Сначала пришел отчет Питера. Дендрохронология, не имея образцов для сравнения, не может точно указать место происхождения скрипки, но может отвергнуть какое-либо из предполагаемых, и именно это она и сделала. Скрипка Льва, увы, не могла быть сделана в начале восемнадцатого века в Кремоне, поскольку ее дека, в соответствие с заключением экспертизы, была сделана из древесины двух деревьев, срубленных в середине девятнадцатого века. Итальянские мастера иногда использовали немецкую древесину, но разве не странно, что оба дерева росли в районе Фогтландкрайс в Саксонии, на границе Германии и Богемии, а ныне Чешской Республики? А когда Питер сравнил рисунки колец на деке с подобными из своей базы данных немецких инструментов, он констатировал очень высокую степень корреляций. Сложите все эти факты воедино и вы поймете, что любой дендрохронолог пришел бы к тем же выводам, что и Питер. Скрипка Льва, скорее всего, была немецким инструментом середины девятнадцатого века, и маловероятно, что она была итальянским инструментом начала восемнадцатого.
Моим стремлением было изучение истории скрипки Льва и, возможно, даже доказательство ее происхождения из Кремоны, а целью - высмеять торговца, который назвал ее ничего не стоящей. Но проведя объективную экспертизу, я разрушила прекрасный миф, который сопровождал скрипку на протяжении многих лет, и, возможно, подтвердила её малую ценность. После прочтения отчета моя первая мысль была о Греге, но мои опасения оказались напрасными. Похоже, он довольно легко принял эту новую версию истории. «Мы купились на миф, - сказал он, - а я люблю мифы. Вера в воображаемое — это то, чем живет всякий музыкант. Настоящего нет. Все это метафора, все подразумевается, все преходяще. Все исчезает, как только вы закончите играть, и каждый раз вам приходится придумывать все заново».
Через некоторое время и я начала задаваться вопросом, почему кого-то из нас должно волновать, правдива ли история скрипки Льва. Ведь не только Грег в неё верил, принимали её и все окружающие. Он вступал в соревнование со скрипками Страдивари, и результат был достойным; он играл на ней во время прослушиваний на лучшие вакансии и каждый раз его сопровождал успех. Важна ли абстрактная истина для такой успешной пары исполнитель-инструмент? Следуя собственной философии мифа, вскоре он обнаружил утешительную параллель между биографией скрипки и своей собственной судьбой. Он признался мне, что всегда чувствовал себя аутсайдером в мире классических музыкантов, хотя все с должным почтением принимали его скрипку, потому что считали ее старинной итальянской. Теперь, как он выразился, «я оказался чужаком, играющим на скрипке, чем-то вроде самозванца», и в его голосе звучало удовлетворение.
И как только я вернула себе способность мыслить трезво, я поняла, что мне тоже все равно. Эта история держала меня в плену годами. Иногда это было похоже на пожизненный приговор, иногда на увлекательное приключение, но в конце концов это обернулось привычкой, которая незаметно изменила мой образ жизни. Я уже признавалась, что почти ничего не знала о скрипках и их музыке, когда впервые услышала игру Грега. Столь долгое сосуществование с историей о скрипке Льва все изменило. Когда я поверила, что это церковная скрипка, я наполнила наш дом радостными звуками музыки, которую, как мне казалось, она могла бы играть. Со временем в моем мозгу как будто возникли новые связи, и я начала слышать музыку совершенно по-новому. Благодаря скрипке Льва я поняла, что каждый может войти в мир музыки, преобрести многих единомышленников, и поэтому я больше не чувствовала себя одинокой. Изменилось и кое-что еще. Теперь, когда я смотрю на предметы, живущие рядом со мной, я понимаю, что важно не то, что они есть на самом деле, а то, чем я считаю их. К тому же скрипка Льва открыла мне глаза на новую версию итальянской истории, на историю, рассказанную от лица скрипки.
