— Хорошо-то как, товарищ капитан. Я уж и не помню, когда был в таком лесу.

— А на Кавказе? Там ведь тоже лес. И, между прочим, прекрасный.

— Я вспоминаю Кавказ, как самый страшный сон в моей жизни. Все, во что верил до этого, сгорело там. Пока не попал туда, не знал, что такое ненависть, предательство, надругательство над живым человеком. Помните медсестру Валю?

Беспалов вздрогнул. Глебов, сам того не зная, попал в самое больное место. Валя пробыла в медсанчасти всего несколько дней. Солдаты не успели даже выяснить, откуда она прибыла. Стройная, с хорошей фигуркой и красивым лицом, она очаровывала каждого, кто видел ее хотя бы один раз. Улыбка, казалось, не сходила с ее лица. Увидев ее, раненые солдаты стеснялись открыто выказывать свою боль. А уж как она старалась о каждом раненом! Проходя мимо, обязательно поправит подушку и одеяло, прикоснется ладонью ко лбу или щеке, спросит, не надо ли чего. И обязательно улыбнется, озарив палату, словно раннее утреннее солнышко. Будто говорит солдату: только выдержи еще немного, дальше у тебя будет долгая и счастливая жизнь. Настоящая сестра милосердия.

Утро в тот страшный день было таким же благоухающим, как сегодня. Устав после ночного дежурства, Валя вышла за палатки солдат, в десяти метрах от которых начинался лес, чтобы подышать свежим воздухом и нарвать букетик цветов. На ее столике всегда стояли свежие цветы. Лес был безопасным. Выше на гребне горы стоял наш пост, и боевики никогда не проникали за него. Через полчаса Валя потребовалась в медсанбате. Послали за ней двух солдат, которые тут же наткнулись на боевиков, открывших по ним огонь. Один из солдат был убит, другого ранили. Батальон подняли по тревоге. Боевиков было шестеро. За ними послали группу преследования, командовать которой приказали Беспалову. Он и увидел Валю, лежавшую с задранной юбкой в луже крови. Под ней была лопата. Когда солдаты начали поднимать Валю, оказалось, что черенок лопаты до самого основания воткнут в нее. Беспалов, закрыв глаза от ужаса и отвернувшись, приказал оставить тело медсестры на месте, а самим гнаться за боевиками. Их настигли в расщелине, в двух километрах от места, где они совершили убийство.

Беспалов разделил группу надвое, послав четырех самых опытных солдат во главе с Глебовым вниз, а сам с остальными стал подниматься к вершине. Он увидел боевиков у скалы, где, как потом выяснилось, находился тайник с оружием. Они тоже заметили солдат, подбирающихся снизу, и терпеливо ждали, когда те подойдут ближе. Но Беспалов упредил их. Он выстрелил из подствольного гранатомета как раз в то время, когда они поднимали стволы автоматов, чтобы открыть огонь. Подствольник Беспалов использовал для того, чтобы боевики сразу поняли: расплата за русскую девушку будет жестокой. Один из них тут же уткнулся головой в землю, неестественно подогнув под себя руку, другой, растянувшись рядом, несколько мгновений скреб ногой камни, потом затих. Остальные обернулись, пытаясь определить, откуда стреляют. И сразу попали под огонь всей группы.

Когда Беспалов подбежал к скале, там уже были солдаты Глебова. Один из них, худой и высокий, с красивым мальчишеским лицом, бился в истерике. Слезы, пульсируя, словно прозрачная кровь из вены, катились по его лицу. Он расстрелял весь рожок в головы убитых и, заходясь в истерике, пинал тяжелым ботинком окровавленного бородача. Размозженная голова боевика стукалась о камни, в ней нельзя было узнать человека.

— Они же звери! — кричал солдат. — Они не имеют права жить на нашей планете. Такую девушку загубили! И — как!

Беспалов не останавливал его, понимая, что солдат не контролирует себя. Когда солдат выдохся и, тяжело дыша, уперся в Беспалова бессмысленным взглядом, тот сказал:

— Нам самим нельзя превращаться в зверей. Иначе станем такими же, как они.

Тело Вали перенесли в медсанчасть, потом отправили самолетом в Ростов, а оттуда в Тамбов, чтобы похоронить рядом с родителями. Оказалось, что она была родом из Тамбова. Но и медперсонал, и солдаты еще долго не могли прийти в себя после того страшного случая.

