Он обвел кабинет взглядом.

– А где Анна-Кат?

– Ливви заболела. Я ей все расскажу.

– Может, перенести?

– Да ладно тебе, Дэвид. Все в порядке. Давай уже к делу.

– Уверена?

– Ради бога.

– Ну… что ж. Дай только нужную папку отыщу. – Дэвид сел за стол и открыл ящик. Перебирая стопку бумажных папок, небрежно спросил: – Знаешь что-нибудь о Мередит Лэмб? Она живет в Британии.

– Хм. Да вроде нет. – Сара разглядывала еще одну фотографию на столе: Дэвид и Мия с огроменными рюкзаками. Мия так и сияла, у Дэвида вид был понурый. Судя по всему, Мия была из Ванкувера – такого далекого запада, что уже, считай, и не Канада вовсе. Ну или как дальняя-дальняя родня Канаде.

Дэвид отыскал нужную папку и положил ее перед собой.

– Ваша мать оставила небольшой трастовый фонд для Мередит Лэмб с ребенком. Строго говоря, фонд основал несколько лет назад мой отец, совершенно отдельно от завещания. Ребенок уже совершеннолетний, а фонд включает в себя расходы на колледж. Она упоминала об этом тебе или Анне-Кат?

– Нет, не припоминаю. Но мама была очень щедрой.

– Без сомнений. Может, это какая-нибудь родственница?

– Родители отца умерли и похоронены в Англии. У него там осталась сестра. Никогда не слышала о Мередит Лэмб.

– Хм. Ну ладно. – Дэвид продолжал листать ту же папку. Сара гадала, к чему он подбирается такими окольными путями. Она уже знала, что полностью это наследство напоминает скорее лабиринт и что первое знакомство с завещанием две недели назад охватило лишь самые важные аспекты. Фактически на то, чтобы поддерживать на плаву сложнейший механизм маленькой империи Кассандры Бонд, требовалась целая сеть представителей, включая несколько юридических фирм.

– Я думала, нам надо поговорить о книге. В изложении твоей секретарши звучало так, будто по телефону это никак не обсудить. Это про мамино литературное наследие?

Он кашлянул, продолжая шелестеть бумагами.

– Ну да, дело касается ее работы, а обсуждать и правда лучше лично. Я просто думал, что Анна-Кат тоже придет.

– Я взрослая тридцатидвухлетняя женщина, Дэвид. И держаться за руку старшей сестры мне не требуется.

– Разумеется. – Он сделал несколько глотков из зеленой бутылки для воды со встроенным фильтром. Вытянул шею, наклонил вбок голову и потянул воротник накрахмаленной синей рубашки. – Да… э-э-э… тогда перехожу к делу.

Он снова откашлялся и вытер ладони о брюки.

– Выкладывай уже, Дэвид. Моя мама основала фонд в Замбии? Если на школу для девочек, то это совершенно законно. Мама всегда все проверяет.

Сара все еще соскальзывала в разговорах с прошедшего времени на настоящее. Живот сдавило привычной тупой болью.

Дэвид надел очки, снова снял, потер переносицу.

– Нет, Замбия ни при чем. – Он положил обе руки на стол и сделал долгий глубокий вдох. Такой долгий и глубокий, что даже смотреть было капельку неудобно – как будто Сара прервала что-то личное и лучше бы ей сейчас уйти и вернуться попозже. Должно быть, научился этому на горячей йоге с Мией. Как-то раз он явился к Кассандре прямо с занятия, весь потный. Задумаешься тут, откуда у юриста хватает времени на йогу.

Дэвид выжидательно смотрел на нее.

– Сара, ты меня слушаешь?

– Да. Прости. Слушаю-слушаю. – Она перезавязала хвостик на голове и пригладила его. Кажется, за последнее время у нее развился синдром дефицита внимания. Она посмотрела в лицо Дэвиду, стараясь заставить себя сконцентрироваться, установить с ним зрительный контакт. Интересно, это очки у него слишком большие – или лицо слишком маленькое?

– Так вот, насчет пятой книги… – Дэвид перестал возиться с очками, сжал руки перед собой, сглотнул и вперил взгляд в Сару. – Твоя мама хочет, чтобы пятую книгу написала ты.

Сара засмеялась.

Дэвид к ее смеху не присоединился.

Сара засмеялась снова. Скорее, судорожно закашлялась.

А потом тихо ахнула – вся смехотворная нелепость этих слов наконец дошла до нее, и Сара захохотала по-настоящему, взахлеб. И правда, страшно смешная шутка.

