- Вы – Макиавелли, mon vieux!

«Пожалуй, что так», - подумал Джулиан. Но это была не вся история. Он вспомнил, как Лодовико мерил шагами комнату в Каза-Мальвецци. Единственная лампа бросала свет на багряные занавеси и гобелены, отчего всё вокруг было погружено в красноватое сияние. «Вы правда думаете, что я могу добиться успеха? – Я знаю это! Доверьтесь мне, синьор Кестрель. Я сделаю вас величайшим тенором Италии!» Джулиан отчасти поверил ему. Он представил себя на сцене «Ла Скала», парижского Théâtre Italien, королевского театра в Лондоне… нет, только не в Лондоне. Не так он хотел вернуться домой. Но его сердце билось, голова кружилась, и он спрашивал себя, кто кого здесь соблазняет.

- Тогда, - продолжил Джулиан свой рассказ, - маркез Лодовико обо всём позаботился. Он привёл меня к маэстро Донати и убедил его поехать со мной на озеро. Маркез наслаждался тайной, которую сам создал. Конечно, эта скрытность не давала мне добраться до альбома. Но я возлагал большие надежды на наше пребывание на озере. Альбом содержал вокальные упражнения и приёмы орнаментики, так что был шанс, что маркез принесёт его с собой, чтобы показать мне. Этого не случилось, ведь он начал понимать, что с альбомом всё не так просто. Я не упускал ни одной возможности обсудить с ним упражнения и орнаментику. Но даже шесть недель спустя, только нацарапанные им тритоны показывали, что он пытается разгадать шифр.

- Вы удивительно терпеливы.

- У меня не было выбора.

На самом деле, он едва замечал, как несутся дни. Поглощённый учением, требованиями Донати, в восторге о своих достижений, он был вынужден напоминать себе, зачем здесь оказался. Когда он слушал истории учителя о певцах и их триумфах, в нём разгорались амбиции и благоговение перед собственным талантом, как будто это было не мастерство, которым можно хвалиться, а дар, который нужно заслужить. Он чувствовал вину за все силы, что Донати вкладывал в него. Он даже испытывал жалость к Лодовико, который столько сделал для него. Хотя, конечно, маркез умел остудить любую благодарность, как холод убивает цветы.

- Как же вы нашли альбом? – спросил де ла Марк. – Где он был?

- На следующее утро после того, как маркез поймал меня в замке, он приехал на виллу и сказал, что здесь же и переночует. Я решил попытаться пролезть в замок ещё раз. Ночью он рано отправил нас с маэстро Донати спать. Я помог учителю лечь в постель, а сам спустился вниз, надеясь, что маркез не заметит меня. Я как раз увидел, что он выходит перед парадную дверь. Тогда я скользнул в библиотеку и через окно посмотрел, куда он идёт. Маркез шёл по прибрежной дорожке – к беседке, где у него, как мы теперь знаем, была назначена встреча с Валериано.

Я отошёл от окна и свет моей свечи упал на письменный стол. Там я увидел альбом, который искал, - он лежат открытый, рядом со стопкой бумаг. Эней описывал мне альбом – его размер, толщину и цвет обложки. Я быстро пролистал его и увидел, что он исписан нотами, где повсюду рассыпаны тритоны. Листы бумаги были покрыты тритонами, буквами и отдельными словами. Это позволило мне увидеть попытки маркеза проникнуть в загадку шифра.

У меня не было времени раздумывать и возможности сомневаться. Я вложил листы в альбом и унёс в свою комнату. Я не мог уничтожить его, ведь я обещал Энею вернуть его, если смогу. Мы встречались с ним во второй раз, перед тем, как я покинул Милан – тогда он передал мне имена пары братьев, которые живут рядом, и которым можно доверить мою добычу. Я взял пистолеты, всё, что могло пригодиться, и сбежал.

Я нашёл братьев, о которых говорил Эней, и оставил альбом им. Мне дали лошадь, деньги и припасы, а также совет ехать на север и пересекать границу выше Кьяссо, где кишели таможенники. Я провёл неделю в Валь-Каварньи, спал в амбарах или под деревьями и бегал от таможенников, пока не стал чувствовать себя местным контрабандистом. Наконец, я спустился к озеру Лугано и подкупил лодочника, что тайно вывез меня в Швейцарию.

- Как вы узнали о смерти маркеза Лодовико?

