– Про Водичку знаю, – не стал запираться Подолянский, – он сам рассказал. Про прошлую службу, в смысле. А вот что в Бгановке произошло…

Анджей задумался, скользя взглядом по обстановке кабинета. Кабинет начальника заставы еще в первый визит поразил прапорщика своим сходством с Круковской Кунсткамерой. По стенам висели охотничьи трофеи, вперемешку с узорными щитами и боевыми масками. Анджей даже смог понять значение нескольких узоров – те были точь—в—точь как в «орочьей» методичке, по которой читали курс в академии.

Над центром стола Темлецкий повесил живописнейший натюрморт из четырех засушенных орочьих голов, в окружении их же традиционного оружия: топоров и кинжалов, с рукоятями в виде головы ворона.

В правом углу красовался полный орочий доспех, надетый на безлицый портняжий манекен: деревянная кираса с высоким, выше подбородка, деревянным воротником, с поножами и наручами. Каждую деталь доспеха покрывала роспись – орк-ворон дрался со старухой, волк с медведем, а за этим всем наблюдал раскинувший крылья орел с определенной антропоморфностью в облике. Наблюдал с прищуром, отчаянно напоминавшим взгляд Цмока. К манекену прислонилось копье с широким и длинным наконечником, покрытым патиной.

– Любуетесь? – спросил вдруг Темлецкий.

– Красиво же! – произнес прапорщик. – Сам я, правды ради, в этнографии ни черта не понимаю. А вот дядя – страстный коллекционер. Даже писал что-то. В академические альманахи, кажется.

– Так профессор Ченек Подолянский – ваш дядя?! – Удивился Цмок. – А я-то думаю, до чего фамилия ваша знакома. Отличные книги профессор пишет! Великолепные! Толстенные томищи, а не в альманах какой-нибудь, на полсотни страниц. Стыдно, господин прапорщик!

– Не читал, – пожал плечами Анджей. – Стыдно. Вы знаете, совершенно другие интересы были в жизни, а потом как все завертелось…

– Какое чудесное совпадение, надо же! – повертел головой Темлецкий. – Анджей, тогда у меня к вам просьба. Сугубо дружеского характера! Будете дяде писать, передавайте мое восхищение!

– Всенепременно! – Анджей ответил преувеличенно бодро. Про себя цыкнул: не получится списаться с дядей Ченеком, даже близко. Не любит многомудрый отцовский брат государеву службу, крепко не любит. Нелюбовь свою распространяя на всех служак, без исключения.

– Ну то ладно, – Цмок хлопнул по столу ладонью, – вернемся к нашим баранам. Сиречь, к Бганам.

– Там…– замялся Подолянский.

– Вы, если записи делали, то доставайте, не смущайтесь, – подбодрил гауптман. – Мы не школяры, чтобы тарабанить заученное, без следа собственной мысли.

Анджей достал из планшета блокнот. Раскрыл на закладке, слегка пожеванной былинке, сорванной у стола, где записывал показания.

– Если говорить о том, что мы видели собственными глазами, то произошло массовое убийство. Четырнадцать трупов. Большая часть имеет по нескольку ранений, гарантирующих смерть. Убивали… Своеобразно. Наносили раны с большим ожесточением. – Анджей замялся. Пожевал губами, пытаясь найти слова получше: в голову сплошным потоком шел один канцелярит. Словно казенными словами разум пытался отгородиться от дикой картины перед глазами. – Убивали жестоко, раны глубокие. Есть отрубленные руки-ноги. Крови нахлестало на пару саженей окрест и на пол сажени в высоту. Оставшихся – постреляли. Водичка рвался провести баллистическую экспертизу, но вроде и так понятно…

– Понятно? – Гауптман подался вперед, облокотился на стол. – Что именно?

– Как убивали. Понятно. В общем. А детали нам уже без особой надобности. Да и мертвецам уже безразлично. – Анджей вздохнул. – Один черт, убийцы тоже мертвы.

Темлецкий кивнул – продолжайте мол.

– Вижу, господин гауптман, записи вы читали – лежат у вас на столе. Если верить свидетелям, а опросил я почти всех, убитые собрались то ли на промысел, то ли еще куда. Собрались – и тут же устроили смертоубийство. Драка вспыхнула мгновенно. Почему – хуторяне не знают, а если и знают, то молчат. Никто не видел начала, но все клянутся, что жертвы поубивали друг друга. Очень быстро. Слишком. Полутора минут не прошло. Пока услышали крики, пока прибежали – все и закончилось.

