Вообще, надо сказать, что с дипломатическим этикетом Борис Николаевич знаком был весьма и весьма приблизительно; оттого, что переодевали его во фрак, галантнее он не становился ничуть.
Вся Британия ахнула, увидев в новостях, как во время визита Елизаветы II в Москву Ельцин, вопреки традициям и протоколу, поцеловал августейшей особе руку.
А в ходе официальной поездки в Германию, когда супруга немецкого канцлера Гельмута Коля закурила на званом обеде, Борис Николаевич выхватил сигарету прямо из рук первой леди и затушил в пепельнице: табачного дыма он не переносил на дух.
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Никотинофобия – непереносимость человеком табачного дыма. После вдыхания табачного дыма у больного может появиться головная боль, учащенное сердцебиение, одышка и аллергия. Аллергическая реакция обычно проявляется в виде отека слизистой носовой полости.
Собственно, с Германией был связан один из самых громких и скандальных номеров , отколотых Ельциным. Я имею в виду приснопамятное дирижирование оркестром, случившееся в августе 1994 года, во время торжественного вывода ЗГВ.
Об эпизоде этом, впрочем, написано и сказано немало, а кадры с дурашливо улыбающимся Ельциным, размахивающим дирижерской палочкой, давно уже стали символом эпохи, поэтому повторяться смысла, думаю, нет.
Лишь кратко позволю себе напомнить, что 30 августа президент отправился с визитом в Берлин, где в первую же ночь пригласил к себе в номер в гостинице «Маритим» своего любимца – министра обороны Грачева.
В книге «Эпоха Ельцина», написанной группой бывших президентских советников, говорится без обиняков:
«Для “лучшего министра обороны всех времен” каждая выпитая с президентом рюмка водки была как звезда на генеральском погоне. Никогда не перечивший президенту, он не мог ни остановиться сам, ни намекнуть, что хватит».
Верховный главнокомандующий и военный министр соревновались в крепости духа до самого рассвета. Когда утром Ельцин вышел из своих покоев, всем стало ясно, что визит перестает быть томным. («Глядел неприветливо. Лицо бледное, одутловатое», – сообщается в той же книжке.)
Придворный лекарь, правда, попытался кое-как привести его в чувство, но выпитое вскоре для утоления жажды душевное немецкое пиво напрочь свело на нет все врачебные ухищрения.
Конфузы начались в первые же минуты официальных мероприятий. Сначала Ельцин, выступая на уличном митинге, при скоплении тысяч берлинцев объявил, что «в войне России с Германией не было ни победителей, ни побежденных». Потом он чуть не рухнул кубарем, когда поднимался на холм в Трептов-парке, к памятнику воину-освободителю.
А затем, поправившись за обедом красным вином, отправился в берлинскую ратушу, где и узрел на свою беду духовой оркестр, играющий бравурные марши. Недолго думая, президент отобрал у дирижера палочку и принялся размахивать ею, приплясывая в такт и издавая при этом нечленораздельные звуки.
Еле-еле его увели в ратушу, но когда через полчаса он снова вышел на улицу, на месте оркестра стоял уже детский хор и юный солист лет десяти старательно вытягивал дискантом «Калинку».
Эта «Калинка» окончательно его и добила. Ельцин ринулся к микрофону, оттолкнул солиста и дурным голосом протяжно затянул свою любимую песню на потеху хохочущей публике.
Большего позора Россия на немецкой земле никогда еще не переживала… Но «друг Гельмут» ни словом, ни намеком не показал «другу Борису», сколь шокирован произошедшим. Что, в общем, легко объяснимо: в те дни Россия досрочно выводила из Германии свои войска. Никаких серьезных контрибуций Ельцин за это не требовал. Полчаса отвратного зрелища – совсем неплохая цена за сэкономленные миллионы…
Шестью годами позже, в своей третьей книге мемуаров «Президентский марафон», Борис Николаевич, с присущей ему виртуозностью, так примется объяснять берлинские казусы :
«Это были тяжелые для меня дни. Со стороны такое поведение могло показаться диким, нелепым. Но я-то знал, чего не знали ни мои помощники, ни журналисты, ни все яростные обличители. Стресс, пережитый в конце 93-го года, во время путча и после него, был настолько сильным, что я до сих пор не понимаю, как организм вышел из него, как справился. Напряжение и усталость искали выхода. Там, в Берлине, когда вся Европа отмечала вывод наших последних войск, я вдруг почувствовал, что не выдерживаю. Давила ответственность, давила вся заряженная ожиданием исторического шага атмосфера события. Неожиданно для себя не выдержал. Сорвался…
Я помню, что тяжесть отступила после нескольких рюмок. И тогда, в этом состоянии легкости, можно было и оркестром дирижировать».
