Проснулась я внезапно. И не сразу поняла, где я. Перед глазами – бежевая стена с морщинистыми прожилками. Я повернула голову и уперлась взглядом в бежевый потолок. Кожаный. Я в машине.

– Привет. Как спалось?

Надо мной – его лицо. Он сидел впереди. Положил подбородок на спинку кресла и смотрел на меня, съежившуюся на заднем сиденье.

– Привет. Мы где?

– На дороге. Как всегда. Пытаемся доехать до Канн. Уже вторые сутки.

– Сколько сейчас времени? Я долго спала?

– Часа полтора. Время – полвторого ночи. Так хорошо ты спала… Хотел прилечь рядом, но места мало.

Я приподнялась и села, опершись на подлокотник заднего сиденья. Мягонький.

– А ты что делал?

– Просто сидел, слушал, как ты сопишь. И как море шумит. Слышишь?

Стекло напротив меня поехало вниз. Машина стояла на берегу. В открытое окно сразу внесло запахи. Удивительные запахи на этом Лазурном Берегу, легкие, летучие, как верхние ноты какого-нибудь аромата. Может быть, поэтому у меня здесь такое ощущение парения – взяла верхнюю ноту и держишь, летишь. Но я тут же пожалела, что он открыл окно – мы были вдвоем только что, а теперь прибавилось море. Я даже с морем не хотела его делить.

Я спустила ноги на пол. Поежилась.

– Если хочешь, лежи, так поедем.

Лежать уже не хотелось. Зябко.

– Замерзла? Достань, там у тебя под головой рубашка моя.

– Когда ты успел ее подсунуть? Я всегда чутко сплю.

– Сумел, ты ничего не заметила. Проворчала что-то, но не проснулась. Ну, поедем? Или еще посидим… поболтаем.

– Давай поболтаем…

Мы замолчали. В этой точке было тихо и спокойно. Абсолютная точка тишины. Сердце шторма – так это называется. Вокруг бушует ураган, а в сердце шторма тихо и светит солнце. Здесь светила луна и было изумительно спокойно.

Никогда я его таким не видела. Я изучала его лицо, отмечая, как оно изменилось, опало, прорисовалось морщинами в уголках глаз. Вчера, в день своего 40-летия, он выглядел на тридцать семь, теперь на все сорок пять. Постарел за одну ночь или просто не выспался… Но эти изменения ему шли – исчезли жесткость и напряженность, никто не узнал бы в нем сейчас самоуверенного, наглого, насмешливого победителя из светской хроники.

– Алена?

– А?

– Я должен тебе сказать… Я виноват перед тобой. И виноват тотально. Что заставил тебя все это пережить. Тебя нельзя было втравливать. То, что там случилось, – это мои проблемы, наши с Аркашей личные проблемы. Все, что случилось. А ты – девочка, ты не должна была через это проходить…

– Ну ладно. Никто не виноват. – Мне было достаточно, я сияла.

– Нет, не ладно! И ты подумай, прежде чем меня прощать. У меня чувство вины такое, что не переварить… И я не ожидал от тебя, вообще от женщины не ожидал. Ты герой просто… Но все равно, я не смел, не имел права никакого валить на тебя всю эту бойню!

Я дотянулась до его макушки, погладила его по голове. Он отвел мою руку.

– Подожди… Ты понимаешь, я привык проблемы слишком быстро решать. И не рассчитал. Мы вообще слишком быстро живем. Знаешь, я сейчас тут сидел… Первый раз за много лет просто сидел, смотрел в окно, на море, на тебя смотрел, как ты спишь… Первый раз остановился. Первый раз понял, что уже не знаю, куда мне ехать.

– Потому что темно, дороги не видно, – сказала я. Мне было неловко все это слушать, я не знала, что отвечать, как реагировать.

– Вот именно, темно. Дороги не видно. Не должен мужик об этом говорить! Это все сорок лет, кризис… Говорили мне, плохая примета – отмечать. А я считал, что это слабость – в приметы верить. Вот и получил… Ладно, забудь. Неинтересно тебе это слушать…

Он смотрел вперед, в лобовое стекло, а я прильнула щекой к кожаной обивке переднего сиденья.

– Ты говори, говори, я слушаю.

– Понимаешь, если я не знаю, что делать, куда ехать, как и что надо решать, я, чтобы себе в этом не признаваться, еще быстрее еду… Действую мгновенно, несусь… Чем отчетливее я понимаю, что не знаю, как действовать, тем быстрее действую… Что-то придумываю, что на самом деле не надо, потом разгребаю последствия… Только чтобы не останавливаться, понимаешь? Когда останавливаешься – пустота… Становится скучно смертельно. У тебя такого не бывает?

