— Ты замужем? — спросила Соня, достав плоскую продолговатую пачку сигарет.

— Да.

Снова удивление. «Наверное, какой-нибудь неудачник», — вероятно, подумала она.

— А кем муж работает?

Вопрос подтвердил мою догадку.

— Он мой коллега. Учитель физики в школе. Там и познакомились.

«Ну, тогда все ясно», — засветился ответ в Сониных глазах.

— А ты чем занималась после университета?

— Я путешествовала, — она выпустила тонкое облачко белого дыма, пахнущего малиной и еще чем-то сладким.

— По работе?

— Нет. С другом. Мы объехали весь мир. Южная и Северная Америка, Европа, Восток. В Одноклассниках есть фото, если хочешь, зайди, посмотри.

— Зайду, обязательно.

Не заметив на Сонином пальце обручального кольца, я тактично воздержалась от встречного вопроса о семейном положении. Других вопросов на ум не приходило, поэтому я принялась за малиновое пирожное, пока моя собеседница осторожно цедила кофе без сахара.

— Не вкусно, наверное, без сахара?

— Сахар — белая смерть, — сразу же отреагировала Соня, явно уже не в первый раз употребляя эту фразу.

— Да, это радует. Жизнь у нас сейчас — не сахар, потому жить будем долго.

Она снова снисходительно улыбнулась.

— А кем ты работаешь? Как я понимаю, не по профессии?

— Нет, конечно. Кто сейчас по профессии работает? Хочешь жить — умей вертеться.

Меня так и подмывало спросить, на чем вертится Соня, чтобы жить. Удержаться удалось лишь невероятным усилием воли. Эта фраза тоже давно входила в Сонин лексический арсенал. В университете у нее был потрясающий талант к списыванию. Она могла списать что угодно и откуда угодно. Души именно таких людей стоит сажать списывать грехи других после смерти. Так вот, когда она, таким образом, получала очередную пятерку, то говорила всем, сдававшим по-честному, расстроенным троечникам: «Хочешь жить — умей вертеться!»

— Я работаю менеджером в одной компании.

— А чем занимается ваша компания?

— Разным.

Тон, с которым было произнесено последнее слова, отбивал желание узнавать подробности.

— Ну, давай ближе к делу. Чем я могу быть тебе полезна? — спросила я, желая поскорее окончить скучный разговор.

— Я хочу предложить тебе работу.

Соня перекинула копну волос на другое ухо. Наверное, первое устало слушать, или замерзло.

— Какую работу?

— У нас в организации открывается вакансия помощника менеджера.

— В смысле, твоего помощника?

— Вообще-то, да. Я уже месяц перебираю кандидатуры, но ничего стоящего не нашла.

Соня поморщила носик, и мне невольно представилось, как она ковыряется лопаткой в кучке с маленькими кандидатиками на должность ее помощника.

— Тогда я вспомнила про тебя. Ты, вроде, английский хорошо знаешь и обязательная.

«И толстая, никакой конкуренции мне», — добавила я мысленно.

— А что входит в обязанности твоего помощника?

— Да ничего особо сложного. Перевод писем, общение с инвесторами. Сейчас мы стали работать с иностранцами, а я уже немного подзабыла язык. Ну, еще некоторая документация.

— То есть, я буду твоим переводчиком, получается?

— Не только. Конечно же, тебе самой нужно будет вникнуть в суть дела. Я часто нахожусь в загранкомандировках, сопровождаю директора в поездках. В это время помощник должен справляться сам.

— Так в какой области, все-таки, работает фирма?

— Медицинское оборудование, и не только.

— Ясно.

В сердце моем слабо забрезжила надежда. Нет, не то, чтобы я не любила свою работу. Даже наоборот, у меня с самого начала довольно неплохо получалось находить общий язык с детьми и, при этом, серьезно готовить их по своему предмету. Думаю, за восемь лет учительской деятельности я принесла своим ученикам немало пользы. Во всяком случае, значительно больше, чем преподавательская деятельность принесла в нашу с мужем крошечную «хрущевку», где до сих пор стояла советская газовая колонка для нагревания воды.

Насчет должности все было ясно: Соня хотела найти себе эффективный заменитель, который, при этом, не был бы в состоянии заменить ее на всех фронтах. Чем надежнее и способнее окажется человек, посаженный в окоп, тем стабильнее и спокойнее будет самой Соне в тылу.

