МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Инсульт – остро развивающееся нарушение мозгового кровообращения, сопровождающееся повреждением ткани мозга и расстройством его функций. Наиболее частыми причинами инсульта являются гипертоническая болезнь и атеросклероз или их сочетание; нередко он развивается при заболевании сердца, ревматизме, иногда при болезнях крови. Непосредственным толчком к развитию кровоизлияния в мозг во многих случаях бывает эмоциональное или физическое перенапряжение. Излившаяся кровь отчасти разрушает, а отчасти сдавливает окружающую нервную ткань и вызывает отек мозга.
Истинная подоплека инцидента стала известна далеко не сразу. Какие только головокружительные версии не выдвигали поначалу журналисты. Впрочем, на это и делался расчет.
«Что будем делать, как объясним случившееся?» – напряженно спросил Ельцин у Коржакова перед тем, как приземлились они в Москве.
«Борис Николаевич, скажите, что очень сильно устали. Перелет тяжелый, часовые пояса меняются. Крепко заснули, а охрана не позволила будить. Нагло заявила, что покой собственного президента дороже протокольных мероприятий. И вы нас непременно накажете за дерзость».
«Он согласился и все это повторил перед журналистами, – пишет Коржаков. – Вид у президента в Москве после сна был более или менее свежий, и мысль о том кошмаре, который на самом деле пришлось пережить, журналистам в голову даже не пришла».
Ельцинское окружение сделало все возможное, чтобы навести тень на плетень. Шеф президентского протокола Владимир Шевченко убеждал, например, журналистов:
«Была очень напряженная программа всего визита. Слишком много часовых поясов… А что в итоге получилось? После большого напряжения человек провалился в сон. (Может быть, вам знакомо это чувство?)»
И ведь, действительно: с кем не бывает. Ну, устал человек. Переутомился. Все-таки страной руководить – не кукурузу охранять…
О том, что президентские соратники – то есть те же самые люди, которые наперебой уверяли страну, что ничего сверхъестественного ни в Шенноне, ни в Берлине не произошло, – только что написали Ельцину конфиденциальное и будто бы очень гневное письмо, журналисты узнают намного позднее.
Идея этого послания родилась у ельцинского окружения по пути из Берлина в Москву: когда все еще находились под впечатлением его дирижерства .
«Многие члены команды президента были просто в отчаянии, испытывали чувство стыда и досады, – пишут они о себе сами в книге “Эпоха Ельцина” почему-то в третьем лице. – Бездействовать в этой ситуации, делать вид, что ничего не произошло, было невозможно. Первое, что пришло в голову, – подать в отставку. Но эта идея была отвергнута, в том числе и из-за категорического несогласия С. Филатова: “Это ничего не изменит. Ситуация только ухудшится”. После некоторых размышлений решили поступить иначе».
По общему решению, пресс-секретарь Вячеслав Костиков – тот, что плавал уже в Енисее, – подготовил Ельцину специальный дайджест прессы, где особо подчеркнул массовость критических публикаций.
Ничего подобного президенту никогда еще не докладывали: главный читатель страны негатива не терпел по определению. Все доклады пресс-секретаря делались обычно в розовых, восторженных тонах.
Реакция последовала незамедлительно. Приехав на другой день в Кремль, президент демонстративно прошел мимо Костикова, не подав ему руки. «Много развелось советчиков», – процедил он сквозь зубы.
Казалось бы, выводы напрашиваются сами собой. Но свита успокаиваться не желала. Чтобы довести до Ельцина свои тревоги, она (свита) выбрала совсем уж нетрадиционный путь: написала коллективное письмо.
Соратники рассуждали примерно так: говорить с Ельциным напрямую – бессмысленно, ничьих советов он не слушает, а критики не признает и подавно. Письмо же, тем паче отправленное сонмом помощников, он прочитает наверняка…
Подписали его, как утверждается в «Эпохе Ельцина», семеро ближайших президентских сподвижников: Коржаков, Барсуков, Костиков, Илюшин, Рюриков, Шевченко, спичрайтер Пихоя.
