– А это что у вас, опять рапорт от студентов? Мне это не надо. Я и так знаю, что студенты вас любят, оставьте эту бумагу себе на память.
Ну что ж, как пришла с этой бумагой за пазухой, так и уйду. Положу ее в свою особенную копилку, там у меня уже есть подобные рапорты, стихи с дифирамбами, кружки с моими портретами и трогательными надписями, сердечки с узорами, фотографии…
– Можете идти, – говорит Инесса Ивановна. – Идите и работайте. Когда приедет недовольная мама, вам позвонит Лобанова, будете разбираться в ее кабинете.
– Спасибо, – неловко бормочу я и иду к себе.
По пути в свой кабинет меня угораздило встретить Суходнищеву, куратора двадцать первой группы. Маленькая худощавая женщина процокала каблучками буквально в метре от меня.
Больше всего мне хотелось сделать вид, что я ее не заметила, и я ускорила шаг. Но она сама демонстративно поздоровалась, и мне пришлось поздороваться в ответ.
До самого вечера я не уходила с работы, хоть и пары давно закончились. Все ждала, когда позвонит Лобанова и пригласит в свой кабинет. Представляла эту маму, представляла, что она может мне предъявить.
Что я скажу ей в ответ? Наверно, стоит сказать следующее:
– А все ли вы знаете о своей дочери, может быть, стоит присмотреться к ней повнимательнее? Не может быть такого, что деньги она просит на самом деле на сигареты или нечто подобное, запретное, а вам говорит, что это преподаватель взятку требует? Как думаете? Такие случаи происходят сплошь и рядом…
Но ни в этот день, ни в последующие дни никакая мама не приехала, и в кабинет Лобановой меня так и не пригласили.
В ДАЛЕКОМ ПРОШЛОМ
В нашей квартире на Карманова одно окно выходило на юг, на море и город, а остальные четыре окна – на запад.
Внизу была двухполосная дорога, по которой ездил автобус и немногочисленные в то время автомобили. Настолько немногочисленные, что папа оставлял там свой «КАМАЗ» и спокойно шел домой заниматься своими делами. Представляю, что случится сейчас, поставь там кто-нибудь такую огромную машину – встанет все движение, на всю улицу не переставая будут гудеть возмущенные сирены, водители с ругательствами выскочат из своих автомобилей.
Через дорогу стояли жилые дома, и в одном из дворов находилась футбольная коробка, которая на зиму превращалась в хоккейную. Иногда туда привозили гигантских размеров экран, и мы из своих окон могли смотреть мультики. Интернета тогда не было, люди общались, и у меня было полно друзей и знакомых как со своего дома, так и из этих домов напротив.
Сразу за этими домами располагался военный инфекционный госпиталь. Это были одноэтажные здания, построенные в годы сталинских репрессий для пересыльной тюрьмы. Людей привозили сюда из Москвы в железнодорожных вагонах, а затем, дождавшись подходящего судна, морем отправляли отбывать наказание на Колыму. Многие из тех людей пытались хитростью избежать отправки на верную гибель и притворялись сумасшедшими. Мнимых сумасшедших было так много, что пришлось построить отдельное большое здание с не менее большой территорией – так называемый дурдом. Но во времена моего детства этого дурдома уже не было, его снесли.
И за всеми этими постройками, на сопке, возвышалось вроде бы ничем не примечательное серое здание. Но для меня оно было волшебным – это была школа! И не просто школа, а моя школа, в которую я скоро начну ходить. Иногда во время прогулок я оказывалась рядом с этой школой, видела там замечательных девочек и мальчиков в школьной форме, даже слышала их разговоры, смех, какие-то особенные школьные песни. Сколько во всем этом было бодрости, позитива, как я мечтала поскорее оказаться там, в их рядах!
И вот уже прошел выпускной в детском саду, почти через месяц долгожданное первое сентября, уже куплена замечательная форма с белым и черным фартуком, красивый желтый ранец, новые прописи, тетрадки, ручки, наборы букв и цифр. Я с упоением представляла интересную взрослую школьную жизнь, как я получу в библиотеке учебники, как буду получать одни пятерки. Дедушка приготовил свой выходной костюм, чтобы водить меня по утрам на занятия, и тут… очередная насмешка судьбы.