— Предложение интересное. До иняза я ведь пыталась поступить в медуниверситет, так что темой этой интересовалась.

— Вот и отлично. Через пару недель можем начать испытательный срок.

— Испытательный? На каких условиях?

— Пару месяцев поработаешь за минимальную зарплату, а потом посмотрим, как будешь справляться.

— А какая у вас минимальная зарплата?

— Да, как и везде. Тысяча сто пятьдесят гривен.

Соня повертела в руках сигаретную пачку и спрятала ее в модную сумочку. Я почему-то подумала, что такой спичечный коробок на ремешке стоит не меньше трех тысяч гривен.

— Но я в школе получаю две тысячи.

— А какие у тебя там перспективы? До старости с дураками возиться?

— Ну почему же, с дураками? Ведь из них же потом получаются менеджеры, которые путешествуют по всему миру?

— Нет, ты если не хочешь, то скажи. Я же тебе не навязываюсь.

Соня нервно дернула плечом, волосы упали на обе стороны.

— Сейчас все кричат, что работать негде, а как предлагаешь, так никто ничего делать не хочет. Уборщицу, и ту найти невозможно. За два часа в день подавай им тысячу-полторы.

— А ты что, уборщице меньше тысячи платить хочешь?

— Естественно, тринадцать гривен в час — более, чем достаточно.

— А сама ты тоже тринадцать гривен в час получаешь?

— Нет, конечно. Ты не сравнивай. То уборщица, а у меня, вообще-то, труд квалифицированный.

Я запихала в рот остатки пирожного. От приторного вкуса уже тошнило, и доедать его не хотелось, но оставлять было жалко.

— Ты, наверное, тысяч десять долларов в месяц получаешь? — спросила я, проглотив сладкую жижу.

— Нет. Ты что? Так много я не получаю.

— Значит, твой труд не ценят.

— В смысле?

— Думаю, за такой квалифицированный труд, как твой, девушки в гостиницах не меньше ста долларов за час просят. Хотя, может быть, вы там оптом работаете? Оптом дешевле.

Соня сощурилась и приготовилась сказать ответную гадость, но я поскорее достала из своего портфеля пятидесятигривневую бумажку (мое пирожное дороже не стоило) и засеменила прочь из кафе, загребая пыль своими старенькими балетками.

Уже минут через десять я пожалела, что была так резка с ней. То ли мне стало обидно за учителей, то ли за уборщиц. А, может, за моих «дураков». Школа у меня захолустная, не модная гимназия, потому вряд ли многие из тамошних лоботрясов станут менеджерами или путешественниками. И Сонька в этом не виновата. Ведь и ее квалифицированный труд ценится хоть и высоко, но не долго.

Четки

Если бы к своим неполным тридцати пяти годам Михаил Небогов написал хоть один успешный роман, сейчас он непременно покончил бы с собой. Сидя в старом проваленном почти до пола кресле и глядя на задернутые шторы, он представлял свои похороны. Массивный дубовый гроб, строгий и элегантный, в каком и подобает возлежать телу великого писателя, стоит на постаменте, густо украшенном бордовыми розами. Толпа поклонников бессмертного гения Михаила Александровича роняет слезы на блестящий паркет главного зала дома культуры Зеленоморска. Нет, лучше театра имени Луначарского. Там обстановка гораздо изысканней. Кроме того, в этом театре с ошеломляющим успехом прошла постановка по роману Небогова. Бывшие коллеги, перо которых не отточить до уровня мастерства Небогова даже на токарном станке, по очереди произносят торжественные речи. Каждый говорит о том, какой неоценимый вклад сделал покойный в современную литературу, создав пусть единственный, но непревзойденный шедевр. И как много мог бы он еще сделать, если бы не свел счеты с жизнью, устав от поисков нового источника вдохновения.

Но у Небогова не было романа, потому кончать с собой было совершенно бессмысленно. Ни один из тех немногих читателей, что держали в руках тоненькие сборники лирических рассказов Михаила Александровича, и не вспомнит о нем. Наверняка, думал Небогов, эти крошечные книжонки пригождаются им лишь для того, чтобы коротать время в клозетах, и они более углублялись в биологический процесс, нежели в чтение рассказов.