Девять тысяч шестьсот восемьдесят девять...

Девять тысяч восемьсот девяносто...

Я пропустил какое-то число? Наверное... не знаю.

Я устал.

Просто устал.

Я устал кричать.

Я устал разбивать кулаки о стены.

Я устал умолять о пощаде.

Я устал гадать что от меня нужно.

Я устал.

Я устал вглядываться в темноту, силясь узреть в ней... что?.. что я хотел в ней найти? Кусок, допустим, стекла, которым можно вскрыть себе глотку? Ну найду я его - что дальше? Человеку сложно убить себя, особенно, когда ему в этом всячески мешают. Я расцарапал себе шею ногтями, до крови, до мяса. Я чувствовал, как горячие ручейки обливают мое тело, а вместе с ними утекает жизнь. И к чему это привело?

Возможно тут были камеры. Я ощупал каждый миллиметр стен, пола и двери. Все глухо. Камера может быть под потолком. И не какая-то нашлепка, сигнализирующая о своем присутствии тускло мерцающим зеленым огоньком. Я устал.

Я скорчиваюсь на полу, полунакрывшись одеялом. Утопить лицо в ладонях. Последние несколько... месяцев?.. лет?.. это моя "любимая" поза. Неистовое горе, холст, масло. Тоска, печаль, грусть и уныние прилагаются. Сложно описать то, что чувствуешь, оказавшись в самом низу пищевой цепочки человеческого социума. Одиночество? Дыхание безумия? Осознание собственной неполноценности? Жестокость Судьбы?

Крошечная точка колеблющегося, затухающего света посреди сплошного океана густой, засасывающей черноты.

Больно. Больно физически, больно духовно.

Я ощупываю голову каким-то звериным, непроизвольным движением, лишенным всякой осмысленности, так некоторые раздирают раны - зачем? Непонятно. Наверное, я мог считаться относительно красивым. Когда-то. Когда-то очень давно. Я не знаю как выгляжу. Картинка воспоминаний, того, что можно узреть в зеркале, как-то вылетела из моего сознания, а нащупываемые очертания физиономии... всей силы взбрыкнувшего воображения не хватало на то, чтобы воссоздать что-то более или менее четкое, лишенное постоянно видоизменяющихся ломанных линий. Я похудел, сильно похудел. Болезненно проступили скулы. Заострился нос и подбородок, не лицо, а сплошной угол.

Неровные узловатые пальцы щекочут кожу черепа мозолями. Ногти отросли. Занимательный факт - я понятия не имею как мне их стригут, а то что их стригут сомневаться не стоит, в противном случае тут сантиметров пять коготков точно наскреблось бы. Еще бреют и стригут. Я пытался проковырять выход наружу. Как в "Побеге из Шоушенка". Я почти видел себя на свободе - чувствовал вкус дождя, вкус свободы, вкус жизни. Темнота сглаживала некоторые моменты, такие как память, например. Мозг глючил, тасуя колоду восприятия в безумном шулерском экстазе, частично заменяя мое реальное прошлое на смазанные образы воображения и лицемерно-красочных бастардов полузабытого масс-медиа. Я хотел ощутить вкус. Вкус чего угодно кроме собственной крови, глухого гнева и тоскливого самокопания. Побег не удался, я всего лишь измазал безразличную к моим страданиям каменную кладку в крови, выворотив ногтевые пластины из тех мест, где им согласно законам природы и нужно находиться.

Почему я? Почему именно я?

Я пытался биться головой об стену. Больно. Я хотел чтобы осколки моей черепной коробки вогнало в извилины мозга и это все закончилось. Моментальная смерть и гнетущая темнота каменного мешка сменяется благостной тьмой смерти. Оказалось это не так просто. Или мне снова мешали. Я вырубался после нескольких таких ударов - не понятно из-за них самих или в ход пускали газ. Бесцветный, легкий, пощипывающий слизистую оболочку ноздрей и вкусовые сосочки языка.

Я пытался не есть.

Смерть от голода и жажды - это долго, мучительно долго. Ты чахнешь, увядаешь. Но, согласитесь, это в разы лучше, чем продолжать вариться в этом аду. Тогда я узнал о себе много нового. Например, тот факт, что я слишком сильно люблю жизнь. Или что меня подсадили на какую-то дурь. Сложно разобраться в собственных ощущениях, когда ориентируешься исключительно на ощупь. Вполне возможно мне вводили жрачку внутривенно.

