Во второй день Мэтт снова спал, но на столике возле пустой бутылки лежала салфетка с нацарапанным словом «спасибо». Мэтту нечем было писать, поэтому он процарапал его иглой катетера.

В третий день Ива попала на перевязку. Мэтту приподняли изголовье кровати – наверное, доктор разрешил с этого дня – и ему было видно рану, которую обрабатывали медсёстры. Выглядела она жутковато, заживала явно плохо, хотя после аварии уже прошло почти две недели. Ива задумалась о внутренних ранах – их, в отличие от внешних, видно не было, и как там обстояли дела, неизвестно. Мэтт как-то ел, а ведь у него был повреждён, а потом и прооперирован желудок. Иве вдруг сделалось больно и стыдно, что она так неаккуратно пихала в него суп – возможно, с такой травмой еду нужно было принимать маленькими порциями и не торопиться. Она оставила еду на столике, принесла, как обычно воды, и когда уже выходила из палаты, неосторожно обернулась. Неосторожно, потому что Мэтт смотрел на неё, и выражение лица его было ещё более потерянным, чем когда он смотрел на собственную ужасную рану.

В четвёртый день Иву заменила Мак.

В пятый день Мэтт не спал – ему ещё сильнее подняли изголовье, так что он мог уже полусидеть и даже смотреть в окно. Глаза у него были снова красными, но не так, как раньше. Это была другая краснота – цвет усталости и отчаяния.

Первым порывом Ивы было оставить еду и уйти, но вид у Мэтта был такой страдальческий и потерянный, что она осталась. Уж кому, если не ей, знать, что далеко не всегда человеку нужен горячий суп – иногда необходимо просто с кем-то поговорить.

Ива подошла и села на стул.

– Как самочувствие? – начала она разговор.

– Я тебя чем-то обидел? – спросил Мэтт.

Вот так вопрос. Ива аж растерялась.

– Да не то что бы… а что такое?

– Ничего не могу вспомнить.

Эта фраза была произнесена с глубинной болью. Мэтт при этом неосознанно потряс головой, словно хотел растрясти в ней то, что никак не желало начать работать.

Иве вдруг стало страшно. Это ведь, действительно, жутковато – в одночасье оказаться незнакомым самому себе, и все люди вокруг тебя – тоже незнакомцы.

– Врач говорит, что память вернётся. Нужно просто подождать.

Мэтт кивнул, но как-то очень уж горько.

Ива подумала, что зря ему не рассказали о сыне – сейчас, пока он ещё получает наркотики, ему было бы легче перенести утрату. А что будет, когда препараты отменят и память вернётся? Такой удар может выбить человеку сердце.

Впрочем, Ива сомневалась, что оно у Мэтта есть.

Волосы у него были чистыми, он был побрит – вчера приходила Мак. Ива также заметила, что невзирая на скудное питание и травму желудка, вес Мэтта совсем не пострадал: навскидку, биоматериала в нём было примерно на пятнадцать-двадцать процентов больше, чем семь лет назад.

– Нежные лапки… Я всё думаю, что это означает?

Ива машинально бросила взгляд на свой бейдж.

– Это название клиники, в которой я работаю.

– Я думал, ты медсестра этой больницы или что-то вроде того… – признался Мэтт, кивая на изумрудный костюм Ивы.

– Нет. Я работаю в «Лапках». Я врач, только не для людей, а для животных.

– А… – улыбнулся Мэтт и добавил со вздохом, – жаль.

– Чего жаль?

– Жаль, что я не собачка. Твоя мама утверждает, будто бы мы дружили в детстве, – осторожно сообщил Мэтт.

Ива вначале насторожилась, потом подтвердила:

– Да, это так.

– Расскажи, – попросил Мэтт.

– Что рассказать?

– Что-нибудь о нас.

От этого его «о нас» у Ивы сразу испортилось настроение. Мэтт это заметил.

– Что-нибудь смешное? – снова предложил он, и даже криво, будто сквозь боль, улыбнулся.

У Ивы на мгновение сжалось сердце, и она задумалась: чем именно из всего их прошлого она могла бы с ним сейчас поделиться? В итоге решила придерживаться тех фактов, которые ему уже сообщила мать.

– Ну, нам было лет по… восемь-девять или что-то около того, и в то время тебе нравилась Шинейд О’Коннор.

