Почти не сопротивляясь, дверь отворилась внутрь кабинета, и Лес проскочил в нее еще до того, как она вновь закрылась.
— Да это просто перегородка, — объявил Лес. — Видно, тут была одна комната. — Он вдруг высунул голову из-за двери и неожиданно улыбнулся. — Что ж, я не жалуюсь. Мне только легче, верно?
А вот Джарвиз жаловался. Горько жаловался. Он еще не пришел в себя после падения, опасался неприятностей от незваных гостей, а потому плохо соображал и оказался во власти огромной, непослушной связки ключей. Ключи, всегда покорные, услужливые, так что перебирать их было легко, словно четки, теперь ускользали из-под пальцев, и перед каждым классом нужный ключ, как назло, давался в руки последним. Поди разберись, кто тут виноват — он или ключи. Что-то неладно. А что, не поймешь. Теперь придется осматривать каждый класс, а ключи эти, чем бы помочь, одна помеха.
Осмотреть все необходимо. В зале на полу вода, и невесть откуда она взялась; чем-то странным, недобрым сейчас пронизывает в школе, будто в машине, перед тем как откажет мотор или лопнет шина. Плохо дело. И почему-то Джарвиз почувствовал себя виноватым.
Он ведь совсем недавно был в вестибюле, и все там в порядке, только одна стеклянная створка в крыше оставалась открытой. В зале тоже, если б не загадочные лужи на полу, все вроде на своем месте. Значит, только и надо еще проверить классы. Мимо шести классов, что по левой стороне, он уже проходил, когда шел в зал, но теперь надо будет в каждый заглянуть. А пока что он заходил во все классы по правому коридору, по тому самому, которым прокралась команда Леса.
Вообще-то был один ключ, который подходил ко всем дверям, но его как раз взял мистер Маршалл, чтоб заказать по нему еще один, для себя, — свой он покорежил, открывая одну из дверей… И вот Джарвиз нетерпеливо теребит свою металлическую головоломку, и пальцы не слушаются, и он клянет всех на свете.
Каждый класс, куда он заходил, казалось, был в полном порядке — то есть все, вроде, цело и на месте. А вообще-то нашлось бы о чем поговорить. В одном, где учителем стажер, корзина с посудой из-под молока осталась в углу, а не выставлена к двери, как положено. В другом пол подметен, а стулья так и остались вверх ногами на столах. И хоть Джарвиз был еще не в себе, он уже готовился сказать словечко-другое нарушителям установленного порядка, разве что надо будет заняться чем-то посерьезнее. Медленно, один непослушный ключ за другим, одно проклятье за другим, одна дверь за другой, он продвигался назад к вестибюлю, и понемногу в голове у него прояснилось и все уверенней становилась походка.
А Терри переживал еще одно потрясение — пожалуй, за этот день самое сильное — оттого, что очутился незваным в кабинете мистера Маршалла. Когда его посылали или вызывали сюда, он ничего не мог толком рассмотреть. Присутствие директора подавляло его, и лишь потом в памяти вдруг всплывало что-нибудь как будто не замеченное — своего рода остаточный образ, запечатленный глазной сетчаткой, словно пленкой фотоаппарата. Так, например, однажды отец выиграл в фабричной лотерее барометр, и Терри вспомнил, что точно такой же висит в кабинете мистера Маршалла. Или как-то в магазине тканей он увидел директорские занавеси. Теперь он стоял в этой святая святых и смотрел на все новыми, испуганными глазами.
Отец Терри сказал бы, что, похоже, у мистера Маршалла не так уж много дел. Слишком пусто, слишком прибрано у него на письменном столе. Слишком продуманно и аккуратно все расставлено. Не видно, чтоб он изнемогал под грудами бумаг, которые обрушиваются на него изо дня в день. Чернильный прибор зеленого сланца (привезенный из Уэльса, где он проводил отпуск); качающееся пресс-папье с розовой, без единого пятнышка промокательной бумагой, другое — стеклянное, чтобы класть под него бумаги, а ни одной бумажки под ним нет; телефон поставлен под углом в сорок пять градусов, чтоб, разговаривая, удобней облокотиться на стол — таковы были символы его деятельности. Возможно, Терри все эти признаки ничего не говорили, зато он мог поручиться, что на расследование преступлений, крупных и мелких, мистер Маршалл времени не жалеет. Это весьма важно, чтобы сохранить доброе имя школы, часто повторял директор. Такова его работа: думать, намечать линию поведения, взвешивать все «за» и «против» и усердно и старательно вершить правосудие.
