То, что цвет кожи не нужно категоризировать, людям должно быть совершенно ясно по визиту в отдел косметики в хорошем магазине, ведь там можно увидеть все многообразие цветовых нюансов. Тем не менее «черное» происхождение по сравнению с остальными характеристиками оказывает непропорциональное влияние на восприятие личности. Будь это иначе, об ирландско-шотландских корнях Барака Обамы говорили бы гораздо чаще. Как нам сегодня известно, на цвет кожи человека влияет множество разных генов, поэтому и переходы между оттенками плавные. Но от понимания тонких различий мы по-прежнему далеки. Цвет кожи легко переоценить, ведь нет иной такой телесной особенности, которую было бы так легко заметить.

В самом деле, на первый взгляд есть вполне понятные основания, чтобы классифицировать людей по географическому происхождению, и тут цвет кожи предлагает по крайней мере одну из возможных подсказок. Онкологу, который наблюдает пациента из Западной Африки, важно знать, что в регионе происхождения пациента чаще встречается ген, который обусловливает рак простаты. Однако это еще далеко не медицинский прогноз. Даже если болезни и воздействие медикаментов распределяются по регионам неравномерно, генетическое происхождение указывает лишь на вероятности. Например, генетические дефекты, которые делают людей резистентными к малярии, способны привести и к непереносимости некоторых препаратов. Они могут чаще встречаться в Африке, но при этом лишь в определенных регионах, а там только у некоторых людей. В прошлые годы происхождение человека могло быть важным указанием на его медицинские риски и шансы, которые нужно было принимать всерьез. Сегодня такой подход уже устарел. Благодаря научному прогрессу, можно без особых проблем исследовать геномы отдельных пациентов и на этом основании составлять гораздо более надежные медицинские профили. При этом специалисты не занимаются больше «расами», этносами или генетическим происхождением, а воспринимают человека как то, чем он является: как уникальную и неповторимую смесь ДНК. По крайней мере в медицине такой эгалитарный подход в ближайшие десять лет, вероятно, может стать стандартом, и тогда анализы генома будут все дешевле и дешевле. А вот в широком обществе, как показывает исторический опыт, потребность разграничивать людей на основании внешних характеристик, вероятно, сохранится еще надолго.

Между тем генетическая эволюция людей идет в совершенно ином направлении: по своим ДНК мы с незапамятных времен становимся всё более похожи. Многие тысячелетия было наоборот. Человечество осваивало мир, число разделений и дифференциаций между популяциями росло, равно как и число генетических различий. Но в последние тысячелетия ответвления человеческого древа стали снова срастаться. Причина в явно возросшей мобильности человека. Сегодня на Земле не найдешь пятнышка, на котором не побывали бы люди со всего света и где они не завели бы общих потомков с местными старожилами. Генетические различия между людьми из Европы и Западной Азии за последние 10 000 лет сократились больше чем вполовину, да и по всему миру различий становится все меньше. Этот тренд поддерживается за счет очевидно растущей мобильности.

Это плохая новость для тех, кто хочет сортировать людей отдельных национальностей по генетическим принципам. Когда ДНК людей по всей земле сближаются все сильнее, поддерживать конструкты народов и «рас» становится еще сложнее, чем прежде. Именно поэтому адепты защищают их все агрессивнее, и вот старые концепции, давно уже исключенные из публичного дискурса, вновь восстают из мертвых. Воинственные слова вроде «этноморфоз» или «чрезмерная иностранизация» обращают на себя внимание и создают представление, будто любая миграция изменяет ДНК населения, а заодно и его культуру. Так эхом отзывается теория культуры, языка и народа начала XX века, согласно которой культура и общество сообщают в первую очередь о генетической общности людей. Роль собственной культуры последователями этой позиции одновременно переоценивается и занижается: они приписывают ей выдающуюся ценность, но не задумываются о том, что ее харизма распространяется и на чужаков. Такое отношение полностью игнорирует интеграционную силу, с которой успешные общества воздействуют на иммигрантов. То, что это происходит, доказывают США, многие европейские страны и, конечно, сама Германия, где сегодня почти каждый четвертый житель имеет недавний миграционный бэкграунд, но страна с ног на голову от этого не перевернулась. Многие из тех, кто сегодня хочет защитить немецкое или даже все западное общество от перемен, по крайней мере связанных с иммиграцией, пытаются противопоставить этим переменам кажущуюся статичной успешную модель, которая не была бы возможной без миграции последних десятилетий.

