– И тебя это не насторожило?

– Ашри, – всплеснул руками Клыкарь. – Моя настороженность тает под блеском «драконов». Может, это ты слишком подозрительна?

– Может, – неожиданно согласилась элвинг, и, помолчав, добавила: – Пошли, пообедаем.

Они спустились и прошли мимо взъерошенного хозяина. Теперь Ашри разглядела его получше: коротышка бист в пёстром, как торговый развал, наряде, с ярким пером тука в петлице и золотым каффом на роге. Хозяин что-то прошелестел вслед, но слов элвинг не разобрала. Те явно предназначались лишь для ушей Грава.

– Что он сказал?

– Рафыр с юго-востока Мэй часто срывается на свой родной диалект, – улыбнулся Клыкарь и наигранно приобнял Ашри за плечи. – Обозвал меня кобелём и выразил сожаление, что первая была красивой, а вторая настойчивой. Но, если я правильно понял тональность, это был комплемент.

Ашри закатила глаза, вывернулась из-под руки напарника и припечатала книгу сказок к его груди.

– Кстати, – Клыкарь оскалился. – Ты покраснела, когда ввалилась ко мне.

– Не льсти себе, – огрызнулась Ашри.

– Так что, если решишься…

– Даже не думай! – рыкнула элвинг.

– Я-то чего? – развёл руки Клыкарь. – Вот ты опять краснеешь!

– Это от злости!

– О нет! От злости ты бледнеешь.

– Значит, от голода!

– Ммм, – Грав не мог скрыть улыбку и вовсю подтрунивал над подругой. – Голода, говоришь…

– Ты иногда невыносим! – Ашри преградила путь Грава и ткнула в него пальцем. – И я не убью тебя лишь потому, что мне нужны те пять «драконов»!

Не оставляя шанса на ответ, элвинг развернулась и быстрым шагом двинула по направлению к кабаку. Грав усмехнулся и пошёл следом, но мысль о том, что кто-то мог запечатать память книги, уже впилась в его разум и пустила корни. По крупицам он перебирал всё, что знал о заказчике. И это было сродни тому, как просеивать песок, желая напиться.

Эб летел над океаном, ища белокрылую птицу, чей силуэт пронзал небеса как парус воздушного корабля, а тень способна была накрыть среднюю рыбацкую лодку. Ветрогор – старейший из громовых, тот, кто касался земли лишь трижды за сотню лет и лишь для того, чтоб оставить потомство. Эб не был самонадеян, чтобы считать, что сможет долететь до центра океана, где обычно любил охотиться Ветрогор. Он просто знал, что сегодня именно тот день, когда их небесные пути пересекутся.

Сердце ворона пело в полёте. Наконец-то он ухватился за нить истории, из которой – в этом он не сомневался – будет соткана восхитительная песнь.

Так и произошло.

«Брюхосыт» был самой большой харчевней Лантру. Представьте длинные аббаррские гварни[5], а теперь сверните их в квадрат, поставьте друг на друга, чтобы получилось пять ярусов, и нафаршируйте эту башню под завязку тхару. Это и будет священное обеденное место жителей и гостей острова. Иногда «Брюхосыт» называли застрявшим среди океана и разжиревшим моолонгом[6]. И это было недалеко от правды.

Ярусы со столиками опоясывали разноцветную мозаичную площадь – сердце «Брюхосыта», бурлящую кухню с лучшими кулинарными мастерами Лантру, Мэйтару и Архипелага. Парящие котлы и шипящие сковороды, кувшины, источающие пряный аромат, и мерцающие угли жаровней, скрытные глиняные печи и острые блестящие шампуры, плиты холодовика с кусками мяса и аквариумы с живой рыбой… А ещё разнообразная утварь и приспособления, неустанно производящие в умелых руках вёртких поваров яства на любой вкус. «Брюхосыт» был местом, которое стоило посетить хотя бы раз, но лучше – два или три…

Клыкарь и Ашри расположились на втором ярусе – достаточно шумном и заполненном, чтобы не бросаться в глаза, но не настолько переполненном, как первый и третий.