И Терри уже сник, подавленный гнетущей внушительностью этого небольшого кабинета, каждая секунда длилась и длилась, и такая одолела жуть, как прежде в пустом доме в квартале доков, только еще гораздо страшней. Все, что происходит, — зло, и это не во сне, а наяву. И хоть ни в чем он не виноват — конечно же, нет, — но ведь все началось с его бегства из дому, а потом он и вовсе окажется в ужасном положении, оттого-то он теперь чувствует себя преступником, будто сам затеял этот налет. Будто очутился по ту сторону ограды, отделяющей добро от зла, и стоило перемахнуть через нее, она так выросла, что назад уже не перебраться.
Пресс-папье перекочевало к Мику в карман джинсов, и на бедре у него словно вздулась шишка, а сланцевая подставка для ручек оказалась у Футбольной башки, и он запустил ею в электрические стенные часы. Но не попал и с досады выругался, а его снаряд лишь царапнул обои и, не натворив больших бед, упал на пол. Но удар об стену прогремел в маленькой комнате, точно взрыв в карьере, откуда этот сланец извлекли на свет. Все подскочили от неожиданности, а неожиданностей Лес не любил. Взбешенный, он с размаху двинул Футбольную башку по плечу.
— Дубина! — рявкнул он. — Мы не за тем пришли!
— Будешь тут крушить, скажут — тут были не порядочные воры, а бандюги, — ухмыльнулся Мик.
— Из-за его дури народ сбежится. Нам надо взять транзисторы — и дёру. Бить-крушить будешь в другой раз…
— А чего дерешься! — проныл Футбольная башка, держась за плечо.
— Это зря… — поддержал Мик.
— Заткнитесь вы! — Разозленный Лес повернулся к тому, кто знал, где тут что: — Слышь, Терри, в каком шкафу?
Терри. Опять. Да еще когда разозлился. Может, когда он зол на своих, он добрей с тем, кто ему помогает? Вот это здорово! — мысленно усмехнулся Терри. Но, может, это и не так. С таким Лесом никогда не знаешь, на каком ты свете.
— Вон в том. Под окном. Левая дверца.
Что толку упорствовать? Только отколотят, а шкафы Лес все равно переломает, пока не отыщет, что ему надо.
Под окном с жалюзи в металлической раме стоял низкий шкаф, дубовый, но выкрашенный в белый цвет, чтобы выглядел современнее. Он-то уж наверняка заперт, это Терри знал. Когда приходишь за приемником, мистер Маршалл всегда его отпирает. Но Лес уже опять уверовал в себя, для него это не помеха. Он многозначительно поглядел на Мика, присел на корточки и очень осторожно, будто хирург во время тончайшей операции на ухе, стал поворачивать нож в замке. Ему ясно было — шкаф старый, крепкий, такой пинком не откроешь, только зашибешь пальцы, и скачи потом на одной ноге по комнате всем на потеху. А с замком этим он справится, это ему раз плюнуть.
В полминуты дверца была открыта, нож сунут обратно в карман джинсов, и вот Лес дорвался. Наконец-то! Он горел жадным нетерпением, действовал и ловко и грубо, точно палач. Порывисто сунулся внутрь. Вот оно, ради чего он здесь, ради чего угрожал, и запугивал, и вел их: он знает, на что пустит деньги, которые теперь выручит, и, точно голодающий, который дорвался до кладовки со съестным, он запустил руки в шкаф. Глаза его блестели, из носу текло, в горле как-то странно булькало.
— И всего делов! — сказал он и громко, пронзительно, гнусаво засмеялся. — И всего делов, черт возьми!
Джарвиз направлялся к первому из тех шести классов, которые еще предстояло осмотреть, и его здоровое ухо было обращено к левой стене коридора, а за этой стеной помещался директорский кабинет. И он услышал: что-то ударилось об стену, и тотчас раздались громкие сердитые голоса. Это уже не ошеломило его — открывая одну за другой двери классов, он чего-то в этом роде и ждал. Вот, значит, они где! И, судя по голосам, — ребятня. Ясно! Он не спешил, не кинулся вслепую прямо в кабинет, он ведь старый вояка, стреляный воробей; нет, он тихонько отворил дверь в вестибюль, проскользнул туда и ловко — теперь и ключи и пальцы отлично слушались — запер ее за собой. Он готовился к броску в атаку, и, как в былые времена, перед тем как выскочить из окопа, в нем поднялось до боли острое волнение, и тело сразу стало моложе лет на десять. Он пригляделся к вроде бы закрытой двери канцелярии, потом подкрался к входной двери и запер ее; и точными движениями пехотинца, готовящего штык к бою, расстегнул пряжку своего широкого кожаного пояса. Дернул, еще раз, еще; повернул, еще раз, еще, потянул, еще раз, еще. Есть! Свободный от пряжки конец ремня обернул вокруг правой кисти и осторожно приблизился к комнате секретарши — голова вздернута, один глаз подозрительно прищурен, другой зорко подстерегает опасность. Тревога! К бою готовсь!