Кто-то сказал моей маме, что эта школа «с уголовно-хулиганским уклоном». А еще якобы дети ходят в эту школу мимо инфекционного госпиталя и регулярно заражаются всеми известными инфекциями. И на мою беду, мама поверила. И бросилась с мольбами ко всем возможным знакомым, чтобы меня приняли в другую школу. Куда-то она бегала относить подарки, с кем-то договаривалась, тогда ведь по закону ребенок мог пойти только в школу, закрепленную по месту его прописки.
Говорят же – бойся своих желаний. Наверняка мама впоследствии пожалела, что это ее желание сбылось. Путь в другую школу оказался намного длиннее, и все время в сопку, и все время морозный ветер в лицо.
Все классы были уже набраны и переполнены, поэтому меня определили в дополнительный маленький класс с литерой «д», туда угодили все умственно-отсталые и проблемные дети, оставшиеся на второй год. Штатных учителей на этот класс не хватило, и у нас вели занятия студентки-практикантки педучилища, они постоянно менялись. Помню, одна из них называла нас «сбродом» и «лодырями».
Конечно, инфекционного госпиталя по пути не было, зато в первые же школьные дни мы все подхватили вшей от одной девочки из неблагополучной семьи, до сих пор помню, как мама мыла мне голову каким-то специальным вонючим мылом.
Большинство детей были из неполных семей, папа был только у меня и еще у одной девочки. Некоторые из этих семей держались на плаву, а некоторые были откровенно неблагополучными. Помню, однажды один мальчик заплакал, когда учительница при всех сказала ему:
– Что, жалко тебе свою маму, да? Забыл небось когда видел ее без синяков на физиономии? А не будет пить и мужиков всяких водить!
Воровство было на каждом шагу, каждый день всех заставляли выворачивать карманы, чтобы найти пропажу у кого-то ручки или карандаша, или пенала.
Со мной за парту посадили мальчика, который ни с того ни с сего набрасывался на меня с кулаками. Тогда его пересадили к его сестре-близняшке. Сестра с виду была спокойная, но после окончания школы я узнала, что она осталась с братом одна в квартире, после смерти их спившейся матери, и прожила после этого недолго. Очевидцы рассказывали, что она шагнула с девятого этажа с именем брата на устах. Вот серьезно, произнесла «Андрей» и прыгнула. Вскоре этот Андрей женился, у него обнаружили СПИД, и каждый день соседи слышали как супруги выясняли, кто кого заразил.
Вот с такими детьми я училась в одном классе.
И с уголовно-хулиганским уклоном как раз оказалась эта школа, а не та, на которую наговаривали! Про Сеню с ярко-голубыми глазами я уже рассказывала, он из школы ушел в колонию и к учебе больше не приступил. Хотя я была бы не против его возвращения.
Была еще такая девочка, Оксана, которая била других девочек, а мою подругу Верку однажды поймала в туалете, наполнила шприц водой из унитаза и хотела ей вколоть. Чувствовала она себя вершителем судеб и не сомневалась в своей власти и безнаказанности. Но лично мне повезло, однажды она сказала при всех:
– Не бойся, тебя я не трону, ты в третьем классе помогла мне спрятать ручку, которую я украла у того пацана.
Было множество бандитов с громкими именами, которых знала и боялась вся школа: Салик, Дуля, Нестеренко. Много лет после окончания школы мне снились кошмары с их участием. В этих кошмарах я чувствовала полную незащищенность, жуткий страх, лихорадочные поиски выхода.
Но это только бандиты, а были обычные школьники, которые вели себя с агрессией. Например, когда выпадал снег, к школе невозможно было подойти: перед входом стоял строй пацанов, забрасывавших девчонок снежками. В классах постоянно стреляли из рогаток и других самодельных устройств, даже учителям иногда прилетало. Самыми агрессивными были дети из неблагополучных семей, с самого детства обиженные жизнью. У того родители слепые, а того отец избивает смертным боем. И такой озлобленный ребенок приходил в школу и набрасывался на тех, кто не мог ответить, мог подойти и ударить по лицу ни за что. А учители не вступались, они делали вид, что ничего не заметили. Для меня до сих пор загадка, почему учителя ничего не предпринимали. Сами их боялись, что ли?
