– Не доживет… – договариваю за нее, а затем смотрю невидящим взглядом в стенку коридора. – Деньги будут, мама, скажи об этом врачу. И успокойся.

Звонок матери и плохие новости, которые она сообщила, приводят меня в чувство. Не будь слабой, Ясмина. Повторяю про себя слова брата, которые он часто повторял, когда я падала в детстве, терпела неудачи и плакала.

Заталкиваю обиду, горечь, все эмоции глубоко внутрь. Забудь о своей гордости, Ясмина.

Делаю шаг в сторону кабинета, затем еще один и еще. И каждый последующий словно отрывает меня от земли, кажется легче и невесомее. Не слышу причитания Лиды в приемной, снова бесцеремонно толкаю дверь в святая святых компании.

– Я согласна! – выпаливаю сразу же, как раздается стук о стену.

В этот раз застаю Тагира стоящим у окна. Руки его сложены в замок за спиной, а сам он изучает суету на улице. Мужчина медленно оборачивается, слегка улыбается, но сейчас мне кажется, что это змеиная улыбка, когда-то сбившая первую женщину Еву с пути истинного.

И так ноет под лопатками от этой аналогии, ведь… Так оно и есть. Я нарушила отцовский запрет. И никого не волнует, что это во благо. Его благо.

– Ты сделала правильный выбор, Ясмина, – довольно произносит и берет телефон. – Больше можешь не беспокоиться. Мои юристы прямо сейчас всё решат… Но помни, назад пути не будет.

И так зловеще звучит его угроза, что я сразу понимаю. Это не пустой звук. Нарушить наказ Юсупова означает… Смерть.

Я сижу в комнате, окруженная множеством женщин. Каждая из них суетится и выполняет свою функцию. Никого из них я не узнаю, но ни страха, ни воодушевления я не испытываю.

– Всё по шариату, – говорит одна из них, поправляющая мою абайю.

– Тише ты, Марьям, – шипит ей вторая, кидая на меня странный взгляд. – Сватовства ведь не было.

Опускаю голову, сразу же вспомнив родителей, которые не в курсе, на какую сделку я пошла, чтобы получить деньги, так нужные для проведения операции у отца. Кидаю взгляд на часы. Пересадка вскоре должна закончиться, и это единственное, чего я так сильно жду. Положительного исхода.

– Всё, пора, машина подъехала, – восклицают вдруг женщины, начиная собираться.

– Не трогайте! – впервые за весь день подаю голос, заметив, как женские пальцы прикасаются к моей сумке.

Вскакиваю и забираю то, что принадлежит мне.

– Ну всё, идем, девочка, – подталкивает меня в спину младшая из теток.

– Да-да, я вас догоню, – киваю, а сама прижимаю к себе сумочку.

– Пусть побудет недолго одна, Марьям, – говорит старшая из тех, кто готовил меня к никяху.

Все выходят, и в комнате я остаюсь одна. Присаживаюсь на стул, вздыхаю и открываю сумку. Хочу взглянуть на свою семью. Когда-то полную, счастливую. Достаю фотографию в рамочке – единственное, что взяла из дома.

На ней папа, всё еще волевой и решительный, с гордо расправленными плечами и здоровый. Мама одухотворенная, с жизнерадостной улыбкой. Я – молоденькая, наивная и без тени грусти на лице. И брат. Живой.

– Прости меня, – одинокая слезинка падает на стекло.

Глажу силуэт брата и испытываю чувство вины. Разрывающее сердце и душу.

– Обещаю, что… – всхлипываю, поднимаю голову к потолку, закрываю глаза.

Выдыхаю, часто дышу и пытаюсь привести мысли в порядок. И даю обет перед фотографией брата. Обет, который никогда не нарушу. Как искупление вины за мое предательство. За то, что выхожу замуж за врага. За его убийцу.

– Пора, – выдыхаю, прячу в сумочке снимок, который придает мне сил и решимости.

И выхожу из комнаты чужого дома. В новую жизнь. Где лишь боль и агония.

Всё, что происходит после, превращается для меня в калейдоскоп смазанных пятен, незнакомых голосов. Не помню, как автомобиль привез меня к мечети, где будет проходить никях. Успеваю заметить лишь позолоту купола и минаретов.

Всё это время в салоне играл нашид, успокаивающий душу, вот только стоило ступить на промозглую землю и оказаться под порывами ветра, как все пагубные мысли снова вернулись, заставляя мое сердце гулко биться в груди.