По какому-то неведомому правилу, самые голодные оседали за столиками, лишь переступив один из четырёх порогов «Брюхосыта», а те, кто ещё не слышал пения лягушек в животе, считали, что второй слой харчевни так же полон, как первый, и тащили своё брюхо на третий. Четвёртый ярус был поделён на кабинки с ширмами, и что творилось и съедалось за ними, знали лишь подавальщики. А вот пятый выбирали мечтатели и любопытные. Первые ловили вдохновение в клубах пара и дыма, среди запахов и силуэтов. Вторые делали все то же, что и первые, но ещё с восторгом рассматривали диковинную конструкцию крыши. Огромный механизм, будто позабытый астрономами древности, поворачивал лопасти в центре, вечерами открывая вид на ночное небо. А днём шестерёнки вращались, разворачивая зеркальные лепестки так, что свет Орта дробился и оживал множеством золотых осколков, лестницей ведущих из чрева «Брюхосыта» к небу. Не было того, кто не попадал под очарование этой иллюзии и постигал всю суть надписи венчающей каждую из четырёх дверей харчевни: «В сытости блаженство, в Брюхосыте – ты сыт». Напрашивающийся вывод был столь прост, что его не стали включать в послание, или же пожалели посетителей. Ведь всем известно, что мудростью словесной голодный живот не наполнишь, и любое откровение лучше вкушать вместе с нежными отбивными и терпким вином, чем под кваканье пузных лягушек.

Подавальщики в белых, как морская пена, халатах шныряли подобно муравьям в чреве этого «существа», обслуживая бесконечные потоки голодных и достигая главной цели заведения – сытости брюха клиентов.

Клыкарь смотрел на Ашри: брови сдвинуты, руки скрещены на груди, взгляд устремлён внутрь. В некоторой степени её подозрительность была ему понятна. Более того, он разделял опасения элвинг, вот только не мог увязать их и сложить картину целиком. Если подумать, то ничего необычного в заказе не было. Попадались и более странные прихоти. Как-то один тхару заказал личинок корневого жука для своей супруги на годовщину свадьбы. Хотел, чтобы они стрекотали, как на первой их встрече. Но «поют» лишь взрослые особи, так к чему были личинки? А к тому, что почтенный супруг замыслил сам вырастить их и обучить музыкальной премудрости, дабы они ещё исполнили их любимую песню. В другой раз скорченная временем старуха просила привезти ей скелет с Шиуна – Острова Бряцающих Костей. И чтоб кости были белы как снег и пролежали в песчанике острова не менее десяти кварт лет. Странностей хватало, а в руины Древних охотники и без заказов наведывались с завидным постоянством. Что же в этот раз тревожило напарницу?

– Да брось! – разорвал затянувшееся молчание Грав. – Какой у тебя довод против десяти «драконов» и моей компании? И пауки не аргумент!

– Ничего конкретного. Но… – Ашри поёрзала на стуле. – Крохотный камушек в ботинке способен разбить ногу в кровь и заставить хромать.

Грав скривился, словно кислую моргу съел.

– Так давай вытряхнем этот камушек, – он доверительно наклонился к элвинг. – И пойдём дальше.

Ашри хотела возразить, но отвлеклась: к ним угрём скользнул подавальщик, манжет сверкнул идеальной белизной и две тарелки изящно скользнули с его рук на стол. Один беглый взгляд, и рот наполнился слюной, живот заурчал в предвкушении, мысли затуманились. Круглые, идеальные шарики из фарша мяса, птицы и даров моря, в румяной прозрачной оболочке были выложены полукругом вокруг соломки из нежного каба. Фирменное блюдо «Брюхосыта» называлась «ВсёЕстьТут». Некоторые поговаривали, что начинённые мешочки – это пародия на набитое брюхо. И хозяин харчевни, имя которого никто не помнил, и потому он делил его со своим заведением, увидел рецепт во сне, а проснувшись, счёл такой образ крайне поэтичным и написал даже пару лиричных строк:

«Как полный мешок будешь ты крут, вбирая дары Брюхосыта. Не стоит страдать и выбирать, всё, что поесть, найдёшь тута».

Если бы повара судили по его стихам, «Брюхосыт» был бы самым пустым заведением. Так что стоит прославить мудрость жителей и гостей Лантру, которые предпочитали пище духовной – гастрономическую и охотно заказывали добавку, а на сдачу покупали сборник стихов, более как приятный сувенир, нежели бальзам для сердца. В любом случае, каждая из сторон оставалась довольна, ведь ни один поэт на Мэйтару не мог похвастаться таким числом проданных копий. Однако Брюхосыт был достаточно скромен, чтобы называть себя самым продаваемым автором, и слишком умён, чтобы понимать, что количество не влияет на качество, ведь тхару даже не отведывают его словесных блюд, а отведав, пытаются поскорее закусить чем-то более изящным. Но в чём он был силён, это в своём призвании кормить пусть не дух, но брюхо каждого, чем исправно и занимался пятую кварту лет.