Представляя восторженные вопли Берканы и Раиду, Локи отправился с отцом на базар. Вокруг привычно гудели сотни говоров, торговцы зазывали к себе, но царевичу казалось, будто он находится вне толпы. Он шел рядом с отцом, рядом с богом девяти миров. Вокруг них словно образовался непроницаемый купол. Внутри было спокойно и тихо, а вокруг бесновались ваны, альвы, цверги…

Локи остановился у оружейной лавки и долго выбирал себе кинжалы самой причудливой формы. Скоро, очень скоро, он сможет отказаться от них, скоро он получит настоящее оружие — копье, но пока приходится довольствоваться тем, к чему давно привык.

— Хороший выбор, — отметил Один, пристально наблюдая за тем, как Локи осматривает кинжалы, проверяет их боевые свойства. — Ты запомнил мои наставления.

— Я помню все твои речи, хотя не все они уже обрели для меня смысл, — Локи скривил губы в ухмылке. — Ты слишком мудр, отец. Ты поделился со мной частью своей мудрости, но познаю ли я хоть когда-нибудь её полную мощь?

— Никогда не забывай, чему я тебя учил. Придет день, когда тебе понадобятся все мои советы.

Неподалеку от лавки возвышался храм. Он выглядел гигантским на фоне одноэтажных деревянных построек. Множество ванов спешили внутрь, торопливо снимая обувь и оставляя её таким образом, чтобы ни в коем случае не перепутать с чужой. Это была еще одна престранная традиция жителей Ванахейма — снимать обувь при входе в любое помещение. Если бы Асгард позаимствовал эту привычку, то пришлось бы возвести подле дворцовых ворот пристройку для хранения обуви.

— Не хочешь прогуляться по священной роще? — Локи обошел храм по кругу и оказался около золотой рощи, охраняемой жрецами. — Это будет настоящим маленьким безумием.

Один не сделал ничего, не пошевелил даже пальцем, но ни один из стражников не заметил незваных гостей. Магию отца Локи никогда не чувствовал: она была столь эфемерной, воздушной и незаметной! Ничего не изменилось в мире, никто не почувствовал вспышки энергии: просто жрец не посмотрел в их сторону, не услышал скрипа листвы под подошвами легкой обуви. Локи знал, что ему никогда не достичь таких высот, даже будь он настоящим наследником силы Одина, а не Лафея. Чудесная роща изнутри мало чем отличалась от своих асгардских сестер. К золотым деревьям Локи давно привык, невиданные птицы на пути не попадались, так что прогулка вскоре наскучила. Один же осматривал рощу хозяйственным взглядом, сравнивая с собственным творением, и находил, что его золотой лес во многом превосходит ётунский подарок ванам. То ли дело леса и рощи в самом Ётунхейме. Много столетий назад, задолго до рождения законного наследника, он вместе со своими друзьями часто гулял по лесам холодного мира.

Жених и невеста, которые так никогда и не стали мужем и женой, пускай и сохранили прекрасные отношения. Молодая Фригг… Ей особенно нравились те леса. В короткое летнее время она любила лежать на траве и смотреть в небо, едва проглядывавшее сквозь макушки гигантских деревьев.

— Была бы моя воля, я бы стала царицей Етунхейма, — шептала она, надеясь, что спутники не услышат. — Какая несравненная красота!

— Величественная станет царицей всех миров, — отвечали ей, — дай только срок.

Фригг поворачивала голову, и легкая улыбка трогала её румяное лицо, а глаза светились настоящим счастьем.

Тогда еще никто не знал, сколь разрушительной будет война, никто и предположить не мог, что мир ётунов навсегда закроется для асов, а кровь наследников Лафея будет стекать с рук царя Асгарда.

— Здесь скучно.

Образ прекрасной молодой женщины обратился в прах. Остался только приемный сын, для которого золото исполинского леса ничего не значило. И не мудрено: он рос в золотой клетке, и такие удовольствия, как лежать подле любимой женщины на мягкой траве, недоступны его холодному сердцу. Один печально смотрел на полукровку: Локи недоступно чувство прекрасного. Он его не видит, не может остановиться, посмотреть на небо, восхититься его голубизной и красотой белокурых облаков. Ему подавай бесспорные, признанные миллионами чудеса, вроде раффлезии. Видеть красоту там, где видят все — в этом нет никакой доблести, но попробуй разглядеть незаметную красоту, открывающуюся только избранным.

