— «Хуртиль Луртан Гварлион, 421 года рождения, поселок Ум-Тейглин, административный район Тейглин, Западный Белерианд. Вдовец. Две дочери тридцати одного и двадцати семи лет. На территорию королевства въехал в конце лета 474 года вместе с дочерьми, зятем и пятью внуками. Поименный перечень въезжающих, карточка беженца и справка о потере всего имущества прилагается. Ввиду владения профессиями капитана, лоцмана и механика речного судна Хуртиль Л.Г. и его зять Имандир А.В. получили распределение на проживание в районе Нового Заречья с рекомендацией на трудоустройство в Менегротский грузовой порт. В связи с тем, что в том же 474 году Имандир А.В., будучи на службе на речном буксире, утонул в Эсгалдуине при невыясненных обстоятельствах, семья получила компенсационную выплату и приобрела в субаренду еще одно строение. В последующие годы в рамках улучшения условий проживания было приобретено еще два объекта…»

— Довольно заурядная история, — заметил Турин. — За каждым вторым домом такая.

— Абсолютно согласен. Дальше все тоже очень просто, — удовлетворенно кивнул Конмал и стал зачитывать подложенную справку — за сухим тоном стало проступать заметное раздражение: — «Утром одиннадцатого числа месяца Уруи{?}[Urui (синд.) — август.] г-н Хуртиль Л.Г. был обнаружен у подножия лестницы, ведущей к мосткам через Бурый канал. Подозрительных следов вокруг тела обнаружено не было, медицинское заключение указало причиной смерти перелом шеи в результате падения с высоты. Свидетелей происшествия не нашлось, обстоятельства на криминальный характер не указывали. Розыскное дело на возбуждалось». Точка. Нравится?

Белег сунул руку под пиджак, защелкал оттуда.

— За месяц наследники судьбой строения не поинтересовались?

— Поинтересовались. Детали пока выясняем. Меня ваше сообщение как раз у них дома и застало, оставил там разбираться — сейчас поеду, послушаю. Официально он вообще ничего никому не сдавал — ни гному, ни семейству в халупе по соседству, ни непонятно кому по третьему адресу, там вообще все вещи брошены, жильцы наспех смылись. Пока так: дочки — вы бы их видели — сцепились за наследство, но конкретно этот дом — он, кстати, по бумагам числится как склад — оплачен до конца года. В бумагах у старика полный швах — почти никаких имен, никаких сроков, только циферки, загогулинки… Но факт оплаты отмечен везде четко, и дочери, я так понял, в курсе, где надо было спрашивать, где — лучше вообще не соваться. Вот на складик они не совались. Есть умные мысли — поделиться? Я в полночь буду докладываться у Орофера, надо бы до этого и шефу что-то рассказать…

Белег неопределенно покачал головой.

— В полночь, — повторил он. — В полночь так в полночь. Советовать нечего: опрашивайте соседей мастерской: есть шанс, что кто-то что-то видел.

19 часов 03 минуты

Санитарный фургон ушел в сторону города. Конмал задержался на его подножке и коротко махнул — до встречи.

Пока прощались, оказалось, что обитатели Заводей речной буксир ждать отказываются наотрез, поэтому они все снова сели в барку и на веслах пошли вверх по течению.

— Может, с вами сходить? — предложил Рантам, когда барка ткнулась носом в песок. Пристань Нового Заречья находилась еще выше, но решено было сойти на берег в стороне. — Неспокойно здесь.

Он греб один, сильно, размашисто и очень ровно, а когда наклонялся, блуза обтягивала заткнутый за пояс револьвер.

— Да ладно, тут сейчас армейских — как блох в собачьей подстилке, — отказался Турин, поблагодарил и спрыгнул за борт, по мелководью зашлепал к берегу.

— Не нужно, — следом подтвердил Белег. — Спасибо вам. Возвращайтесь домой. И…

— Я понял, — оборвав, кивнул Рантам, пальцем мазнул по губам.

— Мы не из болтливых, — добавил Йарво. Хиири у него за спиной согласно акнул, а у кормы вдруг сильно колыхнулась речная вода и всплыли крупные пузыри.

— И все же.

На том и попрощались.

Стемнело. От реки студило. А за рекой светились городские огни, пусть и сильно поредевшие, поугасшие за эти два дня: не горели яркие фонари на мосту и набережной, не глядела яркими окнами громада дворца — теперь окна зашторивали, но на реке видны были кормовые фонари военных катеров, а вдоль всего берега по-военному четко и ровно разложили патрульные костры.

Белег остановился и смотрел на черную ленту реки. В ней задвоился месяц, вокруг осколками рассыпались звезды; река поблескивала и струилась вперед спокойно, бесстрастно. Плеск весел барки был едва различим, и Белег прикрыл глаза, всей грудью вдохнул пахучий речной воздух и прислушался к ночи, к ее наползающей со всех сторон мнимой тишине.

