– Будет больно.

Окажись гном медиком, он, возможно, постарался бы как-то облегчить страдания пациента. Хотя бы добрым словом и медовым леденцом. Но старый подземник был не лекарем, а механиком-оптикусом. И вместо «пациентов»принимал заказчиков. Тех же, кто приходит за «изысканной» – то есть совершенной, штучной работы, оптикой – не стоит ни утешать, ни, тем более, угощать леденцами. Даже медовыми.

– Я знаю.

Заказчик был под стать мастеру, строгим и лаконичным. Но человеком. Представитель людского рода не то, чтобы пугал… Инженеру из народа подгорных умельцев не пристало бояться потомков обезьян, только—только сверзшившихся с деревьев. Пусть даже сии обезьяны и считают себя творением Божьим. Да и какие боги у обезьян?… Скорее нечастый заказчик вызывал ассоциацию с духовым ружьем, которое, будучи заряженным, может храниться годами, в полной неподвижности, неизменно смертоносное. Все в его поведении было непривычным. странным для народов поверхности, суетных и нетерпеливых как птицы.

Заказчик расположился в кресле из эльфийского дуба. Обычном кресле ушастых, за которое люди готовы платить серебром по весу. Гном переоборудовал его под медицинскую лежанку. Это обошлось недешево, но окупилось быстро.

Над самым лицом человека повисла на кронштейне хитрая конструкция из хрома и полированного никеля. Больше всего приспособление походило на решетчатую маску и вызывало нехорошие ассоциации с пыточным инструментом. Маска впилась в глаза пациента тонкими щупальцами зажимов, зафиксировала веки, не позволяя моргать.

Но человек и не пытался. Лишь с размеренностью часового маятника подносил к глазам пузырек с каплями и увлажнял пересыхающие глазные яблоки. Не морщился, не пытался щуриться. Не проявлял никаких эмоций.

– Сегодня матрица с использованием новых присадок. Будет немного непривычно. Но безопасно.

Седовласый оптик передвигался по мастерской с неожиданной для его возраста и комплекции скоростью. Борода, заткнутая за широченный кожаный фартук, выбилась, растрепалась, окружила подбородок замершим белесым взрывом.

– Зачем? – голос заказчика звучал ровно, без эмоций. Гном промолчал, размешивая в чистой склянке белую пасту. Стеклянная плоская ложечка звонко стучала по бокам склянки. Шипела спиртовая горелка, булькала кастрюлька с дезинфицируемыми стеклянными основами в виде штампов—печатей.

– Зачем? – повторил человек, когда гном уже решил, что предыдущее слово исчезло, растворилось и в воздухе, и в памяти.

Оптик проверил кастрюльку, перевернул основы в кипящей воде. Выкрутил до предела колесико газовой горелки.

Зрение у гномов с возрастом не ухудшается. Зато слабеет цветоощущение и для тонкой работы нужно все больше света. И специальные очки с особыми стеклами, которые люди по скудоумию принимают за обычные линзы с диоптриями. Впрочем, на этот раз нужно просто больше газа для яркого пламени.

А вообще, следует присмотреться к этой новомодной «энергии солейл», что передается по проводам в стеклянные колбы с угольной нитью и дает яркий желтый свет. Как бахвалятся собратья с островов – свет почти солнечный, но мягче и терпимее для глаз. Если «солейл» так хорош, как говорят, то не придется передавать солнечные лучи с поверхности, через систему зеркал и линз, сложностью мало уступающую глазу…

Человек терпеливо ждал – если бы не регулярные, словно по часам выверенные движения левой рукой, с пузырьком – его можно было принять за труп.

Гном поднес склянку к глазам, повертел на свету, определяя консистенцию пасты. Долил несколько капель дистиллированной воды, плавным движением встряхнул сосуд.

Паста должна быть не слишком текучей, иначе она не сможет быстро застыть, принимая нужную форму. Паста должна быть не слишком густой, иначе масса затвердеет неоднородно, сформировав дефектную поверхность.

