Он мог убедить кого угодно. Вот почему он успешен в бизнесе – люди верят и добровольно отдают то, что не собирались сдавать ни в коем случае.

– При мне таких статей больше не будет. С непроверенной информацией про тебя.

– Обещаешь? Посмотрим!

Он бросил журнал назад. Нагнулся к моим коленям. Мне стало горячо. Я чувствовала жар его губ через пальто, или жар поднимался изнутри, прямо к его лицу. Он целовал мою левую руку, правая, не зная, что ей делать, вдруг сама собой нашла место – я погладила его по волосам. Он приподнял голову, я не успела откинуться назад, и мы столкнулись лбами. А потом все соединилось в одно – лица, губы, дыхание, тепло.

Так близко, когда теряется граница между моим и его.

Сколько это продолжалось – секунду или минуту, я не смогла бы посчитать.

– Не помню, когда я последний раз целовался в машине.

Я не заметила, когда это кончилось, но он уже вернулся в свои берега. Опять нас было двое. Но граница между двоими была нарушена, осталась легкая пунктирная линия. Через нее можно теперь спокойно ходить – туда-сюда.

– Ну что, поехали?

Я кивнула, я знала точно, куда мы едем.

Весь путь до моего дома мы молчали, как заговорщики. Я смотрела вперед, а он, наоборот, смотрел на меня.

– Следи за дорогой!

– Есть! – и он снова сворачивал голову, пренебрегая правилами безопасности. Пару раз резко тормозил – в опасной близости от чьих-то фар.

Мы остановились на дорожке возле моего подъезда.

Минуты молчания, которой я ожидала, не было.

– Пригласи меня на кофе?

– Кофе нет. Чай подойдет?

– Еще как!

Как легко все это говорить. Никакой неловкости.

Он кинул ключи Денису:

– Завтра в девять.

Чая у меня много. До утра хватит. Мы поднимались по лестнице – лифта в моей «хрущевке» нет.

– Как мне повезло!

– Почему?

– Иду сзади. А ты в юбке.

Он подталкивал меня, и я легче обычного перескакивала через ступеньки. Я взлетала.

В прихожей он позорно засуетился. Начал доставать из карманов ключи, телефон, бумажник, туго набитый разноцветным пластиком.

– Куда сдавать оружие и ценности?

– Клади сюда.

Черная кредитка American Express Centurion нашла свое место на тумбочке из ДСП, знавшей худшие времена. Это был ее звездный час.

– Где у тебя руки моют?

Я открыла дверь в туалет, который находился за его спиной. В моем метраже такие вопросы были глупы, тут все можно найти интуитивно, по советской привычке, которая формировалась годами: полшага – туалет, два – кухня, еще пять – комната.

Надо дать ему время освоиться – привыкнуть к обстоятельствам моей квартиры. В этой тесноте сближение было обусловлено отсутствием расстояний – но нам не этого надо. Мы должны сохранять дистанцию, на которой строилась любая игра двоих. Все стало ясно уже в машине на мосту, но реализовать надо красиво, а бытовые обстоятельства делали это всегда немного курьезным. Уверена, что то же самое было бы в его доме – даже если он огромный. Все равно бы возникли вопросы про душ, халат и чай.

Кстати, про чай.

– Ты располагайся, я пойду чай заварю.

Я оставила его наедине с кранами и унитазом, а сама сделала два шага на кухню, спроектированную для ленивых. Сидя за столом, можно одной рукой открывать холодильник, другой – переворачивать котлеты на плите, метраж позволяет. Если жить здесь долго, нарастишь килограммы живого веса – кстати, большинство моих соседок, живших здесь с начала панельного домостроения, были толстыми.

Ха, а я? Я тоже нервничала. В одежде я, может быть, выгляжу неплохо, даже стройной, но если все это снять… Бока, живот, бедра – ничего из этого не годилось для страниц журнала. Глянец любит худых. Мужчины тоже. А он наверняка избалован моделями. Идеальными девушками без изъяна. Без целлюлита и комплексов.

Я сексуальная богиня – как там говорила Бриджит Джонс? Если что, выключу свет и буду втягивать живот.

Он вошел вовремя – когда я уже доставала чашки. Сел на табуретку напротив меня.

