Боскеро сделал несколько записей популярного в долинах окситанского скрипача Джузепе да Роуза. Но то, что он рассказал мне о скрипке Роуза, было обескураживающим, потому что значительно снижало вероятность того, что скрипка Льва когда-либо была окситанским инструментом. Как и многие другие жители долин Пьемонта, Роуз и его жена годами работали в Париже. Именно там, Роуз и купил скрипку, на которой играл до конца своей жизни, завещав жене присмотреть за ней, после его смерти, или, по крайней мере, как он довольно резко выразился, «не позволить внукам таскать ее по дому за порванные струны, как собачку на поводке». Боскеро за годы путешествий повидал множество скрипок в долинах и утверждал, что большинство из них французские. Вот вам и мое видение скрипки Льва в этой романтической альпийской обстановке. Розелла даже дала этому логичное объяснение: тропы, спускавшиеся по склонам гор во Францию, были намного проще, чем те, что вели в Италию, поэтому связи окситанских скрипачей с Францией и приобретение инструментов именно там было вполне объяснимым и естественным.
Роуз неукоснительно следовал традициям. Он продолжал играть, сохраняя песни и танцы девятнадцатого века, пока ему не исполнилось восемьдесят. Уже после его смерти, последовавшей в 1980 году, усилия Боскеро вдохновили молодых скрипачей и других музыкантов на новый подход к традиционной музыке, и произошел такой взрыв интереса, что сегодня вы можете увидеть огромные толпы людей, танцующих под musica d'òc, почти в любой вечер недели во многих итальянских городах: Генуе, Турине и даже в Милане, а летом - на фестивалях в горах. А если бы вы заглянули в Espaci Occitan в тот же день, что и я, вы увидели бы, как Боскеро и Розелла торжественно танцуют в холле библиотеки.
Лев купил свою скрипку в России у старого цыгана, и теперь я решила, что мне необходимо больше узнать о цыганской музыке в Италии, сделав это одной из целей моего необычного путешествия в поисках разгадки старинной истории, которая после рассказа Грега не отпускала меня вот уже несколько месяцев. А начала я с посещения Сантино Спинелли. Этот цыганский ученый и писатель, известный неутомимой борьбой за права своего сообщества, был к тому же и талантливым аккордеонистом. Такое количество занятий делало его очень занятым человеком, и я так и не смогла связаться ним по электронной почте. Однако его жена прислала мне любезное письмо и расписание всех выступлений Alexian Group, группы ее мужа, часть из которых должна была состояться в Италии, а часть - за границей. Мне подходила только одна дата, и это означало, что я смогу услышать Спинелли как раз во время его выступления в родных местах в Абруццо, регионе, который соединяет полноватую талию Италии с ее изящной нижней частью.
Поезд не спеша двигался вдоль восточного побережья на юг по линии, которую построили ещё при Муссолини, чтобы связать Болонью с Меццоджорно. Если бы фашистские инженеры испытывали хоть минимум сочувствия к отдыхающим на побережье, они бы пробили железнодорожный туннель сквозь гору, но они этого не сделали, и мы ехали вдоль рядов шалашей и навесов, построенных купальщиками на пляже из каких-то палочек и брошенных по окончанию сезона, напоминая останки какой-то былой цивилизации. В центральных районах Италии была уже осень. Подсолнухи отцвели и склонили свои плоские головы, а над вспаханными полями перелетали с места на место стаи птиц.
О том, как все сложилось в Абруццо, надо рассказать подробно, иначе может оказаться непонятной логика моих дальнейших изысканий. Я тщательно подготовилась к нашей встрече, прочитав одну из книг Спинелли. Там говорилось, что цыгане-рома - или ром, как их называют в Италии - жили в Абруццо с давних времен, и их присутствие в здешних местах нашло отражение в городской топонимике. Например, в старом квартале Рипатеатина недалеко от Кьети вы можете спуститься по Виа делло Зингаро - Цыганской улице, подняться на Салита делло Зингаро, Цыганский холм, или выйти на Ларго делло Зингаро, Цыганскую площадь[83].
