– Давай на полпути встретимся.
– Как скажешь, – кажется, он удивился. – Сейчас, подожди… – я слышала голоса в трубке. – Вот тут, говорят, ресторан на проспекте Мира ближайший к тебе. «Таки… Маки», в общем, японская кухня. Я не был, но, говорят, ничего. Буду там через сорок минут.
Японских ресторанов было два. Возле первого были припаркованы «Мазды» и «Опели», возле второго стояли «Порш», новый BMW X5 и пара «Лексусов». Хороший город Москва – сразу ясно, куда идти. В Европе читаешь цены в уличном меню, здесь – просто смотришь на парковку.
Ряженый самурай открыл передо мной огромные черные двери.
Спина, плечи, вытянуть шею, голову держать прямо – я волновалась больше, чем на Каннской лестнице.
Он сидел за деревянной ширмой, в самом дальнем углу.
– Алена… – Господи, какой загорелый! Он встал, взмахнул крыльями пиджака, я покачнулась и прижалась щекой к белому полотну рубашки.
– Как я соскучился… – шепнул он, как всегда, доверяя свои тайны моим волосам, но не уху.
Мы медленно разлепились.
– Я тут кое-что заказал уже, но, может быть, ты чего-то другого хочешь?
Чего еще мне хотеть? Он говорил, смеялся, рассказывал про схему, которую они придумали с Волковым, чтобы обойти канадцев, наливал мне чай, вылавливал из деревянной ладьи островочки суши.
– Я в следующий раз тебя с собой возьму. Тебе обязательно надо в Африку. Знаешь, там пингвины…
Есть не хотелось, я слушала и смотрела на него. На то, как он ест, как говорит, как ходит его кадык, натягивая загорелую кожу шеи, на длинные пальцы, умело дирижировавшие палочками. Что мне еще надо? Только понять – это надолго? Или навсегда? Но спрашивать об этом нельзя, нельзя. У меня был еще один вопрос – про Настю. Но я не могла, не смела его задавать. Какая разница, в конце концов, если он здесь и сейчас…
Я подняла голову. Над столом навис официант.
– Извините, я не хотел мешать, но тут вот… – он протянул мне газету. – Это вы?
– Что такое?! – спросили мы с Сашей в один голос и одновременно схватились за бумажный край. Он перетянул. Начал читать. Посерел. Господи, да что там?! Он поднял глаза на меня. Я хорошо знала этот взгляд. Стальное дуло уперлось мне в лоб.
– Это что, Алена? – Газета упала на стол и накрыла нашу лодку.
Я взялась за листок.
Газета называлась «СС». Большая, просто огромная фотография на первой полосе. Я и Голливудский гость. Я стояла вполоборота к объективу, и было видно, что рука Америки лежит на моей заднице. Ведерникова была отрезана, остался только край платья. Заголовок «Голливуд в гламуре». Подпись: «Алена Борисова, главный редактор журнала Gloss, неоднократно была замечена в обществе знаменитого киноактера во время его визита в Москву. После банкета по случаю открытия ММКФ, девушка отправилась в гостиницу „Арарат Парк Хаятт“, чтобы взять у звезды интервью. В роскошном президентском номере…» Многоточие. Проклятые бл…дские журналисты.
– Можно ваш автограф? Для ресторана… – Я подняла голову. Проклятый официант все еще стоял здесь.
– Уйди! – Канторович смахнул его в сторону.
– Саша… это… – Я запнулась, я позорно краснела. Это было смертельно. Он молчал. Целился мне в голову. – Послушай, это не то, что ты подумал…
– Да?! – бабахнуло прямо над ухом. – А что я подумал?!
– Это неправда! Я не была там. Честно.
– Серьезно? Придумали все коллеги твои, проклятые бл…дские журналюги?
– Да… Ты же сам знаешь, как элементарно… это делается.
– Да, элементарно, и фотографию смонтировать, и пририсовать руку этого мудака к твоей… Ладно, давай остановимся на этом, – он уже искал глазами официанта.
Все, убита. Фотография, проклятая фотография! Так, секундочку… А не он ли любит сниматься в обнимку с Ведерниковой?
– Послушай! – Я схватила его за руку, когда он уже замахнулся на официанта. – Ты помнишь, ты говорил, что не надо верить прессе? Что это для тиражей истории придумываются… Я тебе поверила, помнишь? Хотя ты до сих пор ничего не объяснил мне про Ведерникову. Почему ты жил с ней… ну тогда, в Каннах. Я спросила, а ты промолчал. Точно такая же ситуация, но мне ты почему-то не веришь!
