Они убежали из Польши, когда на них набросились немцы, а Яшина мама не успела. Поселили их на Колыме. Арнольд Моисеевич не был заключённым, наоборот, он их лечил, но главный врач был одновременно уголовником. А сразу и не подумаешь, удивлялся Яша. Похож он был на старого профессора с седой бородой, как будто это про него придумывал книги Жюль Верн. А Яше он говорил «Вы», как большому.

Им тогда, по словам Яши, повезло: тех, кто остался, немцы убили. И мама где-то потерялась, а он её совсем не помнит, и у них её фотографии нет. Получается, что он никогда не узнает, какая у него была мама. Папа говорит, что очень красивая и с косой, а, как покажешь ему на какую-нибудь красивую тетеньку, он говорит, что мама была живой ангел, и сравнить даже невозможно.

– А как немцы угадывали, кого убивать, а кого нет? – недоумевал Серёжа.

– Да я и сам не знаю, может быть, от соседей. Мы ночью убежали, папа меня спасал, а мама пропала, но я ничуточки не виноват, папа говорит. Она не пришла вовремя, потому что её схватили немцы. Я тогда меньше тебя был, ходить не умел и ничего не помню. Ваших евреев потом убили тоже, когда пришли немцы. Не все догадались скрыться на Колыму, по-взрослому вздыхал он. Те, кто убежали подальше от немцев, те и спаслись, как мы с папой, а ваши все-все погибли.

Перед войной, наши люди ничего не знали о зверствах фашистов, об этом по радио не говорили и в газетах не писали, чтобы не испортить международные отношения. А пожилые тогда ещё помнили тех немцев, которые приходили в первую войну. Вежливые такие, культурные, никого не трогали. Тот, кто спрятал ценные вещи подальше, вообще не пострадал. Поэтому многие надеялись, что и на этот раз можно будет переждать, пока вернется Красная армия. Но Красная армия пришла слишком поздно.

Думаете, начальнику очень даже по нраву командовать нижестоящим персоналом? Полагаете, большое удовольствие? Кузьма Петрович точно знает, что это не так. Поднялся он высоко, ему подчинялась добрая половина завода, от его каприза зависели многие, но что за радость? Вот покомандовать бы директором…

Поэтому, когда Кузьма Петрович вышел на пенсию, он ощутил облегчение от вольной жизни и свободы. И пусть от него теперь ничего не зависит, но и он не зависит ни от кого. Мир оказался устроен проще, если смотреть снаружи, а люди сложнее, чем он полагал.

Естественные в его годы мелкие недомогания не мешали Кузьме Петровичу выглядеть крепким ещё мужчиной, во всяком случае, так он себя ощущал и на что-то надеялся. И вдруг, на днях, какая-то посторонняя школьница нечаянно жутко огорчила Кузьму Петровича.

Жена послала его за картошкой и луком. Он взял сетку того, сетку другого и, заодно, прихватил солидный грейпфрут, порадовать супругу. Всего-то и потянуло на несколько килограмм, ведро воды весит больше. Идет он не спеша, прогуливается, вдыхает аромат свежескошенного газона, чуть прихрамывая на левую ногу. Наблюдает, как ворона издевается над пытающейся задремать в тени киоска кошкой. И тут, как из ничего, сконденсировалась эта пигалица, концентрат чьей-то мечты. Дедушка, шепчет она, я вам помогу, а вы дышите свободно, отдохните, оглянитесь, какая вокруг красота, сейчас у вас всё пройдет.

Ношу свою Кузьма Петрович, конечно, отдавать не собирался, разве же это груз! Спасибо, говорит он, вон старушка плетётся, совсем ветхая, ей бы помочь. Похоже, она даже забыла, где живёт. Как же, забудет она, возразила девушка, знаю я её, она и вас переживёт. Еще хорошо, что молчит, услышали бы вы её зловредный голос! Кузьма Петрович решительно потянул на себя сумку с продуктами, но девица оказалась покрепче. Левой рукой схватила покупки, а правой аккуратно придержала Кузьму Петровича за локоть, как будто он вот-вот и потеряет равновесие. Ну, не драться же с девчонкой.