Когда-то давно Один даже не думал о духовном развитии наследников. Они должны были стать искусными воинами, мудрыми царями, не более того. Он иногда возил их в отдаленные леса и лавовые поля Асгарда, показывал слепящую красоту родного мира. Они ею восхищались так наивно, как могут только дети, но даже не пытались постичь ее суть. Сейчас, глядя на полнейшее безразличие на лице молодого воина, Один понимал, что это было упущением, которое теперь уже нельзя исправить. Став не царем, но почти равным ему полководцем, полукровка без колебаний уничтожит прекрасную рощу, подобную этой.

— Локи, — Один окликнул сына. Тот остановился. Обернулся. Он не задал ни одного вопроса, но стоял напряженный, боясь очередных неприятных вопросов. Но нет, только не сегодня.

— Ты видел в Бездне хоть что-нибудь по-настоящему прекрасное? — спросил Один.

Локи насторожился, задумался. Опять ищет подвох в каждом слове.

— Я не считаю Бездну красивой, — медленно, растягивая слова, произнес он спустя мгновение. — Но воспоминания о неизмеримой красоте Асгарда помогли мне не впасть там в безумие.

Один кивнул, но ничего не ответил. Говорить о красоте бесполезно, её можно только видеть и чувствовать. Нельзя научить чувствовать, можно только мягко указывать, а Локи к мягким указаниям не привык, по крайней мере, из его уст. Один всегда считал, что нет ничего худшего в мире, чем недопонимание, из которого рождаются глобальные просчеты, поэтому всегда старался объяснять все как можно проще или же наоборот давать туманные советы на будущее. И нельзя сказать, что метода оправдала себя полностью…

Они вышли из рощи и влились в очередную гудящую толпу. Локи вел себя теперь на редкость странно: метался от одной лавки к другой, скупая вещи, к которым ранее никогда не проявлял интереса и которыми совершенно точно не собирался пользоваться. Художественные книги из самых разных миров, наборы игр и красивых мелочей, женские украшения. Один молча наблюдал за поведением того, кто впервые дорвался до собственных денег. И ведь это он уже второй день гуляет и в этот раз под присмотром благодетеля. Царь не хотел даже представлять себе, сколько ненужных и откровенно глупых вещей Локи накупил вчера. По возвращении домой он обнаружил с десяток свертков, небрежно разбросанных на кровати. Сколько времени Локи может понадобиться, чтобы новое развлечение прискучило, Всеотец не представлял; зато теперь начинал понимать, почему Хагалар настойчиво считает царевича ребенком. Поверить в то, что этот юноша, с горящими глазами торгующийся за совершенно невзрачный на вид пузырек с блестящим малиновым веществом, способным менять форму по желанию хозяина, объявлял Мидгарду войну и вел за собой армию — возможным не представлялось.

— Может, рыбу подарить? Ведь сам Эгир помогает ванам в рыболовстве… — Локи отошел от очередного прилавка с очередным чересчур улыбчивым продавцом.

— Кому ты не можешь подобрать подарок? — спросил Один заинтересованно. Раньше царевич не смел даже думать о таких вольностях, теперь же скупает все, что попадается ему на глаза. Неужто хочет стать богом хотя бы маленького поселения, раз среднего Асгарда и большого Мидгарда не получилось?..

— Тюр… Хагалару, — пробормотал Локи как-то невнятно. Он настолько привык мысленно называть фелаг «надсмотрщиками» или, на худой конец, «тюремщиками», что чуть не проговорился. А отцу всего знать не следует.

— Хагалару? — Один уж думал, что никакому ответу не удивится. — Мне послышалось Тюру.

— Нет, Хагалару, — заверил его Локи. — Остальным я купил.

— Значит, бриллиантовых подвесок достойна та искалеченная девушка? — Один указал на один из свертков, который Локи прижимал к груди, опасаясь воров.

— Ну да.

— Ты понимаешь, что такие дорогие вещи дарят только невестам и женам?