Вот еще один шанс выстрелить!

— Шани, — сказал Иван Григорьевич. — Детское прозвище Иоганна Штрауса. Шани. Его и всю жизнь все близкие так звали. Как вас Сосо или Коба.

Оценил! Повернулся на сто градусов и глянул уважительно, как бы говоря: ого, да ты, братец, знаток!

Когда владелец казино фыркнул, что не слыхал такой фамилии Штраус, Иван Григорьевич сказал Молотову:

— Как же так? У него же отец был знаменитым на всю Вену композитором. Марш Радецкого.

^{Записка В. М. Молотова в Политбюро ЦК ВКП(б) о выдаче повышенной оплаты кинорежиссерам и кинооператорам и премии артисту Б. В. Щукину за постановку кинокартин «Ленин в 1918 году», «Щорс», «Человек с ружьем». (Утверждено постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 23 марта 1939 г.) 21 марта 1939}

^{Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы В. М. Молотова, Л. М. Кагановича. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 163. Д. 1219. Л. 69]}

И Сталин услышал, кивнул. Когда появилась певица Карла Доннер, Большаков отпустил реплику:

— Жалкая подделка под нашу Орлову.

Сталин повернулся и бросил ему улыбку. Когда Штраус и Карла едут по утреннему Венскому лесу и композитор, соединяя пастушеские рожки, пение птиц и стук копыт лошади, сочиняет вальс «Сказки Венского леса», Большаков восхитился:

— Изумительная сцена!

И Сталин вообще развернулся в его сторону:

— Что правда, то правда!

С этого эпизода главный зритель смотрел картину, затаив дыхание, Большакова раздражало пискливое пение Карлы Доннер, но тут он решил воздержаться от реплик, мало ли. Он видел, как Сталин переживает за бедную Польди, которой изменяет муж. И Польди ему явно нравится. Ближе к развязке богатый покровитель Карлы приходит к жене Штрауса и утверждает, что за любовь надо бороться, он и Польди одинаково страдают от измен тех, кого они оба любят.

— Вот здесь им бы и сойтись, — тихо произнес Большаков.

— Это был бы хороший ход, — не оглядываясь, отозвался Сталин, а Иван Григорьевич радостно отметил про себя: еще одно попадание!

Когда просмотр закончился, все, видя, как растроган главный зритель, принялись расхваливать картину, все переживали за любящую и мудрую Польди, своей любовью сумевшую вернуть мужа.

— Великолепно показан творческий процесс, — подметил Большаков. — А то все снимают про личную жизнь великих творцов, а как они творят, остается на обочине сюжета.

— Весьма точное наблюдение, — снова оценил Сталин. — А как вы думаете, насколько авторы придерживались правды факта?

— Полагаю, очень мало придерживались, — ответил Большаков.

— А подготовьте мне справку на сей счет. Принесите сюда же на следующий сеанс. Товарищ Молотов вас известит когда.

Все, он попал! Попал в свою струю! Но можно и еще добавить:

— Хорошо, товарищ Сталин. И разрешите, я на пробу своего киномеханика приведу. Исключительный виртуоз. И вдобавок изумительно разбирается в кинематографе.

— Как фамилия?

— Ганьшин.

— Ну ладно, приведите. Посмотрим, будет ли у него ломаться аппаратура.

Та-ра-ра-ра-ра, плям-плям, плям-плям, та-ра-ра-ра-ра, плям-плям, плям-плям, — чирикало и курлыкало в душе у Ивана Григорьевича вальсом «Сказки Венского леса», когда он покидал Кремль и по слякотной мартовской ночи шел пешком до самого дома.

Уже на следующий день он отправился в Ленинку, набрал десятки книг о Штраусе, составил полное сравнение фактической жизни композитора с тем, что показано в фильме, и нетерпеливо ждал новой встречи с главным зрителем.

В эти дни его потрясли одобренные Политбюро премии для отличившихся деятелей кино: Ромму за «Ленина в 1918 году» и Довженко за «Щорса» — по сто тысяч рублей! И это при том, что рабочий в Москве получал не больше четырехсот рублей в месяц, а сам Большаков на своей хлебной должности имел в месяц полторы тысячи. Мясо стоило семь рублей килограмм, масло — шестнадцать, рис — шесть, а бутылка водки — десятку. На сто тысяч Ромм и Довженко могли купить десять тысяч бутылок! Или отгрохать себе квартиру в позолоте. Другие режиссеры и актеры тоже получили немалые премии. Юткевич за «Человека с ружьем» — семьдесят пять тысяч, Щукин за роль Ленина — двадцать и так далее. Неплохо зажили наши киношники! Эйзенштейну без защиты диссертации — степень доктора искусствоведения.