– Аль-хамду лил-ляяхи нахмэдуху ва… – звучит вступительное слово имама, как только мы все оказываемся на своих местах внутри архитектурного сооружения.

На Тагира, сидящего слева от меня, не смотрю. Вижу боковым зрением его очертания, сложенные на коленях руки и синюю тюбетейку. Синий. Конечно же. Цвет мира и согласия. Его любимый. В груди колет от этого обмана. Ему больше подошел бы красный. Войны и крови. Или черный. Смерти и…

– Аллаахумма, идж‘аль хаазэн-никяяхэ маймуунан мубааракя, – отвлекает ду’а имама.

Становится стыдно, и я опускаю глаза еще ниже. “О, Всевышний! Сделай этот брак счастливым и благословенным” – после этих священных слов душу прорезает вина. Ведь это ложь. Которая никогда не сможет стать правдой.

Когда-то это было моей мечтой. Сочетаться мусульманским браком в пятницу – день, благословенный для бракосочетаний и празднеств. А сейчас… Кошмар наяву.

– …Махр… – наступает тишина.

Все взоры обращаются в мою сторону. Даже Тагир поворачивает голову и ждет от меня ответа. Махр. Свадебный подарок невесте от жениха.

Все ждут от меня ответа, но я молчу. С этого момента вступает в силу обет, данный мною убитому брату. Тишина. Ожидание. Полное молчание с моей стороны.

– Кхм, – прокашливается Тагир, наклоняется к имаму и что-то говорит.

Всё продолжается без моего участия, но я чувствую на себе неодобрительные взгляды всех присутствующих. Нет-нет, но даже имам иногда посматривает. Поднимаю взгляд и вижу в его серьезных глазах сомнения в совершаемых действиях. Наши взгляды встречаются, доля секунды, а после разрыв.

И будто вся жизнь проносится перед глазами. Током простреливает тело. Словно мужчина знает обо мне больше, чем должен. Стискиваю челюсти и молчу. Весь оставшийся вечер проходит для меня словно в тумане.

Меня снова куда-то везут, мини-торжество без алкоголя, надо же. Усмехаюсь. Не думала, что он проведет настолько религиозное бракосочетание.

– А с первой женой пир рекой был, – слышу сзади женский шепот.

– Ага, это когда твоего в ментовку за пьяный дебош забрали? – фыркает вторая, а затем они обе удаляются.

 Оглядываю собравшихся и понимаю, что никого здесь не знаю. Смотрю направо, в соседний зал, где празднуют отдельно мужчины. Как принято. Время проходит быстро, даже слишком.

А после снова автомобиль. И дорога, которая ведет к частному загородному дому Юсупова. Выхожу словно сомнамбула, снаружи меня ждет Тагир. Сверлит своим взглядом, почему-то недовольным.

– Операция прошла успешно, – подходит и говорит мне, подталкивая к крыльцу внушительного дома. – Завтра мы можем навестить твоего отца.

Поджимаю губы. Молчу. Никогда они не должны встретиться. Никогда.

– Ты обещала быть послушной, Ясмина. Раз не хочешь, то сиди дома. И без глупостей, уяснила? – цедит сквозь зубы. – Познакомишься с моей первой женой сейчас. Грубить не смей.

Сглатываю, совсем не слыша его речи. В ушах стоит гул, а ладошки потеют от стресса. Наиля. Тагир открывает дверь, ступает внутрь первым, а затем отходит на шаг вправо, разуваясь и снимая тюбетейку. И наши взгляды с бывшей подругой встречаются.

Время будто замирает. Мы по обе стороны порога. Она – внутри, я – снаружи. Извечное противостояние жен одного мужчины. Борьба, в которую я не собираюсь вступать. Но взгляда не отвожу, больше никогда не покажу своей слабости перед чужаками. Она опускает глаза первой, а затем выдавливает из себя улыбку.

– Добро пожаловать в мой дом, Ясмина! – кидает опасливый взгляд на Тагира, отступает на шаг, словно давая мне допуск в жилище.

И мне не остается ничего другого, как сделать этот шаг. В пропасть.

Тагир захлопывает за мной дверь, и мы остаемся стоять в гостиной втроем. Я, Ясмина и… Наш муж. Юсупов. Он стоит между нами, но смотрит при этом на свою жену.

Мне не виден его взгляд, но по тому, как бывшая подруга сглатывает, несложно догадаться, какая эмоция читается на мужском высеченном временем лице.