– Слышал, знакомое слово. А что искали, не говорили?
– Да кто ж простому унтеру такое скажет? – улыбнулся Водичка. – Но искали они золото и соль.
– И как, успешно?
– Куда там, успешно, господин прапорщик? Было бы успешно, тут не три хутора с заставой скучали, а целый город отгрохали бы! Не нашли ничего, а потом еще и рабочие у них угорели.
– Насмерть?
– А то! – Водичка закивал с таким усердием, будто сам все и устроил— Насмертнее не бывает! Меня еще пан Цмок просил первичную экспертизу провести. Я каждого покойничка перещупал, да вскрытие провел.
– Чего-чего? – поперхнулся Подолянский. С подозрением оглядел массивную фигуру Водички. Представить медведеобразного ландфебеля за подобным высоконаучным занятием не получалось.
– Я ж раньше в Гданьске служил, в тамошнем полицейском управлении. Опыт есть.
– Да уж… – протянул пораженный Анджей. Огладил еще не обросшую с каторги голову. Хотя, если разобраться, чему удивляться? Жизнь, она штука сложная и хитрая. Профессор, который на вид – бывший военный. Унтер глухой заставы, оказавшийся полицейским. Гвардеец, в недалеком прошлом мотавший срок на каторге – месяца не прошло… Прелестная компания, право слово! Пана золотаря да пары курв не хватает.
– Ну так вот, – продолжил ландфебель, – они и до того уезжать хотели, а тут еще беда такая – полдюжины трупов, как с куста. Плюнули, да умчались. Вацлав их потом еще матом крыл, они ж свое барахло побросали, что где. А куда его? Лопаты да прочее шанцевое, в дело пошло, а бумаги куда девать? Сожжешь – а ученые как вернутся? На растопку не пустили, оно и к лучшему оказалось. Так в подвале и валялись, пока нынешние в ту пыль носа не сунули. Ну а Бганы нонешних—давешних обманули. Насчитали за месяц работы чуть ли не тысячу. Визгу было, ору! Старшаку пан профессор чуть из мышебойки в лоб не стрельнул… И орал, мол подонки тут живут, и негодяи сплошные… Тот—то профессор, вида куда как благообразного, а до денег дошло, так и все…
Набитая копытами тропа снова вильнула, прошла под низко нависшими еловыми лапами – Анджей хоть и пригнулся к конской шее, а колючки по затылку прочесали. Подолянский мысленно выругался. Было у него одно мерзкое качество, изрядно портившее жизнь – категорическое неумение примечать дорогу. Разве что на пятый—шестой раз, да и то, оставалась вероятность свернуть не туда. Для местной нетронутой топорами пущи – самое то. Отошел от тропки на десять шагов – по весне обглоданные мелким зверьем сапоги и найдут. И пана Лемакса с его контрабандьерами и прочими закордонными басурманами не надо. Хорошо, хоть днем видно будет получше – лес пустой и прозрачный, сбросил лишнее перед зимой.
– Опасные они мужики, эти Бганы. И премерзкие! – чуть громче, чем обычно произнес Водичка, ощутив видно, что прапорщик не на шутку задумался. – Им тут все должны. Ну, кроме нас, конечно!
Анджей улыбнулся в ответ. Здоровяка—ландфебеля в состав отряда Темлецкий приказал взять лично, нехорошо косясь на хмельно улыбающегося Байду, промахнувшегося в очередной раз мимо стремени. Поручик, мол, общее руководство осуществит, а непосредственно делами вы, господин прапорщик, заниматься будете. В чем вам Водичка и поможет. Юлаго, сработались вы с паном унтером. Он и местность знает, и Бганам спуску не даст – личное у него.
После того, как двое пограничников отделились от отряда, дабы сопроводить выбившегося из сил офицера, у Подолянского осталось еще шесть человек, все в возрасте. Вообще, по непонятной прихоти бригадного чиновника на заставе не было никого моложе прапорщика. Ну кроме загадочной Ярки, про которую слышал краем уха, но которая за все эти суматошные дни, на глаза так и не попалась. И рядового Бужака, коий славился приверженностью к новомодным физкультурам и некоторой вялостью мысли. Оттого, к серьезным делам и не допускавшийся – стоял себе, вечным часовым на воротах.
Подолянский достал из вьюка баклагу с водой, прополоскал рот.