— Ты что? — вернул его из темноты голос Турина. Чиркнула, зашипела спичка, запахло серой и сразу табаком. — Идешь?

Ночь отступила.

На берегу остались шепоток набегающей волны, тихий скрежет металлического мусора где-то неподалеку, возня водяной крысы в зарослях рогоза, едва различимые, едва угадывающиеся голоса с катеров и с того берега, запах рыбы, запах гнили, сладковатый запах падали, шелест осоки, неловкий скрип уключины райвах в пятидесяти ниже по течению, стук дерева о дерево, плеск крупной рыбы на середине реки… Все отступило. Белег открыл глаза, медленно выдохнул. С того берега на него снова взглянул весь на виду, весь растревоженный, неспящий, словно ждущий в осаде город.

Белег отпустил под пиджаком рукоятку «Карсида», развернулся и бесшумно, не шурша, не скрипя песком, пошел следом за Турином.

По пути заглянули в продуктовую лавку. Вернее, продуктовую на словах только — на вывеске; так-то ассортимент был широкий, включавший в себя и съестное, и курево, и мыло, и резиновые сапоги, и рыболовные снасти, и керосин, и паклю, и газеты, и прочие товары широкого потребления. Хозяин, приземистый бородатый бретилец с явно не в лавке перебитым носом, открывать сперва не хотел и на настойчивый стук только грубо ругался через дверь, но потом в смотровое окошко все же глянул и неохотно загремел замками. В руках у него был карабин, за поясом — такой же шестизарядный «Карсид»: присутствие в квартале военных патрулей жителей как будто не успокоило — а, может, и вовсе наоборот.

— К кому мы идем? — поинтересовался Турин, взвешивая в руке полотняный мешок, когда они расплатились и снова оказались в темноте, запетляли проулками.

— Сходим к Тиглдану.

— Старина Тиглдан!

Дом бывшего дор-ломинского разведчика находился в условно «чистой» части Заречья. Здесь и заборы стояли ровнее, и надписи на них красовались не столь похабные, и риска получить в темноте по затылку было немного меньше. Впрочем, сейчас вдоль бывшего Объездного, а теперь Центрального проезда цепью стояли военные с винтовками на плечо, а из узких переулков звучали резкие перекликающиеся голоса. Белег и Турин показали документы подошедшему офицеру, и тот пропустил их, сразу потеряв интерес.

— Здесь вроде, — произнес Турин, когда они протиснулись мимо занявшего почти весь проход разросшегося то ли дома, то ли сарая, завернули в сложной формы двор и оказались перед покосившейся дверью с жестяной обшивкой.

— Здесь.

На стук изнутри донеслись шаги, надсадный кашель и скрип половиц.

— Кого?

— Вы продаете граммофонные пластинки?

К кашлю примешался хриплый смех, залязгал затвор.

— Господин коммивояжер! Пластинки кончились, остались ноты! Заходи! Турин! Давайте, давай…

Тиглдан посторонился, пропуская их внутрь, выглянул во двор, осмотрелся внимательно, запер дверь.

— Эх, какая встреча!.. Давайте сюда вот, к огоньку.

Жилище представляло собой средних размеров комнату, разделенную занавесками на закутки. Внутри было темновато, но чисто; тесновато, но не чересчур; ближе к маленькому окну, высунув в форточку черную трубу, стояла пузатая печка, на печке пыхтел чайник. Рядом пристроились просто сколоченные стол и табуретки, из-за занавески выглядывал топчан.

Тиглдан Алданион начал служить в разведке Дор-Ломина незадолго до Бреголлах. Потом перешел на нелегальное положение, потом на время перебрался в Митрим, оттуда — в район Тейглин{?}[Административный район Тейглин (*) — земли в верховьях Тейглина и вдоль течения Малдуина до поворота реки на восток на границе с Бретилем.], а оттуда уже, контуженый, сильно израненный, попал в границы Дориата. Тогда, в Нирнаэт, уцелевшие остатки дориатского корпуса успели пройти ущельем Сириона и, спасаясь сами, прикрыли втянувшийся следом этакий увечный хвост — мешанину разбитых, отступающих частей. Подобно многим, Тиглдан тогда в Дориате и осел. Назначенный небольшой военный пенсион позволял сводить концы с концами, а некоторые дориатские ведомства по старой памяти оплачивали разовые услуги — в основном по части ценной информации. Был Тиглдан сух, щербат и плешив; левое плечо у него торчало выше правого, левая рука неважно слушалась, а левое ухо почти не слышало. В свои пятьдесят три он выглядел на семьдесят.