***

Через полгода сыграли вторую свадьбу. Устроили скромное застолье на берегу озера в бабушкиной деревне. Денег, которые зарубежная компания положила на счет Вовы за участие в научном эксперименте, не хватило, чтобы выкупить бабушкину усадьбу. Взяли маленький домик с черешневым садом прямо у озера.

– И бассейн строить не надо, – хвастался Вова перед друзьями, деловито поправляя удочки.

Соня и Лена сидели в беседке за столом.

– В этот раз навсегда? – спросила Соня, иронически сощурившись.

– Думаю, да.

– Зря ты, все-таки, в «Женское счастье» не обратилась. В одну реку не войдешь дважды.

– Все меняется, Соня. И вода в реке течет. Так что, можно и в одну реку. Главное, чтобы в другую воду.

Такой помойкой, какая образовалась у дома №10 по улице Лучистой, не мог похвастать ни один двор Пустошева. Даже центральные проспекты, мощеные пюсовой плиткой и уставленные изысканными торшерными фонарями, кое-где урОдились грязными зловонными баками. Что уж говорить об отвратительных «клоаках» громадных спальных районов! Именно сюда цивилизация брезгливо сплевывала остатки недожеванных благ и поскорее удалялась, делая вид, что не имеет к отходам никакого отношения. Даже само слово «помойка» начало понемногу устаревать и заменяться на безликое «мусорка». Должно быть, из-за фонетического совпадения корня с притяжательным местоимением «мой», что общественное подсознание воспринимало как скрытый укор. Мол, «весь этот зловонный хаос совсем не мой! Чей – не знаю. Может, ваш? Раз он вас так заботит, то пусть будет ваш!»

Одного взгляда на помойку дома №10 было достаточно, чтобы понять: это место – не осиротелое. Никто от него и не думал отказываться. Просторная бетонированная площадка, с трех сторон огороженная свежеокрашенным забором, всегда была тщательно выметена. В центре размещались шесть плотно закрытых контейнеров, на каждом красовалась своя надпись: «пластик», «бумага», «металл», «стекло», «пищевые отходы» и «смешанные отходы». В правом углу стоял пластмассовый ящик, куда складывали ненужную одежду, а в левом выстроилась батарея мисок для кошек и собак, так что мясные, рыбные и молочные отходы до пищевого бака доходили крайне редко.

Все жители дома №10, бывшие и нынешние сотрудники пустошевского металлургического завода, знали: если бесповоротно сломался бытовой прибор, его нужно завернуть в целлофан и положить возле ящика с одеждой. Техник-пенсионер дядя Гриша обязательно заберет его, когда будет возвращаться с утренней прогулки по близлежащему парку. Ему для приработка любая деталь может пригодиться. Если у кого оставалась годная в пищу снедь, которую по каким-то причинам есть было нельзя или не хотелось, то вешали на гвоздик, прибитый с обратной стороны ограждения для бездомной алкоголички тети Инги. На ниве переработки мусора тетя Инга давала фору любому пункту переработки вторсырья. При помощи старой детской коляски и проворных синеватых ног она оперативнее любых коммунальных служб опустошала баки со стеклом, металлом, бумагой и ящик с одеждой, а ее пес Бублик то и дело монополизировал пищевую «отбросль» помойки.

Как водится, везде, где сложился и устоялся определенный порядок, в доме №10 были свои нарушители. Самую злостную звали Людмила Антоновна. Пожилая, но еще весьма свежая на вид жена покойного директора завода всегда выносила одно единственное ведро, которое шумно опрокидывала в контейнер со смешанными отходами. Поступала она так вовсе не из-за отсутствия сознательности и равнодушия к окружающей среде, а назло Наталье Андреевне, любовнице покойного директора завода. Именно Наталья Андреевна двадцать лет назад, когда предмет соперничества двух женщин еще жил и здравствовал, придумала и воплотила план по облагораживанию помойки. После кончины любвеобильного директора завод перестал выделять бригаду для покраски заборчика и бетонного покрытия, и этим теперь занималась сама Наталья Андреевна. Тем приятнее было Людмиле Антоновне осуществлять свой маленький «помойный бунт». Она намеренно выходила с ведром в одно и то же время, чтобы Наталья Андреевна знала, когда выглянуть из-за занавески и послать ей в спину проклятие. И выходила не просто так, в замасленном халатике и тапочках, а тщательно убранная, с макияжем и в украшениях, которые купила на внушительные средства, унаследованные от мужа. Словно Геракл, оторвавший от Земли Антея, она торжествующе поднимала ведро гораздо выше, чем того требовал размер бака, и мстительный «мусоропад» обрушивался вниз с громом былых обид и пустых консервных банок.

