Ты ничего об этом не знаешь, - возразила герцогиня. – Перед смертью Лодовико, она приехала из Венеции с Валериано и остановилась на вилле у того же озера, что Лодовико. Зачем, если не просить его дать увидеть детей? А когда он умер, она пошла к Ринальдо и умоляла дать хотя бы взглянуть на них. Я думала, что он смягчится – в конце концов, идея отнять у неё детей принадлежала Лодовико. Но старик продолжал вертеть сыном даже с того света. Ринальдо отказал Франческе – он велел слугам гнать её прочь! И теперь он не выпускает детей у себя из-под носа, боясь, что она до них доберётся.

В ложу кто-то зашёл, все задвигались. Когда перестановка завершилась, Джулиан заметил:

- Маркез Ринальдо, должно быть, был потрясён смертью своего отца.

- Я думаю, он скорее походил на собачонку, что потеряла хозяина, - засмеялся подражатель, - но никто из нас его не видел. Он тогда гонялся за Беатриче по всему Пьемонту.

- Гонялся? – Джулиан поднял бровь. – Её было трудно поймать?

- Её невозможно поймать! – пожаловался подражатель. – Весь Милан знает, что я пытался.

- Не обращайте не него внимания, синьор Кестрель, - отрезала герцогиня. – Беатриче была в Турине, когда началась революция. Она решила, что ей лучше уехать. Я не знаю, как это получилось, но она потерялась где-то на дороге, а Ринальдо искал её – потому они оба отсутствовали несколько дней.

«Отсутствовали несколько дней», - подумал Джулиан. Может ли человек такого положения исчезнуть без следа? Если может, это значит, что ни жена Лодовико, ни его сын, не имеют алиби.

На третье утро в Милане Джулиан услышал о новом повороте в расследовании. Он ломал голову, как предложить семье Мальвецци свои услуги – и ему явилась возможность. Он написал брату Лодовико, графу Карло:

Трактир «Белла Венециа»

27 сентября 1825 г.

Синьор граф

Я надеюсь, вы простите столь прямолинейное письмо от незнакомца и сочтете это плодом не дерзости, но избытка добрых намерений. Я хотел попросить общего знакомого представить нас друг другу, но счёл, что столь деликатное дело не терпит посторонних.

Прошу вас принять мои искренние соболезнования в связи с кончиной вашего брата. Я имел честь познакомиться с ним в мой последний визит в Милан – я запомнил его человеком, что был щедр и добр к незнакомцу, что в малой степени разделял его любовь к музыке и познания в ней. Я был на пути в Италию, когда узнал о том, что его смерть оказалась убийством, а прибыв в Милан, услышал, что вы хотите нанять ищеек с Боу-стрит для поисков певца Орфео в Англии. Мне довелось раскрыть несколько убийств вместе с ищейками, и если я могу быть полезным для поиска сведений или любым иным образом, я надеюсь, вы не замедлите обратиться ко мне. Я был бы очень рад помочь вам и расследованию.