– У тебя уютно, – сказал он, оглядевшись.

– Ну, насколько можно обустроить временное жилье.

– Все равно хорошо. Здесь есть ты.

Пауза.

– Какая твоя чашка? – спросил он.

Они были парные. Одна с кошкой, другая с собакой. Таксу я любила больше.

– Все равно. Выбирай любую.

– Тогда моя – такса.

Он безошибочно выбрал мою любимую. Я была уверена, что так и будет.

Мы пили чай – чем дольше, тем больше начала возникать неловкость. Все-таки граница была на замке. Пока еще.

Он встал первым.

– Ну, показывай все свои владения!

Оставалась только комната. В ней смотреть нечего. Диван, который раскладывается почти до окна, телевизор и зеркало. Моя комната, по сути, была одной кроватью. Обычно я ее не убирала, только накидывала покрывало. Сейчас он войдет туда, и будет нечего больше делать, как…

Я занервничала.

– Там ничего особенного.

– Правда? – он притянул меня к себе. – Давай проверим вместе. У меня есть кое-какие идеи по дизайну интерьера.

Он не стал целовать меня, только выдохнул мне в волосы. Тепло.

Мы втиснулись в коридор вдвоем, каким-то странным образом уместившись в нем, завернули за угол и уперлись в диван – он лежал у наших ног.

– Мне нравится дизайн.

Я не успела ответить. Мы вдохнули одновременно и выдохнуть уже не могли. Граница стерлась, растворилась в темном воздухе комнаты.

Он искал и находил то, что искал. И после этого все, что было отдельными деталями, частями тел, сливалось в одно целое, прилипало друг к другу, пустоты заполнялись недостающими фрагментами, детали вставали на место, как в детском конструкторе – плотно, как будто всегда там и были.

Я осмелела и тоже начала осторожные поиски, на ощупь продвигаясь по его территории. Находила, соединяла и, найдя это соединение, не понимала, как я могла существовать вне его.

– Пойдешь в душ?

Это сказала я? Да, я.

Он оторвался от меня – я осиротела в секунду.

– Давай. Пойдем.

Как, вместе? Я достала полотенце.

– Халат в ванной, зеленый возьми.

– Как скажешь.

Он ушел, а я осталась стоять в пустой комнате. Надо что-то сделать. Раздеться? Нет, подожду. В ванне светло и висит огромное зеркало – во всю стену. Идея моего предшественника – чтобы расширить пространство. Зеркало заливает водой, зато удобно разглядывать себя в полный рост и намыливать спину. И все недостатки моей фигуры – в полный рост. Не пойду.

Вдруг я ясно ощутила идиотизм ситуации – сидеть вот так, размышлять и пятиться назад. Я открыла дверь и вошла. Юбка, блузка, колготки – все полетело на пол. Одного движения мне хватило, чтобы найти его там, за занавеской.

Сверху лилась вода, забрызгивала зеркало, в котором отражались блики, руки, капли, глаза. Я не думала о том, как выгляжу, ни про какой лишний вес. Я забыла, что у меня вообще есть вес – я парила. В горячем плотном жаре ванной мысли превращались в испарину, оседавшую на поверхности стекла. Нас они больше не касались.

Водопад прекратился. Он выключил кран. Завернул меня в полотенце – так заворачивают маленьких детей. Я зажмурилась. Пошарила рукой по стене, нашла на ощупь халат – плюшевый зеленый, который протянула ему. И потом только открыла глаза. Он не стал его надевать – накинул на плечи. Мы так и пошли в комнату, оставляя мокрые следы на полу – он обнимал меня и толкал вперед, а я немного упиралась, но шла.

Дойдя до кромки кровати, мы нырнули, отшвырнув халаты, полотенца, приличия. Покатились по дивану, к дальнему его краю, куда не доставал свет из коридора. Дальше было некуда. Затылок упирался в мягкую велюровую спинку, единственную точку опоры в этом ошалевшем, раскрутившемся горячем пространстве.

Вдох – и нет выдоха, нет выхода. Только вход.

– У тебя презервативы есть?

Кто это сказал? Я? Нет, он.

Я открыла глаза. Его лицо казалось спокойным. Только дышал он глубоко и судорожно. Выдох. Вдох.