Аргументация, прямо скажем, малоубедительная. Путч, на который ссылается Ельцин, завершился 4 октября. В Берлин же он приехал – 30 августа. То есть времени прошло уже с избытком: без малого год. Срок более чем достаточный, дабы выйти из стресса (если он, конечно, был вообще, этот стресс).
Да и рюмок, после которых «тяжесть отступила», Борис Николаевич употребил явно не несколько.
Хотя – смотря, что подразумевать под словом «рюмки»…
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Шизофрения – прогредиентное заболевание, характеризующееся постепенно нарастающими изменениями личности, в том числе появлением у больного различных странностей и чудачеств. Клиническая картина характеризуется нелепой дурашливостью, грубым кривлянием, утрированными гримасами.
С момента берлинского позорища не и прошло месяца, как в мире запахло новым скандалом.
В сентябре 1994 года Ельцин отправился на переговоры в США. Уже в первое же утро окружение заметило, что президент пребывает в приподнятом настроении. Во время совместного завтрака он целиком сосредоточился на вине, почти забыв о еде. Клинтона такая прыть немного смутила, но виду он не подал. Ельцин же с каждой минутой веселел все сильнее. Он беспрерывно и глупо шутил, громко хохоча над собственными остротами.
Но, по счастью, в этот раз обошлось без дебошей: с грехом пополам Ельцин отбыл, наконец, в аэропорт, где без особых инцидентов был загружен на борт личного самолета.
(Заместитель госсекретаря Строуб Тэлботт вспоминает, что в аэропорт он должен был отправиться в одном лимузине с Ельциным, но российский посол Воронцов объявил, что президент очень устал и хотел бы ехать вместе с супругой.
«Моя догадка о настоящей причине вскоре подтвердилась. Спускаясь по трапу, он крепко держался за перила и сосредоточивался на каждом шаге. На последнем, оступившись, он схватил за руку Наину».)
Следующим пунктом назначения должен был стать ирландский аэропорт Шеннон, где Ельцину предстояло встречаться с премьер-министром Рейнолдсом. Однако в полете он устроил новый банкет и разошелся так, что посреди ночи рухнул в салоне без чувств.
Насмерть перепуганная Наина Иосифовна растолкала верного Коржакова. С трудом тот сумел поднять Ельцина с пола и переложить на кровать. Сбежавшиеся врачи пытались реанимировать бездыханного президента. Кое-как тот пришел в себя, но был еще очень плох: почти не говорил и с трудом мог шевелить руками.
Похоже, это был очередной микроинсульт (первый случился годом раньше, в Китае, но об этом – чуть дальше).
Идти в таком состоянии на встречу с ирландским премьером было верхом безумия, но Борис Николаевич, даже стоя одной ногой в могиле, оставался верен себе.
Он раздраженно шипел на врачей, требуя привести в чувство, «сделать нормальным». Тем временем самолет приземлился уже в Шенноне, и премьер Рейнолдс в окружении сонма журналистов подошел к трапу. Назревал новый международный скандал.
Бедный ирландский премьер! Он так ничего и не смог понять. Сначала минут сорок Рейнолдс, как бедный родственник, переминался с ноги на ногу. Потом, без каких-либо объяснений к нему спустился вдруг совсем не Ельцин, а никогда прежде не виденный им первый вице-премьер Олег Сосковец. Впрочем, ирландец тоже был человеком воспитанным, а посему сделал вид, что ничего странного не случилось…
