-- Mais oui, -- c'est ça, -- повторяла mademoiselle.
Она знала это. Mademoiselle Leterrier имела одного "neveu" ["племянника" -- фр.], долговязого, напомаженного юношу, который посещал ее дважды в год и очень исправно грабил ее сберегательную книжку.
-- C'est ça, -- говорила m-lle Leterrier.
Звонили. Это была госпожа фон Пельниц. Госпожа фон Пельниц зимою брала уроки французского языка у mademoiselle Leterrier. Все трое разговаривали о погоде; она такая непостоянная и так плохо отзывается на ревматизме его высочества герцога.
* * *
Ревматизм очень мучил его высочество герцога. В последние два месяца он ни разу не чувствовал себя настолько хорошо, чтобы мог отправиться в театр.
Ее высочество принцесса Мария Каролина садилась в темноте на свое место. Свет от рампы раздражал ее. ее высочество предпочитала сидеть несколько спрятавшись; ее высочество действительно была теперь очень застенчива в театре.
-- Неужели он все будет изображать мятежников? -- спрашивал его превосходительство фон Курт. -- Это сумасшествие, которое действует заразительно.
Графиня фон Гартенштейн находила, что великий Девриен должен перевернуться в своем гробу.
Ее высочество сидела застенчиво притаясь.
Иосиф Кайм на сцене увлекал молодежь.
Это было не только великое мастерство, -- пылкая юность воспламеняла творения искусства всеми страстями. Ненависть становилась зверством, и любовь -- неистовством. Жизнь претворялась в горящую необузданность.
Добрые буржуа резиденции были так ошеломлены, словно их повели на штурм через площадь ратуши.
Мария-Каролина прижималась в угол своей ложи. Она испытывала робкое удивление, тоскливое отвращение, и не знала, на что их направить. И она сидела, как глухая, которая изо всех сил старается услышать, и глядела на всех этих людей, там, на сцене.
Голос Иосифа Кайма господствовал над всеми другими.
Иногда звучал он переливчато мягкий и прельстительно сладкий, как музыка, -- вот как теперь, когда Дон-Карлос говорил с королевою.
И с любопытством смотрела ее высочество на Дон-Карлоса, который преклонял колени перед своею возлюбленною, -- на его лик, который, сияя, обращался к ней, на уста, с которых слетали такие слова, на голову, которая так низко склонялась, когда он целовал ее руку. И долго, с удивительною радостью, закрыв глаза, удерживала перед собою ее высочество его образ.
Но действие продолжалось. И яростно боролась Эболи за Карлоса, и Карл проклинал своего отца и клялся быть его врагом, и Роза шла на смерть, добродетельная Роза.
Ее высочество едва понимала слова. Но она слышала мятежные голоса словно в большом хоре и чувствовала томительный страх, как будто бы ее дыхание прерывалось, и биение сердца в ее груди останавливалось.
Когда занавес упал, и пьеса окончилась, ее высочество осталась на своем месте и смотрела, как безумная, на занавес, который вдруг потемнел, и на железную преграду, которая медленно, подобная черной стене, опускалась и тяжело упала на пол. ее высочество поднялась и, склонясь над барьером ложи, смотрела в полумрак на пустое пространство с поднимающимися вверх местами.
Госпожа фон Пельниц имела зимою место в первом ярусе, против герцогской ложи. Она одевалась, стоя в открытых дверях ложи. Госпожа фон Пельниц оставила пенсне под вуалью на носу.
Лакей отдернул портьеру аванложи. Принцесса повернулась и прошла мимо него. Она отправилась домой.
Его высочество герцог ждал ее высочество, чтобы сыграть партию в пикет. Он сидел, барабаня пальцами по ломберному столу, и каждые полминуты смотрел на часы.
-- Одиннадцать часов -- сказал его высочество.
Он уже держал карты в руке.
-- Да, ваше высочество.
Мария-Каролина села, и его высочество сдал карты. Они играли, не говоря ни слова: сдавали карты, ходили и крыли.