Стремление к национальной изоляции за последние годы снова получило свою конъюнктуру, и произошло это независимо или даже в противовес миграционному потоку и растущей доле иностранцев в населении европейских стран. Все больше в правительствах представителей националистических и право-популистских партий, а в Европейском парламенте они создают собственную фракцию. Они солидарны в основном только в неприятии миграции и оголтелой приверженности «Европе наций», которой навязывают роль установителя четко ограниченного «этноплюрализма». При этом они зачастую не признают не только миграцию в Европу, но и саму по себе идею мобильности — конструкт отгороженных друг от друга народов работает, только если каждый народ признает границы. В таком контексте понятно отвращение к «гражданам мира», которым приписывают отсутствие верности родине. Так, лидер одной из фракций представленной в Бундестаге партии в 2018 году вменил «глобализированному классу», что тот якобы контролирует информацию и тем самым «задает культурный и политический ритм». При этом он, вероятно непреднамеренно, привязал сюда генетику, обозначив мобильный класс «цифровых информационных работников» как отдельный «вид человека».

Если речь заходит об отказе человеку в мобильности и интернациональности, зачастую становятся слышны и антисемитские интонации. Еще Ханна Арендт видела в этом, помимо прочего, первопричину неохладевающей ненависти к евреям со стороны национал-социалистов. Евреи, по мнению Арендт, казались нацистам воплощением наднациональной сети, которая связана внутри себя общей генетикой и статусом «избранного народа» и добилась власти в отдельных странах, не испытывая при этом чувств к родине.

Идея «еврейских генов» давно опровергнута, но по-прежнему широко распространена. Так, писатель Тило Саррацин в интервью одной газете в 2010 году сказал: «Все евреи разделяют определенный ген». Саррацин при этом не понял кое-что очень важное. Очень многие евреи-ашкенази — последователи веры, чьи предки столетиями жили в Средней и Восточной Европе, — действительно имеют близкие генетические компоненты, которые обусловлены их ближневосточным происхождением и смешением между центральными и восточными европейцами. Сильные брачные традиции способствовали тому, что евреи столетиями рожали детей от людей одного с собой вероисповедания и таким образом сохранили генетический почерк, отличный от нееврейского населения. Но это не дает какого-то одного гена, который несли бы в себе все евреи-ашкенази, а только генетический микс, который встречается у них чаще; причем его отдельные компоненты происходят из Восточной Европы и Ближнего Востока — восточноевропейские компоненты ДНК многих ашкенази мы находим также в геноме жителей Тюрингии, Саксонии или Бранденбурга. И другое заявление Саррацина, о том, что не только евреи, но и баски разделяют некий определенный ген, точно так же абсурдно.

Сегодня уже ни один ученый, которого стоит принимать всерьез, не станет утверждать, что национальные, религиозные или культурные границы генетически обусловлены. Однако по другим вопросам подобного единства не наблюдается. Одна из спорных тем — существуют ли между различными регионами мира генетически обусловленные интеллектуальные различия. Так, несколько лет назад много шума наделало утверждение одного генетика, который полагал, что да, они существуют. Это был один из ученых, открывших структуру ДНК, Джеймс Уотсон. В 2007 году этот нобелевский лауреат в одном интервью сказал, что африканцы менее интеллектуальны, чем европейцы, а все проведенные ранее тесты доказывают, что это «на самом деле» не так. Стоит отметить, что при этом он мог ссылаться на еще не доказанные генетические различия, однако продемонстрировал уверенность в том, что в последующие годы таковые найдутся. После скандала, который произвели утверждения Уотсона в интервью, он объяснил, что имело место недопонимание. Он лишь хотел дать понять, что существуют генетические различия между популяциями и что скоро в отдельных популяциях (по его предположению, скорее всего, не в темнокожих) будут обнаружены компоненты, которые обусловливают более высокий уровень интеллекта. Прогноз Уотсона до сих пор не сбылся, да и не сбудется. Действительно, в прошедшие годы были идентифицированы крошечные составные части геномов, наличие которых совпадает с высоким уровнем интеллекта. Но эти генетические компоненты объясняют лишь часть интеллектуальных различий. Никаких географических опорных точек при этом обнаружено не было: варианты генов, которые повышают шансы на более высокий интеллект, равномерно встречаются по всему миру, само собой, и в Африке тоже. Это не исключает того, что когда-то будет найден участок гена, делающий значительное число людей из определенных регионов или определенного происхождения умнее. Но это крайне маловероятно. Уже исследованы миллионы геномов и проведены бесчисленные тесты на интеллект. Генетически обусловленное повышение интеллектуального уровня у определенных групп уже давно бы нашли.