Наконец в ряд выстроились все. Вирмо ударил по стальному бруску и еще раз повторил правила и привычные свои указания; в толпе покричали, посвистели и похлопали. На бастионе, где зрителей тоже прибавилось, не отстали и интерес свой обозначили не менее дружно.
Сигнальный звон бронзового кувшина разнесся хорошо слышно, и тотчас в плеске и шуме потонул весь пляж.
Обычно все или забегали в воду далеко вперед, или как можно дальше прыгали, поднимая фонтаны брызг (особым шиком было плюхнуться так, чтобы долетело и до зрителей), — старались сразу оказаться на глубине и сразу начать молотить руками. Опытные участники поступили так и в этот раз. Но присоединившаяся к ним четверка вбежала как-то иначе: плавно и слитно, словно вода вовсе не была им помехой, словно рассекли они ее не тревожа и, оказавшись едва по пояс, ушли под воду слитно — тихо ушли и пропали.
Тридцать пенных, почти соединяющихся в один бурлящий котел дорожек устремились вперед сходящимися лучами — в такой толчее важно было не дать оттеснить себя, успеть добраться прежде, чем у столба соберется настоящая очередь. На пляже и на бастионе стало непривычно тихо: с этими тридцатью все было ясно, но если где-то под водой и скользили еще четыре силуэта, то отражения облаков на солнцем залитой озерной глади прятали их от зрителей. Гвинтанн козырьком приложил ладонь к глазам и стал размеренно считать, кто-то рядом недовольно шикнул, но отвлекся и замолчал.
Вода взорвалась фонтаном. Сурвэ появился с хорошим отрывом, подняв за собой волну, пошел ритмично отмахивать обеими руками — гребки были дробные и мощные, словно удары молотом. Второй голдо вынырнул с меньшим вплеском, и поплыл тем же манером, но взмахивая чаще и как будто точнее. Следом с разницей в несколько мгновений показались обе женщины: одна старалась держать тот же темп; другая, последняя, скорость сильно сбавила и плыла короткими нырками — вытянувшись, прижав к бокам руки и по-рыбьи изгибаясь всем телом.
— Что-то мне подсказывает, дальше вам гоняться станет неинтересно, — заметил Брантиль.
— Почему же нет? — возразил Гвинтанн. — Будем перенимать озерный опыт старших!..
— Неинтересно — отойдите и не мешайте, — толкнула обоих стоящая рядом девушка — в платье с закатанными рукавами и в кухонном переднике, видно из улучивших перерыв интендантских.
До скалы с утыканным столбом на ней оставалось райвов двадцать, когда все четверо плывущих впереди нырнули снова. Теперь уже на поверхности остались волнующиеся дорожки, на них с запозданием набегал неровный клин преследователей. Момент выдергивания стрелы всегда был ответственным: здесь можно было замешкаться и потерять время, а можно было время и нагнать, уже на финише вырвать победу.
Сурвэ снова показался первым. Вернее, его будто подбросило откуда-то из глубины, подняв над поверхностью едва не до середины бедра. Стрелу он выдернул в этом же слитном движении, изогнувшись и плашмя рухнув обратно в воду. Те, кто наблюдал в океане игрища огромных китов, что выныривают друг перед другом, чтобы затем погрузиться обратно в пучину, увидели сейчас нечто схожее. Второй голдо выскользнул у скалы, заметно отстав. Вытянул руку, ухватил ближайшее древко и втек обратно. Разрыв между ним и отстающими женщинами увеличился.
— Вот сейчас они с непривычки скорость и потеряют! — ехидно заметил кто-то из наблюдателей на бастионе. Гвинтанн обернулся, явно собравшись что-то уточнить, но получил новый тычок между лопаток: стой смирно, не мешай.
Действительно, плыть, держа в руках длинный тонкий предмет, было неудобно. В этом и состояла задачка: быстро добраться до столба могли многие, немногие умели потом так же быстро вернуться. Стрелы выскальзывали из рук, терялись в спешке, иногда ломались, иногда дело заканчивалось вывихами пальцев, если не локтей…
Сурвэ пришлось сменить манеру — теперь он плыл на спине, по очереди загребая руками, и держал стрелу в зубах. Так поступали многие, но немногим удавалось не выронить, не нахлебаться и сохранить темп до самого берега. Скорость его действительно сильно упала, но не перестала быть впечатляющей. Второй голдо сбавил не так заметно — вытянувшись в струну, поочередно взмахивал руками, умудряясь ловко перехватывать ношу перед собой. Первая из женщин отстала от него еще больше; вторую долго не было видно, а потом она вдруг вынырнула значительно ближе, чем была до этого, и скорость, наоборот, заметно прибавила.
