Господи, о чем это он? Какие, к лешему, извинения? Все происходило совсем наоборот: президент по одному выдергивал потом каждого из подписантов, грозил страшными карами, требовал покаяться и признать ошибки. Еще и от первой леди досталось им на орехи: за то, что испортили, дескать, Борису Николаевичу отпуск; он у нас такой впечатлительный…
В следующую свою поездку – в Америку; ту самую, окончившуюся Шенноном, – Ельцин демонстративно не взял с собой трех подписантов. Фамилии Костикова, Пихои и даже помощника по международным делам Рюрикова он собственноручно вычеркнул из утвержденного уже списка делегации. Два месяца спустя Костиков – как самый активный и злостный клеврет – был отправлен в почетную ссылку: послом в Ватикан. С Пихоей Ельцин не разговаривал еще полгода: до своего дня рождения…
Больше всего президента возмутило даже не то, что челядь осмелилась делать ему, самодержцу, какие-то упреки (Как там у него в мемуарах? «Дистанция между нами была слишком велика».), а сам факт коллективного написания петиции.
Это что же получается? Сегодня, понимаешь, за спиной президента они строчат подметные письма. А завтра, сговорившись, и заговор какой-нибудь организуют…
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Параноидное расстройство личности часто выражается в тенденции приписывать окружающим злые намерения на фоне мысли об особом значении собственной личности.
К любой критике Борис Николаевич всегда относился удивительно болезненно. Еще с партийных времен он не терпел никаких жалоб, особенно письменных. Достаточно было кому-то накатать хоть одну кляузу – пусть даже совершенно обоснованную – к этому человеку доверие исчезало у него враз.
А еще он не выносил постороннего вмешательства в вопросы своего здоровья. Здоровье – было самым уязвимым его местом, истинной ахиллесовой пятой.
Когда в начале 90-х годов впервые пошли разговоры о плохом его самочувствии, министр печати Михаил Полторанин на правах старинного товарища осмелился дать журналистам некие комментарии. Дескать, у Ельцина, как и у всех сибиряков, в организме ощущается нехватка йода; отсюда и корень большинства проблем.
Ельцина эта вольность здорово разозлила.
«Вы что, доктор? – раздраженно спросил он у Полторанина при первой же встрече. – Кто вам дал право комментировать мое здоровье?»
Полторанин принялся объяснять, что хотел, мол, как лучше; он и сам сибиряк, и у него тоже пошаливает сердце, но президент и слушать его не желал.
«Вы это бросьте. Вот о себе и рассказывайте».
И дело здесь заключалось даже не в природном ельцинском высокомерии; он сам чувствовал уже, как постепенно покидают его силы, и это осознание бессилия душило Ельцина, вызывало в нем бешенство и злобу. Он пытался забыться, уйти от проблем, но от расслабления становилось ему только хуже и хуже.
Как и у всех физически крепких от природы людей, мысль о том, что силы могут однажды оставить его, просто не укладывалась в президентском сознании.
«Сколько лет я сохранял в себе самоощущение десятилетнего мальчишки: я все могу! – сокрушается он в мемуарах. – Да, я могу абсолютно все! Могу залезть на дерево, сплавиться на плотах по реке, пройти сквозь тайгу, сутками не спать, часами париться в бане, могу сокрушить любого противника, могу все, что угодно. И вот всевластие человека над собой внезапно кончается. Кто-то другой становится властен над его телом – врачи, судьба».
Все болезни Ельцина, его недуги и хворобы – были исключительно следствием его образа жизни. Он не щадил ни себя, ни окружающих, изнурял непомерными нагрузками.
Его проблемы с сердцем – это не что иное, как последствие подхваченной еще в институте ангины: лечиться не желал, всю болезнь перенес на ногах.
Он не слышал на одно ухо, потому что, застудив его в Свердловске, вместо того чтобы ставить компрессы, в ту же ночь помчался на совещание в Нижний Тагил, а потом еще и регулярно нырял в ледяную воду.
Там же, в Свердловске, Ельцин посадил и печень – от чрезмерного употребления алкоголя, особенно 30-градусной «Можжевеловой», которую любил он в то время больше всего.
