— Младший сержант Сукачев, — ответил Демидов.

— За рацию отвечаете головой, — сказал Глебов, оглядывая Сукачева, и, повернувшись к Демидову, добавил: — А вы за радистку.

— Мы ее немцам не отдадим, — произнес Сукачев и нехорошо улыбнулся.

И эта улыбка не понравилась Глебову. Она походила на ухмылку, за которой скрывалась лежащая на поверхности корысть. У Жени дернулись губы, и Глебов понял, что ухмылка не понравилась и ей. Но показывать командирскую власть он не захотел. Наоборот, смягчившись, сказал:

— С такой девушкой вы полетите на крыльях. — И тут же, посуровев, добавил: — Если с ее головы упадет хоть один волос, полк вам этого не простит.

— Ну что вы, товарищ командир полка, — с ноткой обиды произнес Гудков. — Мы ее с той стороны в запазухе вынесем.

Женя посмотрела на Гудкова, и на ее щеках появились еле заметные ямочки. Очевидно, представила, как Гудков будет выносить ее в запазухе из-за линии фронта.

— Разрешите строиться? — обратился к Глебову Демидов, и он заметил, как сразу посерьезнела Женя. «Храни тебя, Господь», — глядя на нее, мысленно произнес Глебов и сказал:

— Стройтесь!

Группа построилась в шеренгу, Демидов медленно пошел вдоль нее, внимательно оглядывая каждого разведчика, остановился около радистки и, ничего не сказав, прошел дальше. Потом скомандовал:

— Направо, шагом марш!

Разведчики строем направились по оврагу. У каждого на плече был автомат, а за спиной вещмешок, в котором лежали запасные диски, гранаты, индивидуальный перевязочный пакет и немного еды. Женя шла пятой между Гудковым и Сукачевым. За ее спиной тоже был вещмешок, правда, на плече не было автомата. Зато на широком ремне, перепоясывавшем тонкую талию, висел тяжелый пистолет ТТ в старенькой, местами вышарканной добела кирзовой кобуре, которую, по всей видимости, ей подарил кто-то из разведчиков. Женя шла, не оглядываясь, и Глебову показалось, что она не бросила ему прощального взгляда только потому, что стеснялась разведчиков. Подождав пока отряд скроется за поворотом оврага, Глебов направился в штаб. Евглевский уже ждал его.

— Звонили из штаба дивизии, — сказал он. — Спрашивали, когда вышли разведчики.

— Ну и что ты им сказал? — Глебов насупился, ему не понравилось, что за действиями его разведки так пристально следят из дивизии.

— Сказал, что только что вышли.

— Больше ни о чем не спрашивали?

— Ни о чем.

— Позвони в батальон Алтухову, скажи, чтобы как только у него появятся разведчики, тут же сообщил нам. Мы дадим команду артиллеристам на огонь. Вот тогда он пусть и переправляет разведчиков через свою передовую.

Евглевский начал звонить, а начальника оперативного отдела Рощина в это время вызвал к телефону штаб дивизии. Там снова спрашивали о том, когда ушли разведчики. Глебов понял, что все надежды дивизии на успешный прорыв связаны сейчас с ними. Он мысленно представил группу разведчиков, цепочкой идущих по дну оврага, Женю в солдатских бриджах и тяжелых кирзовых сапогах, с пистолетом на поясе, и подумал, что никогда не простит себе, если с ней случится несчастье. Ведь если бы он очень постарался, мог вместо нее послать кого-то другого. Глебов не знал кого, но ему казалось, что для такого задания можно было выпросить у командира дивизии опытного радиста. Бобков бы не отказал, но эта мысль пришла ему только сейчас, а не тогда, когда командир дивизии давал задание найти брод. И от сознания того, что ничего исправить уже нельзя, на сердце ложилась непомерная тяжесть.

Глебов вышел из штабной комнаты. Светившее с утра солнце закрыли тучи, небо, казалось, опустилось до земли, и у Глебова возникло чувство, что оно начало физически давить на плечи. Такое чувство иногда возникает перед грозой. И он подумал, что если бы сейчас началась гроза, она бы принесла пользу разведчикам. Чем хуже погода, тем легче пройти в тыл врага незамеченным. Но тучи были серыми и ровными, а не черными и клубящимися, как перед грозой, и это означало только то, что ни грома, ни молнии, ни хлесткого ливня не будет, а вместо этого будет бесконечно длинный и тоскливый серый день.