Совершив обряд, Людмила Антоновна снимала медицинскую перчатку, при помощи которой открывала и закрывала крышку контейнера, и бросала ее на пол. Однако вопреки дуэльному этикету, поднимала перчатку вовсе не Наталья Андреевна, а алкоголичка Инга. Для нее все отходы были одинаково полезны – что от радостей, что от обид.

Второй нарушительницей заведенных правил стала юная красавица Алина, поселившаяся недавно в квартире на пятом этаже. Дородный мужчина почтенного вида приезжал по пятницам проведать Алину и, видимо, являлся хозяином жилья. Это частично оправдывало несусветный бардак, царивший на пятом этаже, и пренебрежение общественным договором. Ценить и заботиться о коллективном оказалось не под силу целым народам. Что уж говорить о маленькой студентке, приехавшей из далекой глубинки. Почти каждую субботу в «чужую» квартиру вваливалась полупьяная толпа второкурсников и в течение дня допивали вторую половину. К вечеру, когда все участники посиделок удалялись восвояси, Алина собирала в пакетик остатки колбасы и пиццы и шла в дворовую «халабуду». Так пятеро детей семейства Сиротиных называли домик из картона и полиэтилена, который сами построили для игр, но очень скоро превратили в постоянный приют для бездомных котят и щенков. Днями и ночами из халабуды слышался голодный писк и выпрыгивали сытые блохи. Наталья Андреевна неоднократно пыталась прикрыть оплот антисанитарии, но жители дома №10 всячески препятствовали торжеству негуманной чистоплотности. Особенно, Людмила Антоновна. Не из любви к животным, разумеется.

Алина всегда проводила в халабуде не меньше получаса. А уж если там оказывались щенки – и того больше. Однажды она даже забрала белого пузатого псенка домой. Привела его в такой изумительный порядок, что позавидовал бы йоркшир любой депутатской жены. Но в ближайшую пятницу, заплаканная, принесла питомца назад в халабуду.

За это несчастливое приключение ее сильно невзлюбили Валентина и Егор Горелики – бездетная пара с первого этажа. Стараниями все тех же детей Сиротиных квартира сердобольных Гореликов давно превратилась в питомник: три пестрых кошки и две симпатичных дворняги делили с Гореликами пятьдесят квадратных метров.

У самих Сиротиных живности дома не было. Мать семейства Зоя строго-настрого отказала детям в этой привилегии:

– Хватит мне одного бедуина и пятерых бабуинов, – частенько говорила она.

Кочевническое прозвище Зоя дала мужу после того, как посмотрела передачу о племени бедуинов и узнала, что мужчины этого народа никогда не работают, все обязанности по хозяйству выполняют женщины, в то время как сильная половина пьет чай и размышляет о смысле жизни. Правда, Анатолий Сиротин пил совсем не чай, а горькую. И много не размышлял, так как имел тихий и безобидный нрав.

– Какой жестокой нужно быть, чтобы взять животное, поиграть и выбросить! – возмущалась Валентина Горелик на кухне у соседки и лучшей подруги Насти Плотниковой.

– И не говори. Кошмар, – соглашалась Настя. – Очень жалко щеночка. Если бы мы с Игорем не планировали завести малыша, забрали бы его к себе.

Валентина понимающе кивала, а про себя думала, что не будет уже у Насти детей. Три неудачных искусственных оплодотворения, ежемесячные слезы разочарования и пустые мечты. Пора бы ей смириться, как сделала это сама Валентина.