-- Как это приятно -- послушать разок кого-нибудь другого, -- говорил всем фон Пельниц.
В шумном беспокойстве он метался и подпрыгивал.
-- Милый друг, -- говорил он, -- бываешь иногда свободен...
Фон Пельниц был счастлив.
Ее высочество принцесса Мария-Каролина обошлась не очень милостиво с букетом от общественного собрания; во время пения падал листок за листком около ее стула.
Фон Пельниц стоял у своей томболы, скрестив руки. Придворный актер Иосиф Кайм, во фраке и белом галстуке, вышел к рампе.
Ее высочество принцесса Мария-Каролина поклонилась, нагнувшись над букетом от общественного собрания.
Г. Иосиф Кайм декламировал "Проклятие певца". С иголочки новенький фрак висел на его плечах. От его усилий крахмальная сорочка лезла вверх и несколько вышла из жилета. Г. Кайм обдергивал ее после каждого стиха. Г. Кайм декламировал не лучше и не хуже всякого другого.
Госпожа фон Пельниц уселась в укромное местечко. У нее на носу было пенсне, и она неотступно смотрела на принцессу. ее высочество сидела, склонив голову. Она смотрела на ноги г. Кайма, -- непомерно большие ноги в лаковых ботинках с высокими каблуками. Такие большие ноги!
Ее высочество была очень взволнована; бедный букет от общественного собрания!
Госпожа фон Пельниц была уверена, что скоро вся лента будет измята.
Он стоял совершенно так же, как и г. фон Пельниц. Правая рука прижата к груди -- толстая, затиснутая в белую перчатку рука, -- и шею вытянул вперед, -- и какой он был весь горячий!
Ее высочество не могла отвести глаз от его больших ног. Он кончил и поклонился. В зале оживленно аплодировали, и фон Пельниц поднял руки почти вровень с головою и горячо хлопал.
Ее высочество, августейшая покровительница, быстро поднялась. Певцы только что затянули было свой заключительный номер, но вдруг оборвали, и голоса затихли на взвизгнувших нотках. Дирижер, который стоял обернувшись спиною к зале* остался стоять с протянутою рукою.
Ее высочество принцесса Мария-Каролина уже спустилась с трибуны.
Дамы полетели к своим лавочкам и свернули платки, которые были ими растянуты над вещами... Девица фон Гартенштейн едва могла догнать ее высочество.
Ее высочество, улыбаясь, поспешно шла вдоль ряда лавочек. В лавочке No 2 стояла сияя супруга обер-бургомистра у вороха своих "пфеферкухенов принцессы".
Ее высочество едва улыбнулась ей и прошла мимо. Супруга обер-бургомистра сделала книксен за пфеферкухенами и застыла в своем поклоне; ее высочество делала покупки в бараке супруги придворного зубного врача.
Ее высочество никогда еще не бывала такою оживленною. Она останавливалась подолгу у каждой лавочки и обошла весь зал.
Когда ее высочество уходила, г. фон Пельниц возгласил раньше обер-бургомистра ,,hoch" в честь ее высочества.
Г. фон Пельниц был в экстазе.
-- Милый друг, -- г. фон Пельниц обнял г. Кайма, -- один орган, одна и речь. Я должен включить в мой репертуар "Проклятие певца".
Вечером супруга обер-бургомистра продала под рукой пфеферкухены в буфет.
* * *
Господин и госпожа фон Пельниц шли домой. Г. фон Пельниц откашливался; госпожа фон Пельниц не обращала на это внимания. Наконец г. фон Пельниц сказал, почесывая себе подбородок, -- г. фон Пельниц в дружеских разговорах почесывал себе подбородок и испускал при этом хрюкающий звук:
-- Гм... мама Пельниц, -- "мама Пельниц" было именем ласкательным, -- ну, что ты скажешь на это?
-- На что, Давид?
-- На что? -- переспросил г. фон Пельниц. -- Как будто есть о чем еще спрашивать: на что!
-- Ты думаешь о молодом человеке? Конечно, он был очень мил.
-- Милая Мари... -- г. фон Пельниц не продолжал.