Из штабной комнаты выглянул Рощин и сказал:

— Товарищ подполковник, звонит Алтухов.

Глебов вскинул голову, оторвавшись от размышлений, скользнул взглядом по вытянувшемуся в струнку щеголеватому Рощину и прошел в штаб. На столе у аппарата лежала черная, тяжелая телефонная трубка. Глебов взял ее, помедлив, поднес к уху и произнес:

— Слушаю.

— Демидов у меня, — сказал Алтухов.

— Сейчас начнут работать боги войны, — Глебов сморщился, ему не нравилось штампованное выражение фронтовых газетчиков, называющих так артиллеристов, но ничего другого в этот момент не пришло в голову, а называть вещи своими именами он не имел права. — Выжди небольшую паузу и потом отправляй Демидова. Ты понял, почему это надо?

— Все понял, — ответил Алтухов, но ему можно было не задавать подобного вопроса. Опыт войны и без того подсказывал, что для такой большой группы разведчиков требовалось хорошее прикрытие.

Крутанув ручку телефонного аппарата, Глебов тут же позвонил артиллеристам. И уже через мгновение услышал грохот выстрелов и тяжелый, шипящий гул проносящихся через линию фронта снарядов. Артиллерия стояла в пятистах метрах от штаба полка, за небольшим леском и создавалось впечатление, что пушки стреляли рядом. С минуту Глебов постоял у стола с Евглевским и Рощиным и снова вышел на улицу. Пушки остервенело стреляли, воздух наполнился отдаленным гулом разрывов, доносящихся с немецкой стороны, и Глебов снова увидел перед глазами цепочку разведчиков, уходящих на задание. Только теперь они шли не по дну оврага, а по топкому, заросшему буро-зеленым мхом и островками хилого кустарника болоту. Пятой в этой цепочке между широкоплечим и высоким Гудковым и прыщеватым, вихлястым Сукачевым шла Женя. Глебов почему-то вспомнил, что когда Сукачев улыбался, с правой стороны рта на его зубах блестели две белые металлические коронки, которые в блатном мире называют фиксами.

Женя машинально сжалась, услышав грохот рвущихся по обе стороны болота снарядов, даже зажмурилась, так как ей показалось, что все осколки, свистя и срезая шлепающиеся на землю ветки, летят прямо в нее. Но, заставив себя подавить страх, она открыла глаза и увидела, как Демидов подал группе рукой команду двигаться вперед. Снаряды уже рвались дальше и осколки не свистели над головой. В колючей проволоке был проделан проход, разведчики по одному миновали его и тут же скрылись в мелком кустарнике. Ноги тонули во мху и черной болотной жиже, но Женя, как учил ее Демидов, старалась ступать след в след за разведчиками. Это давалось с трудом потому, что шаги у разведчиков были широкими, она никак не могла пристроиться под размеренный темп их хода. Один раз, споткнувшись о корни кустарника, она полетела прямо в болотную жижу, инстинктивно вытянув вперед руки, но вдруг почувствовала, как кто-то сильным рывком схватил ее за висевший за спиной вещмешок и одним резким движением поставил на ноги. Женя, невольно ойкнув, сделала сначала шаг вперед, потом оглянулась. Позади нее стоял Сукачев и, приложив палец к губам, делал знак, чтобы она молчала. А шагающие впереди разведчики, не останавливаясь, двигались дальше.

Один раз Демидов сделал привал. Посреди болота был небольшой сухой островок, группа вышла на него, и разведчики, тяжело дыша, попадали на землю, расслабленно раскинув руки и ноги. Женя присела на траву, обхватила руками колени и уронила в них голову. Ей казалось, что дальше она уже не сможет сделать ни шагу. Все силы остались на переходе через болото к этому островку. И вдруг она почувствовала на плече чью-то руку. Женя подняла глаза и увидела перед собой Демидова. Он взял ее вещмешок за лямку, снял его сначала с одного плеча, потом с другого. Жене показалось, что ее освободили от придавившей горы. Она с благодарностью посмотрела на командира группы. Он молча передал вещмешок Гудкову и дал команду двигаться дальше.