Я всегда думала о скрипке Льва как о чем-то вечном, бессмертном, но потом Грег объяснил, что она уже какое-то время тяготится своим возрастом. Она испытывала страдания от сырости, морского бриза и кондиционированного воздуха и иногда расклеивалась по швам без всякой видимой причины, часто выбирая для этого момент непосредственно перед крупным концертом или даже в середине выступления. Он рассказал, что жить с ней было все равно, что ухаживать за старой тётушкой, болезни и жалобы которой постоянно и негативно влияли на его профессиональную жизнь. И что еще хуже, люди, которые любили его больше всего, начали говорить ему, очень мягко и очень осторожно, что, хотя он все еще находится на уровне, но уникальность его звучания уходит, и причиной теперь была стареющая скрипка Льва. Почему раньше ему этого никто не говорил? Да у них просто не хватало духу заговорить об этом, потому что все знали, что он влюблен. Все эти мысли бродили в голове у Грега, когда он играл на похоронах своего друга скрипичного мастера и позже, когда на поминках он встретил Мелвина. Их общий друг зародил идею в их умах, и Мелвин решил сделать новую скрипку для Грега даже без его просьбы.
Слушая рассказ Грега, я наконец поняла, что музыка скрипки Льва умолкла безвозвратно, и история, которая так долго разворачивалась передо мной, подошла к концу. Если я сейчас скажу вам, что скрипка находится в моем кабинете, тихо покоится в футляре, и я могу видеть ее всякий раз, когда отрываю взгляд от рукописи, вам может показаться, что вы уже знаете, чем заканчивается история. Но вы ошибаетесь, потому что, когда музыка остановилась и последний слой сюжета был сорван, внутри оказался настоящий приз. Мартин таки нашел разгадку, когда Грег оставил скрипку в его мастерской. Он никогда не верил в историю, рассказанную Грегу о происхождении скрипки Льва из Кремоны, и теперь у него появилась возможность проверить это самому. Он сразу распознал в ней продукт небольшого немецкого городка под названием Маркнойкирхен, расположенного недалеко от места, где росли ели, давшие материал для нижней деки скрипки. Называя себя «Кремоной Германии», Маркнойкирхен первым начал производство скрипок в почти промышленных масштабах и превратился в один из самых богатых среди небольших городов Германии. Местные скрипки экспортировались по всему миру, а торговля с Америкой к концу девятнадцатого века была столь активной, что в городе даже было открыто американское консульство. Что еще более важно, инструменты также экспортировались в больших количествах в дореволюционную Россию, и это было гораздо более простым объяснением прибытия скрипки Льва в Ростов-на-Дону, чем я воображала до сих пор.
Хотя в отчете Питера было указано вероятное происхождение скрипки, уже эксперт из Вены точно описал его. Ранее Мартин Свон обратил внимание на её характерный пятислойный пурфлинг - черный-белый-черный-белый-черный. Это был товарный знак семьи Зайдель, одной из династий Маркнойкирхена, занимавшейся изготовлением скрипок. Венский эксперт пошел еще дальше, предположив, что инструмент сделал Христиан Вильгельм Зайдель, который работал там с середины девятнадцатого века.
Но оставалась последняя неясность. Мартин Свон знал, что Кристиан Вильгельм всегда подписывал свои инструменты именем «Зайдель», что давало гарантию современного дизайна инструмента, позволявшего скрипке Льва сохранять ясное и незабываемое звучание на протяжении всей ее жизни. Но вот когда он осмотрел внутренние поверхности скрипки в инфракрасном свете, он не смог найти никаких следов подписи Зайделя. Тогда он сверил параметры изгиба нижней деки скрипки с отметками на резьбе и обнаружил, что дека немного тоньше, чем должна была бы быть. Это указывало на то, что дека позже была обработана заново, и в процессе снятия долей миллиметров ее толщины мастер удалил оригинальную подпись. Отчасти именно из-за этой модификации, утончения деки, я обратила внимание на скрипку Льва, когда услышала её во время нашей первой встречи, потому что, помимо создания таинственной анонимности, утончение деки давало ей мощный и характерный голос, соблазнивший меня и всегда убеждавший людей в реальности сказки, которую люди любили рассказывать о её происхождении.
