– Ладно, не переживай, олигарх! – мне стало весело. – Продажная пресса всегда рядом с большим бизнесом. Но на Бриони не рассчитывай. Удовлетворишься маечкой за двадцатку.

– Согласен удовлетвориться. Обещаю – верну с процентами. Я ее потом в Кремль буду надевать, главная вещь будет.

– Сиди уже, Кремль! Размер какой, лучше скажи.

– Французский 56—58.

Я вышла из машины. Да уж, это будет самый дикий шопинг в моей жизни.

В молодежном магазине я обнаружила: для себя – майку с надписью Gold Girl и бермуды, для него – красную футболку с зелеными полосками и штаны цвета хаки, с клепками и безразмерные.

Все вместе – как раз девяносто евро. Столько мне удалось отыграть у судьбы.

Он открыл мне дверь, опять с телефоном у уха, и мы двинулись дальше. Остановились у кафе. Ему – кофе, три круассана, бутерброд длинный с ветчиной, мне – чай и два круассана.

– И опять на твои, – отметил он, чтобы сгладить неловкость. Я понимала, что ему страшно неудобно, но аппетит прорезался зверский.

– Ешь, ешь и помни мою доброту.

– Ну, показывай покупки! – сказал он, когда мы съехали на небольшую площадку у моря. – Сейчас, секунду, еще одна попытка.

Он опять набрал номер.

– Не отвечает она. Черт, вот где она шляется?! Дома нет, из больницы мне бы позвонили…

– Кто? – я вдруг поняла. – Настя?

Господи, как я могла о ней забыть? Бедная Настя. Хоть она и дура, но ее тоже жаль.

– И где она?

– Если бы я знал! Ты себе не представляешь, как она мне сейчас нужна! Ну ладно, где моя маечка с Че Геварой?

Я сунула ему пакет.

– Ты думаешь, сколько мне лет? – сказал он, вытаскивая брюки.

– Ах вот так? Ты недоволен еще? Сам бы покупал!

Я обиделась неожиданно для себя. Погасла.

– Аленка, прости. Я как всегда… Спасибо тебе. Ну, не сердись на меня. Я виноват, что совместный шопинг опять не получился. Хочешь, побей.

И он подставил мне свой лоб.

Это он про что? Про презервативы… Дать бы тебе по лбу!

Я замолчала. Обида уже щекотала нос.

– Черт! Опять не в тему, не подумал… Ну прости дурака, прости… – Он обхватил меня за шею, притянул к себе. Близко, близко…

Я дернулась и вырвалась. Тоже мне! А Настя?!

– Может, примеришь? – сказала я резко.

– Давай ты первая! – хмыкнул он.

Я выхватила пакет, открыла дверь и выскочила из машины. Пошла к пляжу. Сначала медленно, потом почти побежала. Море точно такое же, как вчера. Оно не желало знать ни о каких неприятностях, дурных подробностях частной человеческой жизни. Сияющее, как будто ничего ни вчера, ни сегодня не было. Не было костра с запахом горелой кожи, слипшихся, мокрых от крови волос, липких пятен на заднем сиденье, жидкости, просочившейся из обивки, когда я случайно оперлась рукой на заднее сиденье машины. И этих булькающих звуков, исходивших из глубины распотрошенного тела Аркадия, когда его клали на носилки.

Я бросила пакет на камни, села и зарыдала. Плакала, не зная о чем – потому что его жаль, и себя, и всех, и что море когда-то кончится. И все кончится. И потому что была в одном шаге от того, чтобы не увидеть его, идиота, никогда. И что этот идиот может быть настоящим, только когда мир рушится, выпадает из его рук. Стоит ему снова начать им управлять, все заканчивается.

Зашуршали камни. Рука опустилась на мое плечо. Он сел рядом. Обнял меня. И замер в таком положении. Мы так и просидели молча, ничего не говоря, пока не стало жарко. Плакать больше не хотелось. Слезы высохли.

– Пойдем?

Я кивнула. Шмыгнула носом. Он помог мне подняться.

– В машине переоденешься?

– Угу, – я закивала головой.

Пока я одевалась, он стоял снаружи и курил.

– Все, теперь ты.

Он сел сзади рядом со мной.

– Не выходи, – сказал он. – Посиди здесь.

Я старалась не смотреть на него. Как он снимает рубашку, стягивает брюки, ерзает на сиденье, пытаясь натянуть на себя рэпперский прикид. И чувствовала через тонкую ткань штанов его горячую кожу.

– Ну, посмотри на меня! Как я тебе? – он улыбался.