Пауза.
– И ты думаешь, что сейчас лучший момент предъявлять мне претензии?
Он говорил тем же тоном. Никто не заметил бы перемены, кроме меня. Но я знала, что победила!
– Значит, точно не виновата… – Он прищурился, обыскивая мое лицо, проверяя, ища тень моего преступления. Но ее уже там не было. Усмехнулся. Уф-ф, все, слава богу!
– Набрехали, значит, твои коллеги. Под-донки! – сказал он и воткнул с размаху палку в утлую лодчонку. Она пошатнулась, но устояла.
Я рассмеялась. Нас было уже не остановить, мы хохотали вместе, над дурацкой зеркальной композицией, над официантом, над собой, требовали счет, грозили подать в суд, если его не принесут немедленно, прямо сейчас! Я тихонько сложила газету и пристроила ее между стульями.
Когда мы вышли на гудящий и обветренный проспект, было уже темно.
– Слушай, я хотел на дачу. Но… не доедем… Давай сейчас на набережную ко мне…
Мы целовались на заднем сиденье. Его водитель не обернулся ни разу. Я тоже. Я знала, что моя машина едет за нами.
Ворота, охрана, стремительный взлет из гаража наверх, на последний этаж. Сейчас я увижу, как он живет.
– Здесь только одна квартира, – сказал он, нажимая кнопки на двери, которая преграждала выход из лифта. Мы вышли на площадку.
Ух ты! Я стояла над Москвой, подо мной пульсировал город, кроваво-красные росинки огней дрожали в вечернем воздухе, река, Университет, ажурный гребень Крымского моста… Закружилась голова. Я отступила назад, уперлась макушкой в его подбородок, спряталась в его руках. Все-таки это слишком большой город.
– Тебе уютно здесь жить?
– Я редко здесь бываю. Я дачу больше люблю.
Он развернул меня к себе.
– Алена…
Город остался за спиной, тянул к нам свои щупальца, но уже бессилен был нас достать.
Стекло, хром, белый пол, потолок, комната, еще одна, коридор, налево дверь, белая кожаная мебель, кровать, мансардное окно на крыше, прохладная простынь, остывающая под кондиционером. А Луна уже прибавила в весе, нарастила себе бока… Я втянула живот.
Туфли, пиджак, платье, его ремень, упавший на пол… Моя кожа, белее, чем этот белый цвет, на фоне его красно-коричневых обгоревших плеч. А в Африке же зима, где он успел так… Я стала пустотой, доверилась этому белому пространству, раскрылась навстречу. Каким тесным и теплым оно стало, и места хватает только на двоих… Как быстро оно заполняется, сжимается в точку, в темную глубину его зрачка… Алена, я… все… Я зажмурилась, я тоже хотела попасть на темную, потайную сторону Луны. Не успела. Мне досталась светлая, бледная…
Мы еще долго лежали, не разбирая, не растаскивая надвое то, что было единым.
– Ты не… да? Я обещаю, я сейчас…
– Да ничего, мы же только начали…
– Да еще и не начинали даже, – он осторожно приподнялся на локте, – воды принести? Или сок?
– Все равно. Не надо, – мне не хотелось, чтобы он выпутывался, высвобождался из меня.
– Я все-таки схожу.
Что за привычка действовать, не сидеть ни одной минуты без дела! Интересно, а сколько сейчас времени? Я вспомнила про передачу. Надо бы посмотреть, Настя сказала, что эфир сегодня.
– Который час?
– Четверть первого. А что? Ты торопишься?
– Нет, просто передача должна быть.
– Да? Какая?
– Настя у меня интервью брала, сказала, что сегодня покажут.
– Да ты что! Срочно включаем, пошли, он в гостиной, я в спальне не держу ящик.
Шел сюжет – я иду по редакции со стопкой бумаг, хмурю брови, просматриваю верстку… «Она сделала карьеру в глянце меньше чем за год, и журнал Gloss с ее приходом изменился кардинально. Рейтинги и тиражи, то, чем она занимается каждый день, сочетая деловую хватку и вкус к красоте…»
– Смотри, как она тебя нахваливает! Вы подружились?
– Почти.
Пошла реклама.
