Кто-то хватается за спинку стула, который стоит с другой стороны от ее столика.

– Простите, я жду бойфренда. – Она лишь немного приврала. Он ей не бойфренд, как бы Рут ни нравилось это определение. Любовник, скорее. Я жду любовника? Фу, ужасно звучит.

Рут вежливо улыбается девушке, которая хотела утащить стул. Та отвечает ей натянутой улыбкой и ковыляет прочь, все еще надеясь найти в переполненном зале стул, чтобы присесть и унять жжение в стопах.

Рут пригубливает вино. Она заказала бокал, рассчитывая, что Алекс выберет бутылку чего-нибудь необычного – такого, о чем она не думала, такого, что на вкус как «персик», или как «камень, когда его лизнешь», или с «ароматом свежевспаханного поля». С некоторых пор ей стало нравиться вино, и это каким-то образом неразрывно связано с ее непреодолимым влечением к нему.

Наконец Рут замечает Алекса в море серо-угольной толпы. Из-за велосипедного шлема его волнистые волосы прилипли к голове. Озабоченно морща лоб, он ищет ее среди посетителей бара, вытягивает шею, потирая грудь ладонью. Эти несколько секунд до встречи доставляют ей истинное удовольствие, ведь у нее есть возможность понаблюдать за ним, вспомнить его лицо, насладиться реакцией собственного тела на его приближение.

– Алекс, – окликает его Рут. Она чуть приподнимается из-за столика, складывая пальцы правой руки в приветственном жесте.

Он находит ее глазами, и лицо его светлеет. Она снова опускается на стул и смотрит, как он, широко улыбаясь, пробирается к ней сквозь толпу.

– Фу, ну и тягомотина! – Алекс падает на стул напротив нее. Смотрит на свои наручные часы. – Прости, дорогая, раньше уйти не мог. – Он берет бокал Рут и, сделав большой глоток, одобрительно произносит: – Хорошее. Соаве?

Она кивает, наблюдая, как он задирает свой бежевый джемпер, под которым на нем серая футболка, немного влажная под мышками. Пока он стягивает джемпер через голову, она вдыхает его запах. От него пахнет стиральным порошком, теплом и свежестью.

– Я заказала бокал. Не знала, захочешь ли ты остаться.

Алекс пододвигает к себе меню и начинает листать его, изучая.

– Выпьем здесь бутылочку, потом к тебе? – спрашивает он. – Совсем допоздна задержаться я не могу, но и спешки никакой нет. У нее посиделки с сестрой.

Рут оглядывается через плечо. Все еще никак не привыкнет к тому, что они сидят вдвоем в людном месте, совсем недалеко от его жены и спящих детей.

Сначала их свидания проходили в условиях полнейшей секретности. Где-нибудь на улице, в запертом туалете на вечеринке, в роскошном номере отеля, в ее наскоро прибранной квартире, в ресторане среди иностранцев. Но с недавнего времени они перестали так осторожничать, решив, что всегда можно выдать свидание за случайную встречу.

Иногда, просыпаясь по утрам, она ужасается: они же ведут себя как подростки, прячутся, хитрят. При этом она не настолько ослеплена страстью, чтобы не понимать: свидания украдкой усиливают остроту ощущений. Она никому о нем не рассказывала. Так непохоже на нее. В неведении пребывали даже те, с кем обычно она делилась самыми непристойными подробностями своих любовных похождений. Ей хотелось уберечь то, что есть между ней и Алексом. И совершенно не хотелось, чтобы кто-то, как бывает в таких случаях, насмешливо закатывал глаза, донимал ее якобы добрыми подколками, указывал на его недостатки, пусть даже «для ее же блага», и уж тем более выражал свое возмущение из-за его семейного положения. Она стремилась сохранить свежесть взаимного влечения. Мнение посторонних непременно разрушило бы идиллию.

– У меня ничего нет на ужин.

– Значит, бутылку здесь, потом – к тебе, – решительно кивнул он. – Я не есть к тебе прихожу.