Лакей прокрался с чайным сервизом через комнату. Вязальные спицы графини фон Гартенштейн тихо звякали. Их высочества кончали игру.
Когда игра была кончена, его высочество собрал карты.
-- Уже поздно, -- сказал он.
-- Половина двенадцатого, -- сказала ее высочество.
Она встала и подошла к оконной нише. На одну минуту прижалась к раме своею отяжелевшею головою.
-- Ваше высочество, чай, -- сказала графиня фон Гартенштейн.
-- Благодарю вас. Да, я иду.
Августейшие особы молча пили свой чай.
* * *
Ее высочество пожелала принести из собственных покоев герцога одну книгу, прежде чем удалиться к себе. Лакей со свечою в руке шел перед нею.
Ее высочество подошла к полке и машинально достала книгу из библиотеки его высочества герцога. Она положила ее на стол и, пока лакей ждал, стоя с высокоподнятым канделябром, она рассматривала " Марию-Антуанету перед ее отправлением в темницу".
Она рассматривала лица и фигуры с сжатыми руками.
Из-за мятежников она видела лицо королевы. Как гордо и царственно шла она посреди черни! Лицо ее сияло почти невозмутимым спокойствием.
Мария-Каролина отвела глаза от картины, и оглядывала собственные покои его высочества герцога. -- И казалось ей, что ее мать смотрит на нее из каждого угла.
Она видела ее там, сидящую на высокой софе времен первой империи, прямую, и красивую, и спокойную, -- руки с унизанными кольцами пальцами уронившую на колени, -- в то время, как она, маленькая девочка, перед своею матерью герцогинею, стоит и лепечет Лафонтенову басню, -- и mademoiselle сзади сидит на своем стуле и шевелит губами за словами басни, словно хочет суфлировать принцессе.
И когда басня бывала кончена, ее высочество герцогиня слегка склоняла голову и говорила:
-- Хорошо, очень хорошо.
И Мария-Каролина кланялась, в то время, как герцогиня, ее мать, тихо касалась губами ее лба.
Мария-Каролина уходила. И герцогиня протягивала m-lle Leterrier руку для поцелуя и повторяла:
-- Дело идет очень хорошо.
Ее высочество слышала ясный, всегда спокойный голос герцогини, ее матери, и видела строгую и неуютную мебель с вазами, и золотые гирлянды, и картины, висевшие симметрично на стенах.
Мария-Каролина глубоко вздохнула, словно сбросив с себя тяжелое бремя, и повернулась взять со стола книгу. ее взоры опять упали на Марию-Антуанету. И она почувствовала вдруг отвращение и гнев к этому народу с его галдением.
Ее высочество оставила "собственные покои его высочества герцога" и молча простилась со статс-дамой фон Гартенштейн, которая ждала ее в желтой зале.
Но пока камер-юнгфера заплетала перед зеркалом ее волосы, нашло опять на нее мучительное беспокойство. Она отпустила камер-юнгферу и легла в постель. Но беспокойно металась она и не могла заснуть. Она постоянно слышала эти страстные голоса, как будто они взывали к ней, -- и пульс ее все- бился.
Она брала со столика "Дон Карлоса" и начинала читать.
Она читала все то же, что бы она ни открыла.
Это были вечно те же самые слова: Любовь -- Человечество -- Свобода, сказанные все тем же голосом.
Она кончала чтение, и книга падала на стол.
Ее голова была так тяжела от бессильных мыслей.
Она не могла разобраться во всех этих чуждых вещах. Она ощущала бьющуюся, как от страха, в ее жилах кровь.
Она опять начала читать, и внезапно остановилась.
Она села на кровать, и книга легла на ее колени. Опять перечитывала она слова герцога королеве:
Ich bin
Der Meinung, Ihre Majestät, dass es
So Sitte war, den einen Monat hier,
Den andem in dem Pardo auszuhalten,
Den Winter in der Residenz, so lange
Es Könige in Spanien gegeben...
[В переводе Михаил Достоевского (Фридрих Шиллер "Дон-Карлос"):