Мэтт поднял брови и лицо его оживилось. Даже больше того, Ива отчётливо увидела на нём что-то игривое.

– Нет… – хмыкнула она. – Сейчас покажу.

Она быстро забила в поисковик имя и протянула Мэтту свой телефон.

– Это певица. У неё есть одна очень давняя, но знаменитая песня, для которой сняли вот этот клип. Ну и, как видишь, здесь у неё стрижка «под мальчика». Так вот, однажды, ты предложил мне услуги парикмахера. Я, во-первых, не желала расставаться со своими длинными волосами, во-вторых, не сильно доверяла твоему мастерству, а, в-третьих, не хотелось тебя расстраивать – уж больно образ Шинейд запал тебе в душу. Короче, я разрешила тебе отстричь мне чёлку.

Глаза Мэтта расширились. Ива подумала, он настолько захвачен историей, но на самом деле он смотрел на неё: Ива словно на время вырвалась откуда-то или о чём-то забыла, и стала другой.

– Вот… ну и ты очень сильно старался, конечно же. Перед глазами у тебя была Шинейд и её видеоклип – мы кстати делали это под ту самую песню – и ты рубанул мою чёлку, что называется, под корень.

Мэтт, похоже, уже едва сдерживал смех.

– Да, – обречённо согласилась с ним Ива. – Она встала колом, вот так…

Ива приложила ко лбу руку пальцами вверх и добавила:

– Торчала, как забор.

Мэтт не выдержал и начал хохотать.

– Прро-сти! – выдавил он сквозь смех.

– Да ладно. Это ещё что! Потом ты пошёл стричь Бена…

– Бена?

– Ну да, Бена.

И тут Ива осеклась. За долю секунды она поняла, что нечаянно уронила Мэтта в яму, причём не прямо сейчас, а в тот момент, когда не подумала позвонить Бену.

«Наверное, мама права», – решила Ива, – «я стала жестокосердной по отношению к нему».

– Кто Бен? – словно нарочно, спросил Мэтт.

– Твой лучший друг, – ответила она честно.

Не в её правилах было прятаться от своих ошибок. И вот надо же, даже мать не подсказала: «Позвони Бену!». А когда не надо, вечно лезет со своими советами.

Мэтт мгновенно вернулся в своё состояние глубокой подавленности. На губах его остались жалкие ошмётки улыбки, что только добавляло его виду болезненности.

– Знаешь, – сказала Ива, – его здесь нет только потому, что никто не додумался ему позвонить. Я это исправлю прямо сегодня.

И тут вдруг она заметила то, от чего у неё пропал дар речи – Мэтт плакал. Да, у него покраснели глаза, и над нижним веком образовались лужи.

Она опомниться не успела, как он её обнял и с силой прижал к себе. Очень крепко. Схватился, будто за спасательный круг.

Потом он выдохнул – как-то рвано и дребезжаще:

– У меня что, совсем никого нет?

– Есть, – поспешила заверить его Ива.

И положила свои ладони на его спину. Это было её ответным объятием.

– Всё наладится, – добавила она.

Мэтт же чувствовал, что есть что-то большое, что-то плохое и что-то хорошее между ними.

– Ты придёшь завтра? – спросил он, когда она уходила.

Ива кивнула.

– В больницу больше не приходи, – тихо процедила в трубку мать.

– Что так? – удивилась Ива.

– Там жена его сегодня такое устроила…

Ива на мгновение перестала дышать, но никак не выдала своего волнения.

– Рассказала ему всё. А главное, как рассказала: проорала. Заявила, будто бы это он виноват в смерти ребёнка. Он и его шлюхи.

Каролина умолчала, что в контексте виновных упоминалась только одна шлюха – Ива, остальные же лишь дополняли гнилую картину жизни её бессовестного мужа козла – Маттео Росси.

– И после её визита… – мать сделала паузу и на выдохе продолжила, – к парню, видно, таки вернулась память, потому что он раскурочил пол палаты. А пока громил всё вокруг и себя сильно повредил – ничего же полностью не зажило ещё. В больнице говорят, ему теперь выкатят кругленький счёт, но есть и те, кто считает, что виновата София – кто ж так сообщает отцу новость о смерти ребёнка? Его адвокат легко вывернет это дело против неё. А она тоже пригрозила судом. Правда, не ему, а тебе, Ива. Кричала, что, мол, придётся ответить за смерть её сына.