Упорные преследователи все еще пытались если не нагнать, то хотя бы с честью завершить дистанцию — кто-то добрался до столба и даже повернул обратно; некоторые сочли за благо из гонки выбыть или просто не выдержали темп: хлебнули воды и, откашливаясь, барахтались теперь на поверхности, крутили головами — клин распался почти посередине, пропустил сквозь себя всю безнадежно оторвавшуюся четверку.
Расстояние между ними самими почти выравнялось, а между ними и берегом быстро сокращалось. Зрители отмерли и снова кричали, свистели и улюлюкали — уже не болели ни за кого конкретно, просто глотнули азарта гонки…
— Эх, такое развлечение попортили, — не всерьез посетовал Гвинтанн и поскреб на груди рубаху.
Снизу долетал все никак не утихающий шум, на бастионе тоже только-только начали успокаиваться.
— Может, и к лучшему, — заметил Брантиль. — Я, ты знаешь, не разделяю…
— Еще как не разделяешь!
— …не разделяю, но не в том дело: вы так расслабились, а надо бы уже собраться. Важное дело близится.
— Да понятно все… Лорды наши не дураки, любому ясно. Слышал ведь? Что гномов сильно больше будет, что решают, как размещать их по уму. Я так сужу: не мог наш Карантир обсчитаться, другое тут что-то…
— И лично Маэдрос со своими не торговые пошлины обсуждать приехал… — помолчав, согласился Брантиль. — Не стали загодя объявлять, нарочно туману нагнали.
— Вот я так и думаю! И знаешь что! — Гвинтанн охотно покивал, а потом вдруг встрепенулся, быстро взглянул по сторонам, понизил голос. — Пойду-ка! Что-то мне подсказывает, надо убираться — пока вежливо не попросили присоединиться к каким-нибудь заботам. Гляди-ка, внизу уже началось…
Внизу вместо Вирмо на возвышение действительно взобрался старший помощник коменданта и, вскинув руки, что-то пытался говорить: пока вокруг шумели и его совершенно не слушали, но едва ли этим бы все и закончилось. Гвинтанн на удачу еще раз наклонился над парапетом, попытался уловить хоть что-то, но оказалось тщетно. Потому выпрямился и хлопнул себя по ляжке.
— Ты же сегодня подневольный? Сочувствую! А я — ушел!
Брантиль коротко взглянул ему вслед, снова посмотрел на блестящее на солнце озеро, на заполненный пляж, на четверку голодрим, что уже обтерлись и стояли возле парапета — туда из «Трех рыбешек» вынесли три пивных жбана и еще несколько подносов с глиняными кружками, и теперь призовым пивом, похоже, собирались угощать всех желающих. Брантиль на это посмотрел, повел плечами и, повернувшись, молча ушел обратно в крепость.
***— Где был? — спросил Имдир, обернувшись на дверной скрип.
Внутри, в помещении Таможенной палаты, выстроились вдоль стен шкафы со свитками и подшивками бумаг, с журналами и пачками разрозненных записей; ящики с пломбами, ярлыками, нарубленными свинцовыми лепешками, с брусками сургуча, мотками бечевы, гирьками, гирями, весами… Посередине — три и три — стояло пять деревянных столов, нагруженных бумагами, за шестым, таким же нагруженным, сидел очень несчастный, очень юный аваро и из последних сил что-то писал.
Когда Имдир заглянул внутрь, аваро при виде его чуть не расплакался: сразу рассказал, что его бросили здесь одного, а сами все разбежались. Глава Палаты Рандиэль забрала с собой старших и засела с лордами на каком-то совете; Линрэт, Хэландон и Фирвиэль вместе с химрингцами сгинули на торговом складе, а хуже всех Дорион — тот заявил, что ему нужны выписки из учетных книг заставы, и вообще смылся.
«И я сам вот все свожу!» — закончил он краткую историю своих сегодняшних мучений, и тут как раз дверь открылась и вошел пыльный Дорион.