Позже они до последнего будут валяться вместе в ее постели, а по дороге домой на велосипеде он заскочит в местный супермаркет и купит себе сэндвич. Жалкая замена ужину из трех блюд, которым, как уверена его жена, он наслаждался в компании «норвежского гостя».

– Где ты как бы находишься сегодня вечером?

– Какая разница? Я с тобой. Давай поговорим о тебе, это куда интереснее.

Алекс кладет меню на стол и, не отводя взгляда от ее лица, вскидывает руку, привлекая внимание официантки. Заказывает апельсиновое вино.

– Оно вовсе не из апельсинов, называется так из-за цвета. Видишь? – Алекс держит бокал над свечой, чтобы пламя озаряло янтарную жидкость. – Такой цвет получается в результате ферментации виноградного сока вместе с кожурой.

Вино не сразу производит на нее должное впечатление. Оно одновременно душистое, терпкое и слегка игристое, чем-то напоминает вкус фруктового салата, который долго хранили во вздувшемся пластиковом контейнере. Но, пока они с Алексом беседуют и он расспрашивает ее о работе, смеется над ее рассказом об утренней поездке в электричке (кроме нее во всем вагоне была лишь одна пожилая супружеская чета, и старики почему-то решили сесть за один с ней столик, и только оголтелое упрямство помешало ей пересесть на другое место, в результате она целый час тряслась в поезде с зажатой ногой), Рут начинает понимать, что этот необычный ферментированный сок все-таки воздействует на ее чувства и способность мыслить здраво.

Он не целует ее, пока они вместе с его велосипедом не садятся в черное такси, направляясь на юг, в Дептфорд, в ее квартиру. Каждый раз, когда они целуются, Рут переживает три фазы: изумление (Зачем этому мужчине целовать такую женщину, как она?), утрату чувства реальности (Это ее рука или его? Они в машине? Какой сейчас год?), чисто животное вожделение. До знакомства с ним она редко позволяла себе растворяться в чувствах. Теперь ей плевать, что на них кто-то смотрит, плевать на возможные последствия. Она хочет одного – быть с ним, как можно скорее, со всем исступлением страсти. Сила этого чувства поражает ее каждый раз, когда они встречаются, каждый раз, когда его губы касаются ее губ.

Они у нее дома. Он сидит на краю кровати, натягивает футболку. Пресыщенная, она лежит на спине, влажные простыни сбились у нее в ногах.

– Когда мы снова увидимся? – Пальцем она проводит по кромке ремня на его джинсах, из-под которых выглядывает край трусов.

Вздохнув, он ложится на подушку рядом с ней, гладит ее по щеке, взглядом впитывая каждую черточку ее лица. Говорит:

– Я уйду от Сары. Так уже нельзя. Я должен уйти от нее.

Прежде об уходе от жены он не заикался. Рут замирает, задерживает дыхание, боясь всколыхнуть неподвижный воздух.

– Ты примешь меня? – спрашивает он.

Она зарывается пальцами в кудри на его макушке, приближает к нему свое лицо, нежно кусает его за левое ухо и шепчет:

– Да. Да.

Рут сидит, привалившись спиной к киту. Каждая косточка в ее теле ноет от изнеможения. Закрывая глаза, она чувствует, как проваливается в сон, но потом – толчок, и она вспоминает: вряд ли теперь она когда-нибудь сможет заснуть.

Жаль. Она всегда любила поспать.

Она поднимает усталые веки и понимает, что не одна. У своих ног на песке она видит ботинки мужчины. Она и забыла, что он рядом. Глаза все еще жжет от слез. Она обращает на него взгляд. Высокий, плечистый, широкоскулый, с бритой головой. Грудь и руки в татуировках, выглядывающих из-под футболки.

Ник смотрит на женщину. Груда конечностей на песке. На верхней губе – слизь. Она вытирает рот краем футболки, обнажая мягкий округлый живот. На пупке отметина от пирсинга.

Он отводит глаза, подходит к киту и кладет на него руки. Кожа под его ладонями еще теплая – напоминание о том, что эта жизнь только-только угасла. Ему становится грустно.