Потрясающий эффект. Олигарх из «Списка» превратился в автостопщика, студента с коктебельского пляжа.

В чем прав гламур, так это в том, что одежда превращает обычного человека – такого, каков он есть, – в того человека, каким он хотел бы казаться.

Человека – из того, каким он является, – в того, каким он хотел бы являться миру.

– Первый курс, вторая четверть. Дашь курсовую списать? – хихикнула я.

– Тебе? Ни за что! Хотя… Если поедешь со мной в общагу…

– Сволочь! – Я вытолкнула его из машины.

Мы пересели вперед – он за руль, я рядом.

– Знаешь, кто мы? Бонни и Клайд!

– Ага, Тельма и Луиза, – поддержала я.

– Ну и Винсент Вега с этим, ну черным, не помню, как его. Проповедник из закусочной. Помнишь, когда они в майках заходят с кейсом? У нас майки не хуже.

– У нас майки лучше!

– Согласен! Ну что, погнали? – И он врубил музыку. Так истошно я не орала со времен школьной дискотеки. Мотив знакомый, слов мы не знали, но это было и не важно.

Мы уже проехали Канны и двигались в сторону Ля Бокка. Когда до поворота к моей вилле Ливия оставалось километра три, до нас донесся вой сирен.

– Бл…дь! – Он быстро выключил радио. Сзади к нам приближалась полицейская машина.

– Почему они за нами едут? – Я испугалась, несмотря на то что рядом был Саша. Я их всегда боюсь – однажды проехала мимо гаишника, не заметив взмаха полосатой палки, а тот устроил преследование, и я страшно перетрухнула. Но у нас можно всегда договориться, а здесь – нет. Тем более, я вообще не знаю французского, Саша говорит, но плохо.

– Алена, позиция такая – ты проезжала мимо, увидела, остановилась. Помогла мне вытащить человека из машины. Мы познакомились. До этого знакомы не были. Довезли его до больницы. Все!

Полицейские обходили нас справа.

– Arrêtez-vous! Arrêtez-vous! – услышала я голос из мегафона.

Он сбросил скорость, притормозил.

– Да, и Насти там не было! Ты вообще ее не знаешь, поняла?

Я ничего не поняла.

– Но как же им объяснить, что авария…

– Адвокат все объяснит!

Мы стояли на обочине, к нам бежали полицейские.

– Ничего не бойся! С тобой все в порядке будет. Я все решу. Только лишнего не говори. Все, с богом!

Он вышел из машины. К нему тут же вплотную приблизились двое, прижали к капоту, защелкнули наручники на запястьях. И повели к полицейской машине.

Тут мне впервые за эти сутки стало по-настоящему страшно. Все, происходившее до этого, несмотря на огонь и кровь, было похоже на фильм, где мне досталась роль героини, счастливо избегавшей смертельной опасности. Меня хранил мой собственный, мой личный острый сюжет. Теперь, с появлением на сцене полиции, я превращалась в жертву. Дальнейшее зависело не от меня. Открылась дверь, надо мной склонился полицейский – худой, с тонким носом и злыми глазами, он говорил резко, жестами приглашая меня выйти. Приглашая – не то слово. Он требовал. Еще немного, и вышвырнет из машины! Я вылезла.

Наручники мне не надели.

Подъехала еще одна полицейская мигалка. Сашу уже сажали в первую. Он оглянулся:

– Алена! Все будет хорошо!

Я под конвоем тонконосого шла ко второй машине.

– Я знаю! – крикнула я в ответ.

Меня впихнули на заднее сиденье. Ничего себе история!

– Votre passeport!

Я протянула красную книжицу.

– Ce sont eux! Les Russes! – воскликнул полицейский.

Ну да. Мы русские. Те самые.

Было страшно. Я попыталась сосредоточиться на хорошем. Что-то должно быть хорошее в этой ситуации. Вот, нашла – бить хотя бы не будут. Не то что у нас.

Французская кутузка отличалась от райотдела милиции с грубо сваренными решетками, ужасающим туалетом, сифилитическими лицами преступников (я бы без суда приговорила к высшей мере тех, чьи лица висят там под лозунгом «Внимание: розыск!», в ксерокопийном варианте все они смотрелись маньяками и террористами). Тут почище и похоже на офис. Нашу ментуру я посетила однажды, когда украли сумку с документами и надо было писать заяву, а потом в слезах и соплях решать вопрос – «как бы сделать так, товарищ начальник, чтобы паспорт получить завтра». Больше никаких проблем с законом не было.