Как и другие общины, давно обосновавшиеся в центральной и южной Италии, первые рома в Абруццо, вероятно, спасались от османского вторжения в районы своего проживания на востоке, в Византийской империи. Им пришлось кочевать по территории, которая сейчас является бывшей Югославией, ненадолго обосноваться в империи Габсбургов, а затем пересечь границу во Фриули-Венеция-Джулия и направиться на юг в Абруццо[84]. Язык рома-абруцци до сих пор хранит в себе напоминания об их путешествии по Европе в словах, происходящих из немецкого и сербскохорватского языков[85]. У них свой собственный музыкальный репертуар, но имеются тонкие различия между песнями и танцами каждой общины рома в Италии. Однако, для их музыки, как для цыганской музыки вообще, типичными были плавные мелодии и сложные ритмы, которые у абруцциано стирали границы между культурной и популярной музыкой благодаря влиянию таких итальянцев, как Россини, Верди и Доницетти[86].
Я сошла с поезда в Пескаре, взяла напрокат машину и направилась на юг, в сторону Ланчано, красивого городка, разместившегося на таком крутом холме, что мне приходилось ехать по некоторым улицам на первой передаче и спускался по ним с полузакрытыми от страха глазами. Ланчано довольно известен в мире благодаря чуду, явленому в восьмом веке скептически настроенному монаху, чья вера возродилась, когда он увидел, как хлеб и вино во время причастия превратились в настоящую плоть и кровь. В наши дни его известность растет на более материальной основе. Это родной город Сантино Спинелли, и его усилия в сочетании с усилиями просвещенного городского совета сделали город одним из немногих мест в Италии, где народ рома чувствует себя желанным гостем. Или, как кто-то позже объяснил мне, «в Ланчано дует приветливый нежный ветер, и мы можем только надеяться, что однажды он пройдется по всей остальной Италии».
На следующее утро я вновь уже ехала по автостраде, чтобы посетить конференцию, посвященную замалчиваемому геноциду рома и синти во время Второй мировой войны[87]. Главный лекционный зал университета в Кьети уже был заполнен учениками из местных средних школ, а открыть заседание должно было выступление Алексиан-Группы. Я сидела «на камчатке» вместе с непоседливыми учениками, болтунами, которые веселились, свободно приходили и уходили за спинами учителей, которые почему-то не обращали никакого внимания на их проделки. Но даже эти непоседы были потрясены, когда заиграла группа Спинелли. Было всего десять часов утра, и все же с первой до последней ноты музыка звучала с силой, разжигающей страсть, смешанную с радостью и тоской, с маниакальной энергией, изобилием и горем. Сантино был в центре сцены, доводя на своем аккордеоне мелодию до кульминации, в то время как его сын на скрипке исполнял вариации, от которых замирало сердце, а его дочери подчеркивали ритм на контрабасе и арфе. «Хеп, хеп, хеп!» - кричал Сантино, и вскоре мы все хлопали в такт музыке, а некоторые дети танцевали в проходах.
Музыка закончилась слишком быстро, и мы, следуя программе, перешли к не столь ярким утренним лекциям о забытой трагедии войны, об истории, которую мы предпочитаем не вспоминать, о миллионе цыган и синти, истребленных нацистами и фашистами. Рома называют это Samudaripen, что дословно переводится как «все мертвы». Этот геноцид никогда не был признан итальянскими властями, и во всей Европе был воздвигнут лишь один мемориал погибшим, хотя есть надежда, что это скоро изменится.
Воспользовавшись возникшей паузой перед заседанием, я спустилась к сцене, чтобы поговорить со Спинелли. Не одной мне пришла в голову подобная мысль, но пробившись через толпу поклонников, я схватила его за руку и прокричала: «Сантино, это я, я приехала из Великобритании, чтобы поговорить с тобой!» Если бы я знала масштаб мероприятий, в организации которых он участвовал, я бы никогда не выбрала эту неделю для своего визита, но он удержал мою руку и сказал в ответ: «Давайте вместе поужинаем сегодня вечером в Ланчано». «Где?» – и когда толпа, казалось, снова нас разделила, он успел крикнул: «Театро Фенароли».