В начале апреля учредили должность наркома морфлота и первым назначили, кого бы вы думали? Дукельского. А на следующий день — гром и молния! — арестован Ежов. Охотник попался в собственный капкан.

Вскоре Молотов сказал:

— Готовься, Иван Гэ-григорьевич, Дукельский сдает дела, и все идет к тому, что ты — на его место. Понравился ты Сталину, злодей эдакий.

И наконец, в середине апреля пошли в Кремлевский кинотеатр. Народу на сей раз приглашено оказалось много, зрительный зал, рассчитанный на несколько десятков мест, почти полон. Сталин, весь его ближний круг, сын Василий в форме курсанта авиашколы, дочь Светлана, Каганович — не один, а с братом Михаилом, наркомом авиационной промышленности, — полтора десятка разнообразных летчиков во главе с начальником ВВС, наголо бритым Локтионовым.

— Давай своего механика, — сказал Молотов, — Сталин все помнит, где, говорит, обещанный Ганьшин?

Саня Ганьшин уже несколько лет крутил кино в Совнаркоме, и безукоризненно, только бы теперь не подвел! Дукельский на сей раз обеспечил нового механика Липшица, но Молотов приказал заменить его на Ганьшина, и тот, волнуясь, но при этом как-то и воспаряя, принялся за дело.

— Товарищ Сталин, мой механик просит десять минут для осмотра аппаратуры, — обратился Большаков к главному зрителю.

— Ладно, — кивнул тот. — А справку по Штраусу?

— Подготовил, товарищ Сталин, вот подробная схема соответствий и несоответствий. Он протянул несколько страниц, поделенных сверху вниз надвое под рубриками: «Факт» и «В фильме».

— Много несоответствий?

— Навалом. Никакой Польди и никакой Карлы. Этот Штраус, надо сказать, тот еще был юбочник. И нравы царили в той Вене среди богемы — ого-го! Сначала Шани подкатывал к нашей русской Ольге Смирнитской, пять раз приезжал в Россию, потом нашел утешение с оперной певицей Генриеттой Халупецкой, чешкой, у которой было уже семеро детей от разных мужчин, причем ни за одним из них она не была замужем. Потом Штраус женился на Анжелике Дитрих, потом — на еврейке Адели Дойч, вдове банкира… Короче, я тут все расписал. Все остальные несоответствия, анахронизмы и тому подобное.

— И ваше мнение о фильме ухудшилось?

— Признаюсь честно, ничуть, — ответил Большаков, тонко уловив интонацию Сталина. — Несоответствий навалом, а фильм берет за душу, и это главное.

— Так, значит, правда искусства выше правды факта?

— Выше. Но только если произведение искусства имеет высокую цель. Проникнуть в душу человека и облагородить ее.

— Спасибо, товарищ Большаков.

Такое количество приглашенных авиаторов объяснилось тем, что показывали фильм «Эскадрилья № 5», про то, как разведчики перехватывают приказ Гитлера о начале войны с СССР и наши летчики проводят превентивный удар по немецким авиабазам; двое летчиков на парашютах спускаются на вражескую территорию, находят немецких антифашистов и вместе с ними передают на нашу сторону координаты крупной фашистской подземной базы, а потом угоняют самолет и на нем благополучно возвращаются.

Большаков на сей раз сидел далеко от Сталина и весь фильм молчал. Да в нем и не было нужды. Когда зажегся свет, все в едином порыве стали громить картину, летчики во главе со своим лысым Локтионовым возмущались тем, как непрофессионально показана авиация, другие высказывались о низких художественных качествах ленты, а Молотов заявил:

— Надо ли нам вообще кино о возможной грядущей войне с Германией? То, что Гитлер захватил Австрию и Чехию, и то, что он создал Анти-ко-коминтерновский пакт, не дает безусловной гарантии, что он осмелится напасть на нашу страну. Считаю эту картину пэ-преждевременной. К тому же она бездарно сделана.