– О-о-о-ох, Дэвид. Ты слишком хорошо знаешь Грейсонов. Но, надо признаться, ты успел меня напугать – руки такие сжатые, выражение такое пугающее, адвокатское, – как будто мне предстоит услышать, что мама обанкротилась.

Дэвид нервно засмеялся.

– Нет, твоя мать не обанкротилась. Но да… писать пятую книгу она выбрала именно тебя.

Тогда-то Сара и заметила, что у Дэвида вспотел лоб – и что он даже не пытается его вытереть. Две капли пота повисли, практически отрицая силу земного притяжения, а Дэвид и бровью не повел.

Желудок Сары провалился куда-то в пятки, а все тело омыла волна неверия в происходящее.

– Дэвид, ты же не всерьез? Книга уже написана. Ну как иначе-то! Мама всегда все заканчивает, ничего не бросает на полпути. Анна-Кат при мне спросила у нее про Эллери Доусон. А мама сказала, что обо всем позаботилась. Я своими ушами слышала!

Дэвид отер лоб тыльной стороной ладони и поправил очки.

– Она запаздывала с книгой. Весь прошлый год работала над общим сюжетом. Надеялась, у нее больше времени.

Сара окаменела, уставившись на него во все глаза. Сердце в груди стучало так громко, что мешало думать.

Дэвид подался вперед, положил руки перед собой.

– Это ее предсмертное желание. Она просила меня выждать три недели после ее смерти, прежде чем тебе рассказывать. Вот письмо для тебя.

Он открыл лежащую перед ним папку и протянул Саре желтый конверт в белый цветочек – такой яркий и солнечный, словно в нем лежала открытка на день рождения, а не жуткое последнее желание. Сара дрожащими руками открыла его и прочла:

Любимая моя Сара!

Смелость. Два благородных слога. Помнишь, это слово входило в список твоих любимых. Слово, исполненное высшего смысла. Давно пора было брать его в имена для девочек. Итак, Дэвид тебе все рассказал. Да, книга твоя. Эта смелая просьба – мой дар тебе. Я помню, о чем мы говорили, – но ты тоже родилась, чтобы писать. У тебя есть дар слова, моя милая, у тебя есть слова. Так пиши их.

Мама.

Сара распустила собранные в хвостик волосы, откинулась головой на спинку кожаного кресла и прижала руку ко лбу.

Смелость.

Смелость.

Сара и до того, как вошла в этот кабинет, не могла бы служить образцом эмоциональной стабильности. А уж теперь мозги у нее словно распухли, разрывая изнутри череп, а сжимавшее душу горе вспенилось и повалило наружу кипящей яростью. Она вскочила из кресла.

– О чем, черт возьми, она вообще думала? – Сара подошла к подоконнику, развернулась и ткнула пальцем в сторону Дэвида. – Это невозможно! Во-первых, мамины издатели в жизни не согласятся на такое идиотское предсмертное желание. Во-вторых, она, скорее всего, это придумала, когда была под препаратами. Дэвид, она принимала сильнодействующие обезболивающие. Была не в себе, под наркотой.

– У твоей мамы в контракте с «Айрис Букс» обговорены специальные авторские условия. Согласно им, в случае ее безвременной смерти за ней остается право самой выбрать автора, который будет заканчивать ее серию, и она может назвать имя этого автора в завещании. Что она и сделала, шесть месяцев назад, 15 ноября. Она была в твердом уме.

– Мама приняла это решение в ноябре? Ноябре? Да в ноябре она еще даже не заболела! – Сара уже кричала. Лицо ее покраснело, залилось жаром.

Дэвид потер шею сзади и украдкой проглотил несколько таблеток.

Сара ахнула. Внезапно она все поняла. Она привалилась к окну, сжимая в руке письмо.

– О боже мой. Она уже была больна. Уже тогда. Дэвид, когда она узнала, что у нее рак?

– Тогда я не знал, что она больна. Она выставила эти условия много лет назад, но до прошлого ноября не называла никаких имен. Теперь издательство по закону обязано сотрудничать с тобой. Они там все умирают от нетерпения узнать, кого выбрала Кассандра, – и вполне понятным образом нервничают.

– Да неужели? – Сара снова опустилась в кресло. Дыхание у нее было частым и неглубоким, голова кружилась. Этого просто не может быть. – Но мама ведь назначила каких-то запасных авторов кроме меня, правда? Ну то есть она же не поставила бы все будущее империи Эллери Доусон на одну меня?