-- Если принять во внимание, что молодой человек не имел еще совсем никакой опытности, -- сказала благосклонно госпожа фон Пельниц.
Г. фон Пельниц не отвечал ничего. Было очень жарко.
-- Пельниц, тебе следовало бы поближе сойтись с господином Каймом.
-- Сойтись? Дитя мое!
Г. фон Пельниц остановился.
-- Да, он действительно производит приятное впечатление, так учтив и еще немного стесняется.
Они пришли домой.
Г. фон Пельниц долго сидел на своем стуле, положив руки на бедра.
Потом, в постели, он долго не мог заснуть. Он вздыхал, и кашлял, и косился на свою жену. Та притворялась спящею.
Г. фон Пельниц вертелся, поворачивался, бил себя по голове так, что его ночной колпак летал справа налево, -- г. фон Пельниц всегда спал в ночном колпаке.
На утро г. фон Пельниц принимал английскую соль. Его желудок не переносил никаких сильных душевных движений.
* * *
Ее высочество принцесса Мария-Каролина, прибыв домой, переоделась и сошла в желтый зал.
Графиня фон Гартенштейн читала вслух из "Revue des deux mondes". Это была статья об европейском влиянии на Китай.
Когда ее высочество изволила удалиться почивать, и камер-юнгфера начала убирать ее волосы, ее высочество беспрестанно принималась бранить ее за то, что она дергает ее волосы.
-- Господи Боже мой! -- ее высочество была очень чувствительна, -- вы делаете мне больно.
-- Но, ваше высочество...
-- Вот опять!
-- Ваше высочество...
-- Ах, оставьте, я лучше сама это сделаю.
Ее высочество причесала себе волосы и начала их заплетать. И через две минуты бросила. Камер-юнгфера не могла понять ее высочества. Тихо плела она волосы и свернула их осторожно на верху.
Ревматизм его высочества очень ухудшился. В течение нескольких недель ее высочество принцесса Мария-Каролина не посещала театра.
Г. фон Пельниц был очень деятелен; он стоял за товарищеское общение сочленов придворного театра.
-- Милый друг, -- говорил г. фон Пельниц, -- мы так редко видимся.
-- Любезнейший друг, мы же товарищи и, однако, так чуждаемся друг друга.
-- Милый друг, мы должны бывать друг у друга.
В ближайшую субботу был товарищеский обед у г. фон Пельница. Придворный актер г. Кайм вел к столу г-жу Пельниц.
V.
Пришла весна с томящим зноем, и солнце вызывало жизнь из глубин в высоту. ее высочество была нервна. Весеннее томление охватило ее высочество.
-- У ее высочества причуды, -- говорила фон Гартенштейн, -- неисчислимые, моя милая.
Графиня фон Гартенштейн свои послеобеденные часы проводила по большей части у mademoiselle Leterrier. ее высочество в последнее время часто удалялась после обеда к себе. Она желала отдохнуть.
Ее высочество замыкала дверь, так что камер-юнгфере приходилось стучаться, когда приходило время опять одеваться к столу.
Графиня фон Гартенштейн уходила посидеть к mademoiselle Leterrier.
-- Милая моя, -- говорила она, -- это нервы. Но каково это терпеть, моя милая! Конечно, об этом не говоришь, но у ее высочества такие причуды! Вчера домой из театра мы пешком пришли!
-- Пришли?
-- Да, милая моя, мы пришли; ее высочество отослала экипаж. Ну, иногда все удовольствие прочь от этой прыти.
Да, графиня фон Гартенштейн не говорила о том, что она терпит. Но у нее был верный способ молчать о своих мучениях.
-- Милая моя, мне, конечно, приходится подчиняться, -- говорила она с таким видом, как будто, по меньшей мере, иногда бывала побита.
Mademoiselle Leterrier сочувственно качала головой.
-- Mais oui, -- говорила она, -- c'est l'âge orageux [О, да, это был бурный век -- фр.].
-- Да, -- говорила графиня фон Гартенштейн.
Она не понимала, что mademoiselle хочет этим сказать; графиня фон Гартенштейн никогда не была научена уменью узнавать признаки этого "l'âge orageux".