Я слетал с резьбы и горстями запихивал в пасть безвкусную студенистую кашу, заменявшую тут рацион обеда, ужина и завтрака. Я понятия не имею как ее вносили в мою камеру, что я не слышал, не видел и не чувствовал чужого присутствия. У меня ехала крыша.

До чего может опуститься человек? Бесконечность - не предел.

Откусить себе язык и захлебнуться кровью. Неплохая попытка.

Задержать дыхание насмерть не получилось. Так устроен человеческий организм. От недостатка кислорода мозг выключается, а по итогу тело впитывает воздух в себя автоматически. Та же хрень и с попыткой задушить себя собственными руками. Я пытался вырвать собственный кадык, смять гортань, аорту и трахею, но... "ангелы-хранители", ебать их в рот. Похоже на щелчок рубильника. Секунда и мое сознание вылетает из тела, мрак беспамятства. Вторая секунда и я снова с вами. К сожалению.

Воткнуть голову в дырку "параши". Захлебнуться мочой и дерьмом. Не свезло.

Я не знал почему они не засунули меня в комнату с мягкими стенами или не замотали в смирительную рубашку. Я даже не знаю кто это и что им от меня нужно. Возможно, они просто ловили кайф от наблюдения за тем, как я схожу с ума.

А я сходил. Даже слетал с двух ног в пропасть.

Слуховые галлюцинации довольно занимательная вещь. По крайней мере, в моем конкретно взятом случае. Вообще, уже можно считать, что я одна сплошная психиатрическая проблема, остро нуждающаяся в принудительном медикаментозном лечении, хе-хе.

Я отжимался.

Я приседал.

Я качал пресс.

Я бегал на месте.

Я делал все гимнастические упражнения, какие только мог вспомнить.

Я разговаривал сам с собой.

Вспоминал азы школьной программы и гигабайты почерпнутой из Всемирной Паутины информации.

Но нельзя двадцать четыре на семь что-то делать в таких условиях. Рано или поздно запал мотивации просто встать с пола испаряется. И ты остаешься один на один с тьмой, в которой клубятся рваные лоскуты собственных мыслей.

Вначале это походило на шорох. Шелест морских волн, налезающих на берег, облизывающих гальку.

Потом это плавно перетекло в неразборчивый шепот. Десятки, сотни голосов на незнакомых мне языках шептали что-то, сливаясь в монолитный гул из которого невозможно что-либо вычленить.

У меня не было выбора. Тщательно возводимая крепость здравого рассудка оказалась построена из песка и мертвых водорослей. Голоса размывали ее основание. Голоса рушили ее стены. Голоса штурмовали ее ворота. Голоса засыпали ее ров. Голоса захватывали башни. Голоса врывались внутрь, в самую сердцевину моего "Я".

И я начал вслушиваться в голоса. И голоса вторили этому позыву.

Я стал понимать их.

И это было страшно, ибо я оказался частью этих голосов.

Вслед за ними как-то приходили и визуальные глюки, дополненные тактильными.

И я понятия не имел - это говно происходило на самом деле или я уже валяюсь в темноте со спекшимся до состояния кашицы мозгом.

Я убивал. И убивали меня.

Я вколачивал чью-то голову в пол голыми руками. Выдавливал глазные яблоки. Отгрызал ушные раковины. Ногтями сдирал скальпы. Я купался в крови. Зубами вырывал куски мяса, растекающегося металлическим привкусом во рту. Я чувствовал вкус. Вкус крови, вкус смерти, вкус боли, вкус ненависти, вкус победы и отголосок, далекое послевкусие свободы. Туманной, обрывистой свободы, принесенной триумфом. И это было восхитительно.

Что это - вытащенные наружу низменные позывы или же меня используют в качестве бойцовского пса, накачанного по самые брови психотропными препаратами?

В каждом из этих видений был гнев. Яростная неукротимая, животная ненависть.

Но когда я осознавал себя в "камере" гнев отступал. Жаль, что это продлилось недолго. Гнев стал приходить в "реальность" вместе со мной. Временное помутнение рассудка, состояние аффекта, спонтанный психоз - поебать как это назовут. Я метался по своей конуре, что-то кричал, брызжа слюной, молотил кулаками по стенам, творил бесчинства. Так продолжалось пока на смену ярости не приходило выжженное безразличие или же им это не надоедало. Снова щелчок и я в подобии коматоза.