На самом деле среди подписантов значился еще и министр обороны Грачев, но об этом «коллективный автор» почему-то умалчивает: либо слишком нравится ему волшебная цифра семь, либо не желает он отождествлять себя со столь одиозной фигурой.
Это – далеко не единственная неточность, обнаруженная мной в помощничьи-спичрайтерских воспоминаниях.
Самое главное: письмо, которое воспроизводят они на страницах книги, имеет к подлинному историческому документу примерно такое же отношение, как одеколон «Саша» к французском парфюму.
Читаем в воспоминаниях:
«История письма, получившего название “письмо семерых”, весьма интересна. Ни разу не публиковавшееся, оно вызвало бурную реакцию прессы, общественности и чуть было не привело к коллективной отставке помощников президента…
Письмо носило не морализаторский, а сугубо политический характер и лишь в незначительной мере затрагивало тему “вредных привычек”».
Выходит, самого письма никто никогда не видел. Впервые – как было заявлено – оно появилось только в этой книге. Соответственно, возможности сравнить копию и оригинал ни у кого, кроме авторов его и читателя – нет.
Очень удобно.
Еще, когда я только первый раз прочитал его (в той самой «Эпохе Ельцина»), показалось оно мне весьма странным. Ну, во-первых, объем: 31 абзац – это не послание, а чуть ли не диссертация, хотя общеизвестно, что документы больше, чем на полутора листах, Ельцин никогда не читал.
И второе – самое, пожалуй, важное: его содержание.
Для примера – несколько цитат:
«Налицо снижение активности президента… Утрачивается постоянный и стимулирующий контакт с политической средой, президент оказывает все меньшее воздействие на политическую ситуацию. Политическое планирование, столь необходимое для поддержания стабильности в стране, все в большей мере подвержено иррациональным факторам, случайности, даже капризу…
…пренебрежение своим здоровьем, известное русское бытовое злоупотребление. Имеет место и некоторая успокоенность, даже переоценка достигнутого. Отсюда – высокомерие, нетерпимость, нежелание выслушивать неприятные сведения, капризность, иногда оскорбительное поведение в отношении людей».
Каково?
Прямо хоть сейчас бери и печатай в газете «Завтра»: в 1994-м даже свободная пресса подобных вольностей себе еще не позволяла.
Вы что, хотите всерьез убедить меня, что помощники – Шевченко, Илюшин, Пихоя – осмелились бы в открытую указывать президенту на «известное русское бытовое злоупотребление»? Укорять его за высокомерие и нетерпимость?
Ни за что не поверю.
«Это было наимягчайшее письмо, – укрепляет мои подозрения один из подписантов, генерал Коржаков. – О пьянстве ничего и близко не было. Текст примерно такой: “Дорогой Борис Николаевич! Мы очень просим, чтобы вы поберегли здоровье, снизили нагрузки в работе, потому что вы очень нужны России”».
Оригинала письма у Коржакова не сохранилось. Как, впрочем, ни у кого из других соавторов. Они и писали-то его, в чем признаются и сами, по кускам: «решили, что каждый помощник даст “элементы” по своему профилю, а сводить все в единый текст будет пресс-секретарь».
Откуда же взялось оно теперь? Итоговый документ Ельцину передал его первый помощник Илюшин – в самолете, пока летели они в Сочи на отдых.
Да очень просто. Каждый, видно, взял свои черновики, добавил для эффектности по паре новых фраз, и готово.
Я охотно допускаю, что именно так и хотели бы они его написать, будь их воля. Но выдавать желаемое за действительное – как-то это не комильфо.
Впрочем, даже в выхолощенном варианте помощничье послание вызвало у высокого адресата истерику. (Существует даже версия, что он швырнул Илюшину папку с бумагами прямо в лицо.)
«Извиняться перед помощниками не стал, – между делом смиренно сообщает в своих мемуарах Ельцин. – Вряд ли кто-то из них мог помочь мне. Дистанция между нами была слишком велика».