- Только из газет, которые прочёл уже в Лугано. Я был поражён. В газетах говорилось, что он умер от сердечного приступа, но я видел, что он был совершенно здоров. Конечно, если рассуждать цинично, то его смерть пришлась мне очень кстати. Это был единственный человек, что знал моё настоящее имя, так что теперь я мог легко скрыть, что когда-то был Орфео. Это казалось благоразумным, ведь в газетах писали и о том, что миланская полиция ищет Орфео – я решил, что моё внезапное исчезновение заставило их подозревать во мне карбонария или какого-нибудь менее экзотического преступника.

Де ла Марк кивнул.

- Мои коллеги сообщили в Турин о вашем успехе и том, на что вам пришлось пойти, чтобы добиться его. Потому что мы, - небрежно добавил он, - предполагали, что это вы убили Лодовико, чтобы вернуть альбом. Я испытывал колоссальное облегчение и лишь жалел, что не могу сам выразить вам восхищение и благодарность. Потом я узнал, что вы штурмом взяли лондонский высший свет и стали самым знаменитым денди со времён Браммела. Я могу лишь сожалеть, что вы тратите такой талант на то, чтобы водить кучку аристократов за нос. С вашей смелостью и умом из вас вышел бы прекрасный революционер!

- Вы очень добры.

- А что вы подумали обо мне, - с любопытством спросил де ла Марк, - когда я появился в вашем расследовании? Вы с самого начала знали, что автор альбома – я?

- Нет. Я подумал об этом, когда услышал, что у вас идеальный слух, и вы умеете записывать мелодию прямо во время её исполнения. Но вы должны понимать – Эней не рассказал мне ничего о том, кто составил альбом, или как он попал к Лодовико. Я мог лишь разыскивать карбонария среди знакомых маркеза. Конечно, когда вы поехали на озеро с нами и постоянно намекали, что знаете об Орфео больше, чем говорите, я вас заподозрил. Но у меня не было доказательств, пока лакеи не рассказали, как отняли альбом и передали своему господину.

- Вы не думали, что это я убил маркеза Лодовико?

- Меня развлекала такая возможность. Я видел, как уязвило вас поведение лакеев. И вы могли боятся, что он узнал о шифре и содержимом альбома слишком много, чтобы оставлять его в живых, даже если бы альбом вернулся к вам. Но когда убили Ринальдо, мои подозрения рассеялись. Я не мог придумать ни одной причины, по которой вы могли расправиться с ним.

- Если вас это утешит, mon vieux, вы озадачивали меня вдвое больше, чем я вас – и это при том, что я с самого начала знал, что вы и есть Орфео. Мы – «Ангелы» – были удивлены, когда вы появились в Милане после новостей об убийстве Лодовико. Почему бы, во имя дьявола и всех его приспешников, вам браться за такое расследование?

Мы не могли оставаться в неведении, ведь вы могли действовать против нас. Я взял на себя смелость приглядывать за вами – именно поэтому я наблюдал за вами и Ла Беатриче через то интересное устройство что вы заметили в опере. Через несколько дней я пришёл к ней в ложу и выспрашивал о вас, а она, к моему удивлению, пригласила поехать на виллу. Конечно, я понимал, что кража альбома может раскрыться. Но я должен был знать, что вы задумали. Кроме того, вы придали мне храбрости. Если вы готовы на такой риск, я тоже не мог отступить.

Конечно, когда я узнал вас получше, я понял, почему вы приехали: вы безумный английский дон Кихот, который не может позволить полиции всё провалить. Куда больше меня поразило то, что меня – меня, а не вас! – заподозрили в том, что я Орфео. Это был искусный фарс. Мольер не смог бы сочинить лучше.

Всё стало не таким забавным, когда появились эти лакеи. Тогда, mon vieux, я понял, что вы – не эксцентричный, а просто сумасшедший. Что заставило вас рассказать Гримани об альбоме и протеже графа д’Обре? Лакеи не хотели проблем с полицией. Они бы придержали языки, прикажи вы им.

- Вы не оставили мне выбора, - ответил Джулиан. – В своём рассказе о протеже графа д’Обре вы очень ясно дали понять, что знаете обо мне, как об Орфео, и можете выдать Гримани в любой миг. Вы прямо мне пригрозили: ни слова об альбоме или я вспомню имя протеже. Но это был обоюдоострый меч – если бы меня изобличили, мне было бы нечего терять, и я бы рассказал Гримани всё, что знаю об «Ангелах». Так что я обернул вашу угрозу против вас. Я рассказал комиссарио всё, что вы рассказали мне – в том числе и о графском протеже.