Поэтому Кузьма Петрович поблагодарил незваную помощницу и по пути узнал, что у неё в школе скоро выпускные экзамены и нет, она их не боится, ну ни капельки. Что она давно разочаровалась в мальчишках и замуж ни за что не пойдет. Что подруг у нее полно, и она даже не может выбрать из них самую-самую. А учиться она пойдёт на политика, но ещё не совсем знает, где этому учат.

Кузьма Петрович догадывался, где учат на политика и кого именно, но мыслями своими не поделился.

Когда Ванюша с родителями вернулся из эвакуации, квартира их была кем-то занята, не выгонять же их, да Ванюша её толком и не помнил. Поселили их в двухкомнатной коммуналке, они были третьей семьёй в этой квартире. Кроме них там жило обширное семейство местного почтальона. Из их комнаты всегда слышалось хныканье и визги, это ссорились четыре вредные сестрички. Кухню занимала толстая и весёлая продавщица, тетя Валя. Она, по дружбе, предлагала приносить им какие-нибудь продукты, но маме было неловко. Прихожая была очень большая, крупнее их комнаты и там никто не жил. Туда каждый вечер почтальон вкатывал свой мотоцикл, но Ванюше даже прикасаться к нему не разрешали. Особенно тяжело ему было это выдержать в воскресенье, с раннего утра до ночи, весь день.

Каждый вечер, после работы, мама и Ванюша выстаивали очередь за хлебом. Ванюша любил с ней ходить, потому что там всегда шныряли беспризорники, и с ними иногда удавалось, если повезёт, тайком поболтать, об интересном. Кроме того, тетя Валя обычно дарила ему конфету с повидлом – подушечку. Он её сберегал и потом отдавал беспризорникам: подлизывался, они домашних детей не очень-то почитали. Да ему и не жалко было этой конфеты, подумаешь, радость.

Как-то мама принесла от рыбаков огромную рыбу, еле дотащила. Не целую, конечно, только переднюю половину, морду, кусок живота и плавник на спине. Она шлёпнула её на стол, села рядом, и так устала, что никак не могла вздохнуть.

– Это сом, – сказала она, – только у него отрезали усы, чтобы они по земле не волочились.

– Сом? – недоверчиво кашлянул папа. – Кто его добил?

– Да никто. Он, бедняга, случайно запутался в сетях, – пояснила мама, – а рыбакам он был не нужен. Вот мы с Веркой и разделили его на двоих. Сейчас поджарю – пальчики оближете. Наверняка, и на завтра останется.

Мама растопила печь и поставила на нее старую сковородку, которая где-то валялась, ею пользовались ещё до войны, когда еды было много, а Ванюши не было. Эта загадка всегда Ванюшу мучила: где он был, когда его не было? Мама уверяла, что он тогда был у нее в животе, но разве это что-то объясняет? Ну, допустим, он как-то попал к ней в живот, а где он был до того? Выходит, он получился совсем из ничего? Или все-таки где-то был раньше? Когда человека убивают в бою и его разрушает снаряд, он перестаёт существовать. Это намного понятнее. А как он появляется из ничего? Поэтому, когда Ванюша увидел заслуженную сковородку, он снова попытался выяснить у папы подробности своего появления на свет.

– Ну, хорошо, – уговаривал его папа, – допустим, ты был и раньше. Вспомни, где ты был, что ты видел, что ты делал и что с тобой в то время происходило. А если ты ничего не помнишь, значит, ты тогда и не существовал вовсе.

– Хитренький! Вот я не помню, когда праздновали Победу, но ты же сам рассказывал, как вы с мамой брали меня на демонстрацию. Кого ты туда водил, меня или какого-то дурачка, который ничего не видит и ничего не понимает?

– Здесь ты прав, – соглашался папа, – дурачком ты не был. Радовался вместе со всеми, да потом забыл. Ранние годы все забывают. Вот скажи, ты помнишь, как, выловив картошку из своей тарелки с супом, всей пятернёй залезал в мамину, чтобы добыть картошку и оттуда?

– Нет, – смущенно ответил Ванюша, – а зачем я отнимал у мамы картошку, от голода?

– Да нет. Я думаю, в воспитательных целях. Потому что ты при этом назидательно заявлял: «Такие мамы не бывают, что кушают картошку». А был тогда ты вполне упитанным, голодать тебе не давали, мы с мамой это делали вместо тебя. На самом деле, никто не знает, как внутри человека появляется личность. Вот вырастешь и займись этой проблемой.