– Ну, не знаю.

– Не бывает, ты молодая еще. А мне давно скучно. Жить скучно. Вот скажи честно, тебе не бывает скучно жить?

Я никогда такого не слышала. Ни от кого. Даже представить себе не могла – как это – скучно?

– Нет, скучно точно не бывает. Страшно бывает иногда, это да. Но скучно еще не было.

– И почему, как ты думаешь?

– Ну, не знаю… Я так много еще не видела, мало где была. Наоборот, мне кажется, что я все упускаю, что времени мало осталось. Вот у нас дома две комнаты книг папиных. И я как-то подумала, что мне все их никогда не прочитать. То есть книга есть, она на меня смотрит, а я умру и точно никогда ее не прочту. Даже классику. Я Фолкнера не дочитала, Драйзера, вообще западников мало. Потом, я в куче мест не была, только в Европе, и то не везде. Я везде хочу. В Чили, в Мексику, в Африку хочу…

– Хорошо, значит, ты жадная. Можешь разбогатеть. Стать богатым можно, только если жадный, надо жизнь хотеть потреблять.

Я не была уверена, что хочу жизнь потреблять. Но возражать не стала.

– А если ты жадный, что у тебя не так?

– Все давно не так! Я, видимо, пережрал. Я везде, где хотел, уже был, все, что хотел, видел. А если не видел, значит, не хотел. С книгами я тебя понимаю, но у меня другая история. Я в институте кучу всего перечитал. А теперь некогда. Так, урву что-нибудь случайно. Да и не могу сейчас читать. У меня порог чувствительности занижен, понимаешь? Я последнее прочел что-то у Улицкой, про Шурика. Хорошая, я согласен… Но я эту всю интеллигентскую чушь презираю, понимаешь?! И героя этого презираю.

Мне стало больно. Хорошо, что он не поворачивал головы и не видел моего лица.

– Ты слишком жестко к себе. А может, тебе хобби какое-нибудь завести?

– Хобби! Смеешься? Хотя… – Он обернулся. – Послушай, а давай вместе? Придумаем что-нибудь на двоих, нам же нужно поле для общения. Давай, есть идеи?

– Ну, например… Давай на лошадях научимся скакать. Конкур какой-нибудь устроим.

– Я умею. Не получится!

– Что там еще? Летать можно. Давай на самолете летать! Ты будешь первый пилот, а я штурман. Я вообще самолеты люблю. Когда вхожу в самолет, всегда бок глажу, подлизываюсь к нему.

– На самолете тоже умею. Яхта, самолет, лыжи, которые терпеть не могу, теннис, преферанс. Не биография, а коллекция прав… Залуженный транспортник, твою мать! Зато хорошо, если разорюсь, могу извозом подрабатывать.

– А путешествия? Есть же еще места, где ты не был? Сельва Амазонки. Что там еще? Охота на льва…

Наш разговор вдруг напомнил мне игру. Я бросала ему мячик, но он пропускал каждую подачу. Он не хотел больше отбивать.

– На Амазонке был, и в Чили был, в Венесуэле, на островах этих райских, на всех почти, в Африке, где белых не жрут, и где жрут тоже… Льва убил. Зачем-то. Дома теперь лежит у камина, греется… Мы с Сережей Карагановым ездили. Караганова знаешь? Тоже охотник.

– Космос еще есть. – Я не издевалась, я правда не знала, как ему помочь.

– В космос не хочу! Вдруг там боженька сидит? Ловит таких пассажиров и наказывает.

Мы замолчали. Что еще сказать?

– Заслуженный путешественник, бл…дь! Это все декорация. Очень декоративно живу я, как там у вас говорят – гламурно? Просто покупаю еще одну картинку, чтобы было куда пялиться. Я не фотографирую давно ничего – ты в курсе? Ни себя, никого. Я когда в Африку первый раз приехал, лет десять назад, я счастлив был. Львы, носороги, орлы-куропатки. Знаешь, у носорога птичка сидит на голове, насекомых выкусывает. В детстве читали тебе про Рикки-Тики-Тави?

Я кивнула. Там было про мангуста, но это неважно.

– Вот, когда я это увидел, чуть не заплакал. Когда ты смотришь на слонов этих, жить хочется, молиться им, понимаешь? Кто там в виде слона – бог Ганеша?