Обыкновенно архимандрит с поваром и служками останавливался в лучшем доме монастырского села. Немедленно вызывал старосту. Тот робко переступал порог, кланялся и, осененный крестом, получал приказание:
— Присылай нам тушу свиную, да зад говядины, да десяток ососов (полугодовые поросята. — Д. К.), да два гнезда тетеревей.
Староста пятился и торопился к народу. Собиралась мирская сходка, и духовные особы обеспечивались всем, чего требовали. Ослушаться было опасно.
Западная часть здания трапезной.
Начиналась хмельная жизнь братии в шумных оргиях.
Изумляет непомерная жадность святых отцов. Мало того, что с крестьян собирались налоги, всякие «почестные», взимались деньги (пени) за брань и бесчестье, за самовольство и ложное челобитье, за ослушание и противление монастырским властям. Братия во главе с настоятелями не гнушалась воровством и разбоем в самом монастыре и за его стенами.
Как-то настоятель Сергиева монастыря отправил в Рязань за хлебом чернеца Колемина со служками Нечайкой да Ивашкой. Ехали они на трех подводах и остановились заночевать в Солотчинском монастыре. Ранее келарь этого монастыря Семион обещал настоятелю Сергиева монастыря оказать содействие в покупке хлеба. Колемина с товарищами приняли хорошо: напоили, накормили и под ласковые речи спать уложили. А среди ночи архимандрит Макарий с братией навалился на путников и ограбил их начисто. Потерпевшие попробовали сопротивляться, но получили такую взбучку, что лишь с плачем умоляли вернуть деньги.
— Знать не знаем, — ответил отец Макарий, — пьяны вы были, в пути вас ограбили, а святая обитель приютила на ночлег.
— Как же так! — возмутился Колемин. — Вместе с другими и ты, отец Макарий, грабил меня, слышал я голос твой хриплый…
— Богохульник! Не оскверняй обители! Вон! — и, следуя направлению перста архимандрита, монахи дружно выбили теперь уже ненужных гостей за ворота монастыря.
Чернец Колемин написал слезную жалобу царю Михаилу Федоровичу:
«…И как я в Солотчинский монастырь приехал и архимандрит Макарей с слугами и с служебники меня и служек Нечайка да Ивашка били и грабили и грабежом взяли монастырских денег сто рублев да лошадь с санми… да служних двое лошадей… И всего, государь, грабежом взяли монастырских и моих и с слуг денег и платья на 100, на 80 и 6 рублей с полтиною.
Вели, государь, мое челобитье и явку записать. Царь, государь, смилуйся».
Отметка на челобитной свидетельствует, что просимая явка была дана, но чем закончилось дело — неизвестно.
Жила братия очень недружно, если не сказать злобно и гадко. Монахи частенько «били челом» святейшим патриархам, описывая жестокость, «роскошь и сребролюбие» неугодных им настоятелей, просили отрешения их от должности.
В ответ на жалобы архимандриты жестоко секли монахов (телесные наказания в монастырях Рязанской епархии были запрещены в конце XVIII века), ограничивали их потребности в самом необходимом. Были случаи, когда монахи покушались на убийство своих настоятелей, буйствовали и т. д. Монаха Иова судил монастырский братский собор (1722 г.) «за неистовое и непорядочное его житие».
А вот челобитная крестьянина села Аграфенина Пустынь Иванова на монахов Никиту и Лаврентия в том, что они, отпев молебен в полном облачении, били его до крови и грозят в будущем тем же.
Другой крестьянин жаловался на монаха Касьяна, который «с женкой Феколкой Гурьевой в незаконном сожитии живет».
Солотчинский монастырь не был участником каких-либо значительных исторических событий и свидетелем общественных потрясений. Над ним не свистели татарские горящие стрелы, с его стен ни разу не ухнула пушка, не пальнуло кремневое ружье. Крестьянская война под предводительством Степана Разина прошла стороной, не задев монастырь. Братия в трепете отсиделась в кельях, а волнения крестьян улеглись на целое столетие.
Но жить становилось опасно: войны, восстания — того и гляди мужик подденет на вилы.