«В самую пропорцию», как любил говаривать братец, давно осевший в Стальном Городе. Родственник променял почтенное ремесло оптических работ на оружейное дело, которое стало и прибыльным, и не менее почтенным в последние полвека – с момента, когда люди, тролли и эльфы вновь решили убивать друг друга.

– Матрица, которую мы получим с новой присадкой, будет гораздо долговечнее и прочнее. Она сохранится в первозданном виде несколько лет. При должном обращении, разумеется, – мастер, наконец, счел возможным объясниться. – Соответственно не придется делать ее заново каждый раз, когда придет время исполнять новый набор линз. Следующие наборы я буду копировать с нее же.

Человек, если он не глуп, должен был задать правильный вопрос. И вопрос прозвучал.

– То есть можно сделать сразу несколько наборов? На этой новой прочной матрице?

– Да.

– И какова будет цена? – голос заказчика мог поспорить теплотой с зимним ветром.

– Цены не будет, – отрезал оптик. Взял длинными изогнутыми щипцами микроскопическую склянку, больше похожую на флакон драгоценных духов. Наклонил её над пузырьком с пастой. Свободной рукой сдвинул со лба на нос сложные многосоставные очки, щелкнул дополнительной линзой перед правым глазом.

Прозрачная капля сорвалась с острого края пипетки и бесследно утонула в вязкой массе. Мгновение – и поверхность запузырилась. Теперь следовало действовать очень быстро, пока реагент не превратил пастообразную основу в кусок смолы, что тверже и прочнее стекла.

«Будет больно», – хотел предупредить гном, но вспомнил, что он это уже говорил. Да и сама процедура была не в новинку для человека, который полусидел-полулежал в глубоком кресле. Прочного, крепкого дуба, не поддающегося вездесущей сырости подземелий.

Схватив еще одни щипцы, гном достал из кастрюльки стеклянную штуковину, похожую на маленький штамп, взмахнул ей, остужая. Эльфы вдобавок смазали бы стекло антисептической эссенцией, но мудрый подземный народ знает, что это излишне – кипячение и так уничтожает заразу. Времени не было, но инженер все—таки ухмыльнулся в бороду. Асептика – еще одна вещь, которую люди в своей мимолетной жизни не постигнут никогда.

Далее все слилось в единую, годами выверенную последовательность отточенных действий, своего рода ритуал. Щипцы фиксируют склянку с пастой в тисках. Прокипяченная ложечка скользит в склянку, легким движением наносит на штамп нужную дозу пасты, которая вот—вот начнет застывать.

Щипцы в правой руке подхватывают стекляшку, пальцы левой перекидывают еще одну линзу на очках. Раскрытое глазное яблоко пациента заполняет все поле зрения старых глаз подземного оптика. Щипцы быстро, с немыслимой для надземных макак скоростью, кладут штамп на глаз, по центру зрачка. Кладут и прижимают – не слишком сильно, не слишком слабо, с точностью заводного механизма. Со стороны кажется, что оптик действительно ставит печать на глаз, только вместо сургуча – странная паста.

Оставить на полминуты, пока матрица застывает, а слезная железа заходится в конвульсиях, затем повторить ритуал с другим глазом.

Заказчик левша, левый глаз «ведущий», с него и начат ритуал. Вторая доза смолы уже чуть изменила химические свойства, паста начала схватываться на открытом воздухе. И матрица, снятая со второго глаза, будет чуть хуже. Почти незаметно, исчезающе незаметно. Однако работа требует совершенства во всем.

На самом деле процедура обходится без боли, предупреждения чрезмерны. Может быть чуть горячо – реагент разогревает пасту. Но не больно. Проблема в другом – орган зрения слишком чувствителен, слишком нежен для таких манипуляций. И даже крохотная соринка вызывает слезотечение, моргание и конвульсивные движения глазного яблока. А матрица – не соринка. Поэтому, хоть линзы, изменяющие цвет радужки и улучшающие остроту зрения, научились делать лет пятьдесят назад, мало кто их заказывает.