– Оттого взбесившиеся огнестрельное оружие в ход и не пустили, – задумчиво произнес Цмок, сделав пометку крохотным «аксельбантовским» карандашом на листке, лежащим перед ним. Облокотился на стол, посмотрел на Подолянского исподлобья. – Резались тем, что оказалось под рукой. Продолжайте, Анджей, прошу.

– Все, кто прибежал на крики, а таковых, – Анджей сверился с блокнотом, – таковых оказалось девятнадцать человек, утверждают, что в дерущихся словно демоны вселились. Вопли, крики, пена изо рта. И жестокость. Звериная. На паре тел, при осмотре, я видел укусы, подтверждаю. Если тела обмыть – если бы мы этим занялись – подозреваю, что следов от укусов нашли бы еще больше.

– Демоны, значит. С уклоном в антропофагию.

– Плоть никто не ел, если вы про каннибализм. Только укусы. Горло, запястья, пах. Будто сошедшие с ума баскские псы. Ожесточение страшное.

– Все равно, – покачал головой Цмок, – от того, чтобы укусить, и до того, чтобы откусить – пара движений. И один ритуальный переход, трансгрессия. Прямо как ваш дядюшка писал. Психически здоровый человек не кусает другого. Это каннибализм, Анджей, именно он. Продолжайте, а то я вас снова сбил с мысли.

– Так вот. Бесновавшиеся занимались исключительно друг другом. На прибежавших, внимания не обратили. Ну кроме того, что был застрелен. Но, учитывая, насколько наши… Э-э-э, жертвы перепугали свидетелей, не удивлюсь, что хуторяне все равно его бы застрелили. Даже если бы он не кинулся на них. Почти выжившим, кстати, оказался Иштван, старший из братьев Бганов.

– Могли, допускаю, – подтвердил Темлецкий. – И застрелили бы, и оглоблями забили. Во избежание, так сказать. Граничары, с одной стороны, весьма разумны, с другой же, как и положено подлому люду – суеверны до крайности. Представьте, до сих пор оставляют угощение лесным духам! Молоко, мед… А Иштвану туда и дорога, скорбеть по негодяю никто на заставе не будет. Особенно Водичка.

– Убийцу Иштвана мы нашли сразу. Вернее, он сам признался. Матиуш Сале, сорока двух лет отроду, наемный работник, батрак. Орудие преступления сдал добровольно. Доставили его до заставы. Сидит сейчас во втором угольном складе.

– Вацлав о госте доложил и даже спрашивал, не поставить ли его на довольствие. – Темлецкий спохватился. – Кстати, вы не уточняли, почему прибежавший мальчишка сказал, что повод для убийства – коровы? Не звучало ли в момент драки чего-то подобного? Кто-нибудь из свидетелей что-то слышал?

Анджей пожал плечами:

– Специально не уточнял. Но, я думаю, сказали бы непременно. Скорее всего, мальчик сам, пока скакал к нам, подыскал единственный хоть немного логичный повод. Там ведь… Гекатомба, – прапорщик поежился. – Когда люди убивают друг друга просто так, ни с того, ни с сего… Подозреваю, что это страшнее, на порядок. Но если родичи поубивали друг друга при дележке некой материальной ценности – то это понятный мотив. Приемлемый. Как меня просветили Водичка и рядовые, Матиуш с Богданом, – в здешних краях это даже простительно.

Темлецкий снова покосился на Анджея исподлобья – странно, невыразительно, будто сом. Но вслух ничего не сказал. Прапорщик продолжил, отбросив политес:

– Но лично я так и не понял, отчего все случилось… Так. Был бы местным, как вы говорите, суеверным граничаром, предположил бы демонов. Или оборотничество? Представили себя кобелями и перегрызлись за суку с течкой. Кобелями адских гончих. Но в наш век, газового освещения, пара, пороха … – Анджей развел руками. – Разве что их опоили или окурили, чем-нибудь эльфийским. Если верить книгам, у лесных жителей есть в арсенале нечто подобное. Нашел кто-то из мальчишек старую бутылочку, открыл не вовремя…

– Меньше верьте книгам о сверхоружии эльфов, в них на одну сотую правды девяносто девять долей лжи, мой друг. Хорошо если высосанной из пальца, а не из чего другого. Я еще могу поверить, что они дружно обожрались дурмана или белладонны. Но никак не в эльфийские козни!