Шел 1688 год. Начиналась бурная петровская эпоха. Новый настоятель архимандрит Игнатий осмотрел монастырские строения и нахмурился: здания и окружавшие монастырь бревенчатые стены и башни пришли в ветхость. В таком монастыре в случае крестьянских волнений покоя не будет. Надо строить каменные стены с бойницами и ходом поверху, новые монастырские здания и хозяйственные сооружения. Тогда монастырь станет неприступной крепостью.
Таков был план Игнатия.
«Бьют челом богомольцы твои… архимандрит Игнатий з братьею, — писал он великой княжне Софье Алексеевне. — Строения монастыря оветшали и развалились, потому ж и разное облачение за древностью многих лет истлело… Иконы позолотить… за монастырской скудостью нечем. Государыня, смилуйся, пожалуй…»
Какова же была эта «монастырская скудость»?
Под властью Солотчинского монастыря в то время находилось более 40 сел и деревень, свыше 12 тысяч десятин луговой и пахотной земли, 35 тысяч десятин леса, рыбные ловли и другие угодья. Монастырь имел в двух своих садах 6 тысяч ульев, на скотных дворах — до 80 голов рогатого скота, множество овец и свиней. Кроме того, немало скота содержалось в других монастырских дворах — в Новоселках, Бильдине, Преображенском, Архангельском, Романове.
По решению «братского совета» крестьяне, кроме денежного оброка, ежегодно поставляли монастырю все, что имелось в их хозяйствах: мясо, домашнюю птицу, яйца (от 6 до 8 тысяч), масло коровье (до 17 пудов), грибы разные (до 40 пудов), шерсть (от 8 до 16 пудов), дрова (не менее 84 саженей), лучину (до 60 возов), телеги, сани, хомуты, веревки…
Надвратная церковь.
К праздникам с крестьян собирали так называемое «праздничное», исчислявшееся, например, такими внушительными цифрами: туш говяжьих — 22, поросят — 44, баранов — 39, яиц — 2200, гусей — 33, уток — 11, кур — 34, меду — 140 пудов. И все это шло на 50 человек братии, которых в монастыре обслуживали до 40 слуг и мастеровых, проживавших на годовом жалованье в основном в Солотче! В селах и деревнях монастырь имел своих приказчиков и целовальников, собиравших подати и выполнявших также судебно-полицейские функции, а в Рязани и Москве — чиновников по судебным делам.
Куда же девалась такая прорва всякой снеди? Конечно, монахи ели и пили всласть, но запасов было с избытком и часть их отправляли «в почесть» — в подарок высокопоставленным лицам, от которых зависело решение всяких просьб и тяжб.
«При архимандрите Игнатии, — повествует дореволюционный историк, — были вырыты два пруда близ монастыря под горою, и рыбу в них сажали для сбережения… Из сих прудов в потребное время живую рыбу развозили и в Рязань и в Москву к разным лицам, и духовным и светским…»
Конечно, для выполнения невиданного ранее в монастыре строительства требовались громадные средства, и Игнатий добывал их правдами и неправдами.
Для возведения новых стен и зданий были приглашены наиболее прославленные зодчие того времени, результатом труда которых мы любуемся и поныне. Хотя имена строителей не сохранились, но не лишено оснований предположение, что одним из них был зодчий из крепостных крестьян Яков Бухвостов, который по мастерству почти не имел себе равных на Руси. Именно приемам его работы соответствуют трапезная и надвратная церковь монастыря.
Строительству предшествовало торжественное богослужение. После молебна настоятель сделал братии внушение:
— Праздно шатается который — того на работу черную и каменную определять. А кто дерзнет возмутить покой и разладить порядок — наказан будет плетьми и батогами нещадно. Против злодеев всяких и вероотступников цепи железные есть и палата холодная. Аминь!
И потянулись в монастырь подводы с кирпичом, известью, с дубовыми широченными досками. А у монастырской пристани, там, где с крутого берега отражалась в воде древняя Покровская церковь, разгружались струги, груженные строительным материалом и разным товаром.