Тропа вилась и вилась себе сквозь осенний лес. Водичка, поматерив Бганов еще какое—то время, для приличия, притих. Потянулась монотонная, квадранс[21]за квадрансом, поездка…
В груди, помалу, занималась злость на господина гауптмана. Не мог сам поехать, что ли?! Видел же, что поручик пьян до безобразия?! Вот приедут они на место, и что прикажете там делать?! На месте массового убийства?! Нет, можно, конечно, завернуть трупы, если они остались, в половики – ковров—то здесь нет. Завернуть и утопить в реке. Но ведь не оценят. Получится сплошное безобразие. Куда ни кинь, попадешь в жмура. Ладно, упремся, разберемся. Зря, что ли, Цмок Водичкой усилил? Вот пусть бывший лягаш и подсказывает, что и как.
Прапорщик зевнул, чуть не вывернув челюсть. Жуть какая… Вторые сутки на ногах и отдых не предвидится. Хорошо хоть свежо, в седле задремать не выйдет. Кордон, чтоб его!
– Вы, господин прапорщик, хлебните, – Водичка посмотрел на расстроенного Анджея, протянул свою флягу, – хлебните—хлебните, не подумайте! Кофе там, с крохотной капелькой вудки. Очень выручает, когда в сон клонит.
Анджей ломаться не стал, угостился. Содрогнулся – крепкое у ландфебеля варево получилось. Таким врагов травить хорошо. Зато действенно! Кровь по жилам так и побежала. От настоящего кофе, само собой, одно название – жженый ячмень впополам с цикорием. В Арании, поди, таким свиней поить брезгуют… Нет, положительно, надо выписывать из Дечина не только поваренную книгу!
Подолянский дохнул в ладонь, поморщился:
– Ну и запах же от меня….
– Знаете, пан Анджей, – Водичка оглянулся. Остальные пограничники растянулись длинной цепочкой по тропе и к разговору интереса не выказывали. Кто—то даже умудрился прикорнуть в седле, показывая граничарскую выучку. – Знаешь, Анджей, я тебе, что сказать хочу. В Бгановке трупов может, полдюжины, а может и все двадцать. Много, короче. Я такого навидался, есть опыт. Поэтому… На кровь свежую лучше смотреть, когда в голове шумит. Они, – Водичка выделил голосом это «они», словно захотел отсечь «их» от мира живых, – и сниться не будут, да и не затошнит так. Мужики—то ладно еще. А когда бабы с детками убитые, то оно же вообще, зрелище слезное.
– Есть такое, – фыркнул Подолянский. – Главное, самому убивать трезвым.
– Ага. Цмок мне так и сказал, что ты хоть и гвардионус столичный, и парень молодой, но опыта… В достатке. Всякого, так сказать, – понимающе кивнул Водичка.
– Опытный, – скривился Анджей, – такой опытный, что тьфу три раза!
– Какой есть, – хмыкнул ландфебель. – Был бы ты зеленым, как гоблин, Цмок бы поехал сам. А так – оказал доверие! – Водичка задрал указательный палец. Покачал им в воздухе, собрал морщинки у глаз в улыбку. – Такая вот тонкая тонкость, Анджей. А запах, изо рта и не очень… Да что запах? Тут кордон, а не коронные земли, как бы их в «сердешные» не переименовывали. Если пограничник объявится здесь начисто бритым, наглаженным, без перегара и вежливым – тут же получит поленом поперек хребта. Потому что чистый и вежливый пограничник – это не пограничник, а йормландский шпион.
– Прям вот так сразу и шпион? – переспросил Анджей. Ему—то офицеры, что родной уже «четверки», что соседской «трешки», пьяницами не показались. Байда, разве что.
– Осечек не бывает! – перекрестился Водичка. Небрежно, едва двинув рукой, обмахнул себя троеперстием, то ли в шутку, то ли всерьез.
– Тебя, Янек послушать, то лучше всего, прям под воротами пол-фляжки выдуть, а остатки на себя вылить? И грязи еще на мундир, грязи! Чтобы даже спросонья за шпиона не приняли.
– Вудку, положим, лучше не на себя, а в меня, – уточнил ландфебель. – Что до грязи, то всякое случается, не смею препятствовать. Иногда, если для дела полезно, можно и по ноздри извазюкаться.
– Весело у вас тут!
– Так ведь кордон! – Водичка подбоченился в седле, глянул сверху вниз – У нас всегда непросто было.
Анджей снова дохнул себе в ладонь, потянул носом. Скривился.
– Нет, не примут меня за шпиона! Ни за йормландского, ни за синяка-русина. Какой я шпион, к чертям лысым?! Штаны грязные, морда небритая, глаза как у вовкулака красные, изо рта так несет, что листья облетают! Не стать мне уникумом, Царицей Небесной клянусь!