Сейчас Беспалов думал о том, что в огне кавказской войны у многих русских солдат сгорело все, во что они верили до этого. И Надю, над которой, по всей вероятности, измывались так же, как над Валей, он потерял потому, что его отправили на войну. А когда он выполнил свой долг солдата, его выбросили за ненадобностью, превратили в бомжа. И не только его. Тысячи таких, как он, отвоевав и сохранив страну, оказались не нужны ей. Хозяевами жизни стали совсем другие. Когда Беспалов размышлял об этом, на его щеках начинали играть тяжелые желваки.

— Вы, Глебов, так и не нашли работу? — спросил Беспалов, посмотрев в глаза бывшему сержанту.

— Нет, товарищ капитан, — ответил Глебов. — Где ее найдешь? Заводы закрыли, работать можно только охранником у тех, кто наворовал. Я лучше займусь экспроприацией наворованного.

— А вы? — Беспалов обратился к Елагину.

— Мы с Никитой пытались организовать автомастерскую, — сказал Елагин. — Но не выдержали конкуренции с автоцентрами. Все импортные запчасти идут туда. У нас были только ворованные, снятые со старых машин. А сейчас старья все меньше и меньше. Пошлины подняли, и старая машина стоит почти как новая. Чтобы не пропасть с голоду, подрабатываем таксистами.

— А здесь конкуренции не боитесь?

— В сообществе таксистов свое правило: живи сам и давай жить другим.

— Везде бы так, — заметил Беспалов.

— Везде не получится. Там, где крутятся большие деньги, законы совсем другие. — Елагин натянуто улыбнулся, понимая, что говорит прописную истину.

— Выходит, деньги — это зло?

— Когда их много, всегда так.

— Ну, тогда за дело, — сказал Беспалов. — Какая длина этой трассы?

— Два с половиной километра. Туда и обратно будет пять, — ответил Елагин.

— Осилим? — Беспалов обвел бывших разведчиков-диверсантов внимательным, придирчивым взглядом. Таким, каким он осматривал своих солдат перед выходом на задание.

— Я — точно нет, — тут же признался Биденко.

— Значит, мы с Биденко пробежим половину трассы, — сказал Беспалов. — А вам придется пробежать всю.

— Многовато для начала, — заметил Глебов.

— Кому будет многовато, повернет назад, — сказал Беспалов. — Строимся в цепочку и стартуем. Вы, Глебов, побежите первым. Я — замыкающим.

Уже через сто метров Беспалов понял, что всю дистанцию ему не пробежать. Дыхания не хватало, в правом подреберье появилась боль. Он стал прислушиваться к ней, опасаясь, что она может усилиться. Ранение было в правый бок, по всей видимости, ныли не совсем зажившие швы. Но бежавший неторопливой трусцой впереди него Биденко не сбавлял хода, и Беспалову невольно пришлось не отставать. К его удивлению боль понемногу стала проходить, он втягивался в ритм бега.

— Скажите, Биденко, — спросил Беспалов, сдерживая дыхание, — Джабраилов когда-нибудь приходит на базар?

— Никогда, — ответил Биденко.

— А Хавкин?

— Хавкин тоже не ходит.

— Вы были в его банке?

— Был и не один раз.

Ответ удивил Беспалова, он считал, что отставному сержанту в таких учреждениях делать нечего. Поэтому спросил:

— А что вы там делали?

— Устраивался на работу, — сказал Биденко. — Когда рухнули все заводы, а я ведь на текстильном комбинате сменным мастером работал, с полгода пытался найти что-то подходящее. Но таких, как я, на улице оказались тысячи. Никто нас никуда не брал. Тогда я вспомнил свою военную специальность и решил устроиться к Хавкину в службу безопасности. Но туда принимали только ментов, у которых и в городе, и в области хорошие связи. В банке Хавкина отмываются деньги всех воротил. И прикрывать их должны те, кому по обязанности надо с этими воротилами бороться. В нашей стране сегодня все переплелось. Поэтому и опускаемся на самое дно. Снаружи только ноздри остались, еще немного — и захлебнемся.

— А семья? — спросил Беспалов.

— А что семья? Когда жрать стало нечего, жена с дочкой уехала к родителям в деревню. Сколько ее ни прошу, возвращаться не хочет. Разгромим банду, уеду к ней. Буду наслаждаться деревенской тишиной.