Когда огромная, словно борец сумо, кассирша уставилась на меня через залапанное стекло, до отправления оставалось три минуты.

— До Зеленоморска! — истерично крикнула я в арочное отверстие.

— Отправление через два часа, — равнодушно сообщила тетка и начала бить по клавишам.

— Нет! Мне на тот, что через три минуты!

— Вы не успеете.

— Успею.

Она пожала плечами и подобрала из металлической лунки все мои оставшиеся деньги.

Пробираясь через толпу, я отчаянно толкалась локтями, не без злорадного желания отомстить за последние пятнадцать минут страданий. Пучок на затылке ослаб и беспорядочно болтался, юбка подскочила под самую грудь, а лодочки надрывно скрипели, угрожая потерять стертые подошвы.

— Пустите! Опаздываю. Пус-ти-те! — требовала я, не переставая работать локтями.

Выбравшись из здания вокзала, я во весь опор пустилась к автобусу, который уже выехал со стоянки и медленно двигался прочь.

— Стойте! Стойте! — кричала я, размахивая сумкой, словно белым флагом. — Остановите его! Помашите ему!

Но люди, удобно сидящие за укреплениями из своих саквояжей, пакетов и котомок, лишь глядели на меня с интересом и иронией, и оставались неподвижными, как восковые фигуры.

— Чтоб вы все расплавились, — прохрипела я, когда автобус, вильнув толстым красным задом, исчез за поворотом.

Чувство досады и обиды на себя и весь мир истерично металось внутри моей грудной клетки, глухо и больно ударяясь о ребра широким лбом, пока я стояла посреди дороги с бессильно опущенными руками.

Поработала переводчиком. Перевела последние деньги и, не исключено, единственную возможность получить приличную работу. Мысль о накопившихся долгах давила, как воды океана на погрузившуюся субмарину. Но я была сделана не из стали или титана, и рисковала в скором времени быть раздавленной в лепешку.

По сути, в тот момент я имела гораздо больше моральных прав на самоубийство, чем Анна Каренина или Эмма Бовари. В отличие от меня, первая не наделала столько долгов, а рядом со второй был преданный любящий муж.

Но смерть под колесами автобуса оказалась бы гораздо менее живописной и значительной, чем гибель на рельсах, а в столовой автовокзала едва ли подавали мышьяк.

— Дочка!

Звучный приятный голос отвлек меня от тяжелых размышлений. Принадлежал он невысокому полному мужчине среднего возраста. Круглая лысая голова с черными вихрами волос над ушами, большие глубоко посаженные глаза и огромный живот делали его похожим на бамбукового медведя. На незнакомце была льняная серая рубашка и темные брюки, пузырящиеся на коленях.

— Тебе куда ехать? В Зеленоморск? — снова заговорил он. Тогда я отметила необычную черту: глаза незнакомца обрамляли длинные густые ресницы. Таким позавидовала бы любая модница, но на лице Бамбукового Медведя они смотрелись странно, придавая, однако, мягкость и доброту его взгляду.

— В Зеленоморск, — согласилась я.

— Я тебя довезу, — радостно сообщил дядька и кивнул в сторону стареньких «Жигулей» грязно-голубого цвета.

— Не довезете, — покачала головой я. — У меня нет денег. Ни копейки.

— Зато у меня есть «Копейка».

Он снова указал на железную клячу.

— Я все равно еду в Зеленоморск. Довезу бесплатно.

Предложение привело меня в замешательство. На наших вокзалах не часто встречаются люди, занимающиеся бесплатным извозом. Такого Бамбукового Медведя уж точно следует занести в Красную книгу.

А что, если он — извращенец? Сейчас усядусь в машину и все. Пропала Алена Сергеевна.

— Я в Зеленоморск к сыну еду. У него ребенок родился. Внучка моя, — пояснил мужчина, будто угадав мои опасения.

Все-таки, на извращенца он совсем не похож. Взгляд ясный, добрый. Тело громоздкое. Он, вероятно, совсем неуклюжий и медлительный. Сексуальный маньяк из такого — не ахти какой.

— Спасибо. Вы меня очень выручите, — согласилась я.

— Тогда, трогаем!