И радикулит, который время от времени разбивал его, делая недвижимым и беспомощным (этакая, прости господи, русская недвижимость), тоже был результатом перенесенных в молодости травм.
До тех пор, пока Ельцин был просто Ельциным, его здоровье являлось сугубо личной его проблемой. Но, став президентом страны, он перестал принадлежать самому себе. Здоровье президента превратилось в дело государственной важности. (Неслучайно после каждой его госпитализации цены на акции российских компаний резко падали вниз.)
Достаточно посмотреть на хронологию ельцинских болезней, чтобы увидеть, сколь глубинно отражались они на судьбе всей страны.
Июнь 1990 года. Принятие Декларации российской независимости. Накануне Ельцин переносит операцию на спине.
Осень 1993 года. Разгон парламента. Перед тем, как послать танки к Белому дому, президента разбивает паралич.
Декабрь 1994 года. Бесславный ввод войск в Чечню. Ельцин госпитализирован в ЦКБ.
О президентских выборах 1996 года – и упоминать даже не приходится…
Но все равно, стоило заговорить с Ельциным о его здоровье, как он мгновенно менялся в лице, замолкал, пунцовел от злости. Эту тему он не позволял поднимать даже самым близким соратникам, а уж политическим противникам и подавно…
Еще весной 1991 года, когда первая президентская кампания только-только набирала обороты, Ельцин сделал все, чтобы снести предложенную депутатами поправку об обязательном медосвидетельствовании всех кандидатов. С его подачи автор поправки – председатель парламентского Комитета по конституционному законодательству Федосеев – был заклеймен позором за попрание норм демократиихотя еще совсем недавно пел Борис Николаевич совсем по-другому. («В США есть президентский тест со времен Эйзенхауэра. Сдают его все… Я сейчас справляюсь с этими нормативами и активно занимаюсь спортом…» – это из его выступления перед слушателями Высшей комсомольской школы в ноябре 1988-го.)
Но уже через год депутаты вновь заговорили о здоровье гаранта .
Тревожный звонок прозвенел весной 1992 года. 15 мая на заседании Верховного Совета депутат Исаков заявил во всеуслышанье, что во время недавнего визита в Ташкент Ельцин был сильно нетрезв и, давая интервью, еле стоял на ногах. Исаков потребовал, чтобы парламент дал оценку случившемуся, и, вообще, настаивал на принудительном освидетельствовании президента…
Все-таки есть в истории какие-то неведомые нам магические пружины, которые заставляют время бежать по кругу.
Может быть, не случайно суета вокруг ельцинского здоровья началась именно с узбекской столицы. Ташкент – город не только хлебный, но и роковой для отечественных правителей.
Аккурат за 20 лет до этого скандала, как раз в Ташкенте навсегда оборвалось здоровье Брежнева. Когда в марте 1982 года генсек осматривал корпуса местного авиазавода, на него обрушились стропила. Престарелый вождь упал навзничь, до крови ободрал ухо, сломал ключицу. После этого ЧП оправиться Брежнев уже не смог и вскоре отошел в мир иной.
Для него Ташкент – стал концом. Для Ельцина – наоборот, началом.
Дело, конечно, прошлое, но в своих обвинениях Исаков был абсолютно прав. Участники той поездки (например, президентский фотограф Дмитрий Соколов) единодушно подтверждают, что Ельцин по дороге в Ташкент набрался порядочно. Это увидел летевший с ним корреспондент РИА «Новости» Лев Аксенов. С его подачи и разгорелся скандал.
Правда, серьезного развития он так и не получил. К тому времени разлад между парламентом и президентом подходил уже к отметке критической, поэтому обвинения депутата Исакова восприняты были исключительно как новый виток политической борьбы. (В одной газете Исакову порекомендовали даже устроиться на службу в ГАИ.)
Тем не менее репортера Аксенова из РИА «Новости» уволили: чтоб другим не повадно. А медицинское обследование все-таки вынуждены были провести. Не сразу, конечно, только летом. И вовсе не по требованию депутатов, а якобы по просьбам трудящихся, для чего и поместили документ в газетах:
