Женя смотрела на Сукачева и думала о том, что между ними теперь уже никогда не будет таких отношений, какие были раньше. Теперь он для нее не только товарищ по оружию, но и мужчина, который не прочь воспользоваться ей, как женщиной. И это угнетало больше всего. Даже сама мысль об этом переворачивала все ее существо. И она с горечью подумала, почему у всех женщин такая судьба. Почему их все время домогаются мужчины, почему мужчина и женщина не могут быть просто друзьями?

Ей вспомнилось, как на заводе, куда она пошла работать в самом начале войны, мастер цеха, зажав ее в углу, начал целовать мокрыми губами сначала в щеки, а потом и в губы, и пытался тискать грязной ладонью ее грудь. Все это было настолько противно, что не вызвало у нее ничего, кроме омерзения. Женя вырвалась из его объятий, отскочила на несколько шагов в сторону, презрительно плюнула и, не оборачиваясь, пошла на свое рабочее место. Больше мастер к ней не приставал.

И еще один такой же случай произошел с ней во время обучения на курсах радистов. Там к ней попытался приставать инструктор. Но Женя, уже получившая первый опыт, резко сказала ему:

— Еще раз сунешься, доложу начальству и загремишь на фронт.

Сейчас и докладывать было некому. Да и сама мысль об этом приводила в трепет. Женя не могла представить, как бы она могла смотреть после этого в глаза Глебову. Ведь он сейчас со своими бойцами пробивается к ней. Его слова: «Я хочу видеть тебя живой», — до сих пор звучали в ее сердце, как туго натянутая струна. И хотя Женя не сознавалась себе самой, но она тоже хотела видеть Глебова. И если бы он попытался поцеловать ее, она бы не отстранилась.

Снаружи снова началась стрельба, но на этот раз далекая, доносившаяся не то с передовой, не то из-за хутора. Сукачев резко отодвинул вещмешок и подскочил к амбразуре. Выглянув в нее, он сначала схватился здоровой рукой за голову, потом присел и произнес только два слова:

— Мать моя!

Женя никогда не видела его таким испуганным.

— Что случилось? — спросила она, но Сукачев не ответил.

Женя уже сделала шаг, чтобы подойти к амбразуре и самой выяснить обстановку, но вдруг увидела, как в ее просвете показалась граната на длинной деревянной ручке, затем раздалась автоматная очередь, граната выпала, ударилась о край амбразуры и взорвалась. Чудовищная сила бросила Женю на стену, она почувствовала, как острая, жгучая боль пронзила бок, ей сразу стало трудно дышать, и она, скользя вдоль стены, опустилась на землю. Ни Сукачева, ни пленного немца она не видела, взрыв затмил все. А в амбразуре вместо гранаты свешивалась изуродованная, окровавленная рука в немецком френче.

Ни Демидов, ни Коваленок не заметили, как этот немец подкрался к дзоту. Они перестали следить за рекой потому, что гитлеровцы атаковали с фронта. А когда их атака не удалась, разведчики были озабочены тем, как запастись патронами. Демидов сам сползал к убитому им фельдфебелю и забрал у него из подсумка два полных рожка. Заодно прихватил и автомат фельдфебеля.

Спрыгнув в траншею, он кинул один рожок Коваленку, а автомат фельдфебеля с неполным рожком передал Подкользину. Затем занялся своим оружием. Именно в этот момент немец, пробравшийся по берегу реки, подполз к дзоту. Атакующие понимали, что пока у разведчиков работает пулемет, отбить мост и снова завладеть переправой не удастся. Подкользин увидел немца, когда тот уже приготовился бросать гранату в амбразуру. Он выстрелил, почти не целясь, но очередь прошила лазутчика. Граната выпала из его руки и тут же взорвалась.

Услышав рядом с траншеей неожиданный взрыв, Демидов вскочил, пытаясь выяснить, что произошло. А когда увидел у амбразуры немца, понял, что теперь они остались без пулемета. О том, что у Сукачева кончились патроны, он не знал. Как не знал и о том, остались ли живы после взрыва Сукачев и радистка. Он уже сделал шаг в сторону блиндажа, чтобы выяснить это, но его остановил Коваленок.

— Гриша, ты посмотри, что там делается! — крикнул он, показывая рукой в сторону хутора.

От линии фронта по дороге и по обе стороны от нее катилась черная лавина. Наши прорвали оборону, и немцы бежали, пытаясь любой ценой проскочить на другую сторону реки. Не было сомнений в том, что эта лавина сметет все на своем пути. Остановить ее могла только хорошо организованная оборона с артиллерией и инженерными сооружениями. У разведчиков же, кроме автоматов да нескольких гранат, ничего не было. Но эта мысль посетила Демидова лишь мимолетно. Первое, о чем он подумал, это то, что еще до тех пор, пока немцы докатятся до моста, он успеет помочь Сукачеву, если тот ранен. И, оставив автомат на бруствере, кинулся в блиндаж.

В первое мгновение Демидов не узнал его. Рация была перевернута и искорежена осколками гранаты. Радистка лежала у стены и хрипло сипела. Сукачев прислонился окровавленной головой к пулемету и, похоже, не дышал. Немец тоже был ранен и смотрел на Демидова глазами, полными невыносимой боли. Демидов подскочил к Жене, взял ее за руку и спросил:

— Живая?

Она чуть приоткрыла глаза и тут же закрыла их. Демидов увидел большое кровавое пятно на ее правом боку.

— Держись за меня, — сказал Демидов и, приподняв Женю, посадил ее на стол. Затем начал снимать с нее гимнастерку.

— Не надо, — сказал Женя, вялым движением пытаясь оттолкнуть его.

Но Демидов убрал ее руку и стянул окровавленную гимнастерку. Лифчик был разорван и тоже окровавлен. Когда Демидов снимал его, Женя уже не сопротивлялась. От потери крови она впала в полузабытье. Осколок гранаты вошел в бок рядом с правой грудью и, по всей видимости, засел в легком. Женя тяжело дышала, на ее губах появились кровавые пузырьки. Рана сильно кровоточила. Демидов разорвал индивидуальный пакет, достал марлевый тампон, наложил его на рану и начал туго бинтовать. Женя открыла глаза и попыталась снова оттолкнуть его. Ей было неудобно, что Демидов не только видит ее обнаженную грудь, но и дотрагивается до нее руками. Но он сказал тихо и повелительно: «Сиди и не двигайся!» — и она перестала сопротивляться.

Перебинтовав, он надел на Женю ее окровавленную гимнастерку и подошел к Сукачеву. Положил руку на шею, стараясь нащупать артерию, и сразу почувствовал удары пульса. Сукачев тоже был жив, хотя и находился без сознания. Осколок гранаты попал ему в голову. Демидов торопливо начал перевязывать и его и в это время услышал шум моторов. Он выглянул в амбразуру и увидел танки, которые на полной скорости неслись по дороге к мосту. Немцы разбегались от них, но все так же плотной массой двигались к реке. Танки были наши, и Демидов понял, что вместе с ними пришло спасение.

Перевязав Сукачева, он осторожно положил его на пол и скосил глаза на немца. Тот лежал на земляном полу, вытянув окровавленные ноги и сложив на груди руки, и был похож на мертвеца. Почувствовав на себе взгляд Демидова, немец медленно открыл глаза. Демидов достал из кармана упакованный в вощеную бумагу бинт, бросил его немцу и вышел из блиндажа.

Танки, разрезав отступающих гилеровцев на две части, вышли к мосту. Два из них, съехав с дороги, развернулись и направили свои пушки на немцев. Остальные по одному, громыхая и раскачивая понтоны, перебрались на другой берег и тут же начали стрелять. Очевидно, с той стороны к передовой шло подкрепление. Но было уже поздно. К мосту на «студебеккерах», не обращая внимания на немцев, ехала пехота. Те сначала двигались за ней, потом остановились. Демидова удивило, что с немецкой стороны не прозвучало ни одного выстрела. По всей видимости, они уже поняли, что обречены.

Первая группа немцев, не доходя до моста, остановилась между дорогой и траншеей рядом с поляной, где лежали убитые. Они словно боялись перешагнуть через них. Разведчики, поднявшись во весь рост, следили за их действиями. Несколько немцев опустились на землю. Двое из них, вытянувшись, легли на спину, остальные сели, обхватив колени руками. По всей видимости, они были ранены или выбились из сил, убегая с передовой. Потом, как по команде, сели все остальные.