***

Несмотря на почтенный возраст, «Копейка» была чрезвычайно ухожена. В салоне замечательно пахло чем-то вроде чайной розы. Уже через двадцать минут, пробравшись через городские пробки, мы выехали на шоссе и покатили в сторону морского берега. Летний ветер забивался в приоткрытое окно теплыми шелковыми лоскутами и приятно щекотал щеки и лоб. Разноцветные пригородные домики радостно бежали навстречу. Поравнявшись с нами, они на короткое мгновение останавливались, приветливо сверкали окнами и тут же пускались дальше, чтобы встречать следующих проезжающих.

Так же внезапно, как лазурная волна уносит с ладони горстку гладких камешков, с души моей сошла тяжесть.

— Какой хороший сегодня день, правда? — воскликнула я громко, сама себе удивившись.

— Все дни хорошие, — ответил толстяк и улыбнулся мне в зеркало заднего вида.

— Нет. Не все.

— Все, — настойчиво повторил он. — Просто это не сразу понимаешь. Как, например, звезды. Все они яркие, но об этом узнаешь только, когда их свет доходит до тебя.

Я кивнула, не желая спорить, хоть и подумала, что последние дни моей собственной жизни отличались отнюдь не чистым мерцанием далеких гигантов, а гадким душком неприятностей, которые Судьба наложила под самый мой порог. Для такого несварения она, должно быть, долго питалась салатиками в отделе кулинарии одного из местных супермаркетов.

Тем не менее, тогда, удобно устроившись за спиной своего случайного знакомого, я вдруг почувствовала, что устала себя жалеть. Еще минувшим утром казалось, что на сердце у меня — глубокое озеро тоски. Она медленно испаряется в солнечные дни и скоро возвращается проливным дождем. Но стоило мне покинуть Пустошев, как оказалось, что этой самой тоски осталось не больше стограммового стаканчика, который я осушила, не закусывая. Как самый отпетый алкоголик — увидела дно стакана, с той лишь разницей, что от этого полностью протрезвела.

Одну за другой, я вынула из пучка шпильки, больно тянувшие виски и затылок, отпустила волосы, и шелковые лоскуты ветра тут же вплелись в них, заставив танцевать вместе с собою. Толстяк снова поглядел в зеркало:

— Голодная, небось?

— Да не то, чтобы…

— На сидении около тебя сверток с пирогом. Поешь.

Под самым моим боком, действительно, лежал рулет, аккуратно завернутый в белую бумагу. Удивительно, как я раньше его не заметила. Он издавал такой соблазнительный запах, будто его достали из печи секунду назад. Без лишнего стеснения я отломила огромный кусок и принялась есть.

— Ничего себе! Вот это вкуснотища! Последний раз я такой у бабушки ела лет тридцать назад.

Но толстяк не слушал меня. Его внимание привлекло что-то впереди по курсу.

— Смотри. Твой брат по несчастью.

Я проследила за коротким белым пальцем и увидела бича, уныло сидевшего на обочине. Брат? Неужели мой вид был настолько плох?!

— Он тоже опоздал на твой торопливый автобус.

— Откуда вы знаете?

— Мне так кажется.

С этими словами дядька нажал на тормоз, и «Жигуленок» причалил к высокому пыльному бордюру, протянув метров десять от того места, где сидел бомж.

— Эй, любезный? Можешь подойти? — зазвенел мой благодетель, высунув лысую голову в открытое окно.

Мужчина нехотя повел глазами, затем медленно встал и поплелся в нашу сторону, оставив на месте свои грязные пожитки.

— Чего вам?

— Тебе ехать надо?

Ну вот, все ясно! Медведь этот — никакой не вымирающий вид и не извращенец. Обычный умалишенный на почве альтруизма. Сейчас наберет полную машину криминального элемента и подведет под монастырь и себя, и Алену Сергеевну.

— Ну, надо. И что? — грубо ответствовал бомж.

— Если в Зеленоморск, то нам по пути. Можем подвезти.

На пятнистом лице бича изобразилось удивление. Наверное, перевозку на попутках ему предлагали не чаще, чем мне работу. Наконец, почесав грязную голову, он сказал.

— Подождите тогда. Я вещи возьму.

И поплелся назад к своим убогим вещмешкам.