Болтконский завтракал и слушал новости, в который раз убеждаясь, что мир сошел с ума, разобщенность людей в многонаселенном мире достигла максимума, люди охраняют свое личное пространство, как атомную станцию.

Они уперлись в свои мониторы, и многие ограничили свои контакты с миром до мышки, клавиатуры и монитора.

Они заказывают пиццу и чипсы, занимаются виртуальным сексом с партнерами по разные стороны океана, дарят друг другу виртуальные цветочки и подарки из интернет-магазинов и живут в полном одиночестве, даже не зная, как вживую познакомиться и создать отношения, отношения, а не разовые случки втемную, после которых разбегаются на безопасное расстояние.

Тратить душевные силы никто не желает, трудно это и хлопотно, будь проще — лозунг нового времени; так недалеко до скотобазы, демонстрируемой в передаче «Дом-2,3,4 и т. д.».

От такой жизни детей никогда не будет, и человечество вымрет, как динозавры.

Те, кто не компьютеризирован и живет в реале, недовольны собственной бедной жизнью и мечтают о «звездах», глядя на их прекрасную жизнь без смерти и болезней; они смотрят на дворцы и яхты и тоже хотят такого безмятежного счастья.

Есть люди одинокие и несчастные, у них не сложилась личная жизнь, они живут чужой жизнью, читают книги про чужую любовь, ходят в кино и театр и наблюдают чужие судьбы, забыв о своей собственной.

Коммерческое искусство, как и религия, создано для того, чтобы держать бедного человека в узде.

Искусство примерами голливудской жизни отвлекает человека от собственных проблем, удерживает его футболом и сериалами от попыток переделать свою жизнь, изменить обстоятельства, в которых он существует.

Религия тоже говорит человеку о смирении, обещая загробную жизнь вместо земной.

Все это придумано, чтобы подавить волю человека, заставить его не жить своей единственной жизнью, не бороться и менять себя и все вокруг, а сидеть на своей жопе, по пословице «Где родился, там и пригодился» или «Знай, сверчок, свои шесток».

Новое изобретение — о том же.

Зачем строить сложные отношения со своим мужем, который потерял работу и запил от тоски, проще выписать его из квартиры на помойку, а самой разослать анкету и искать томатного спонсора; и пускай он ветхий уже дедушка, можно и потерпеть, а он заплатит за свои слюнявые объятия, и можно будет купить шубку, машинку и колечко.

Болтконский сам не раз прикладывал руку к этому бизнесу, совсем недавно он писал брачное объявление для одной молоденькой соски, которая заказала ему такой текст:

«Молодая, бескорыстная ж. без в/п познакомится с крепким стариком для брака; после безболезненного ухода светлую память и недвижимость сохраню».

Он написал текст, получил деньги и пропил их, чтобы не мараться.

Он себя не осуждал: что делать, если журналистам платят меньше, чем проституткам. Тут уж нечего целку из себя строить.

После старика можно дух перевести и успокоиться, а для души купить поцелуй Бреда Питта или силиконовую куклу какого-нибудь Джонни Деппа: а что, он носки не разбрасывает, от него вкусно пахнет, и у него нет родственников, которые уже заколебали своим нытьем и просьбами о помощи.

Поцелуй с Вовой из соседнего подъезда в тысячу раз слаще, чем безумная ночь с вымечтанной звездой; свой Коля, живой и желанный, даст подлинную радость и детей. Да, с ним трудно, но он родной, с ним нет барьеров для понимания своей жизни; его надо любить, а не красавчиков на постере и на экране; когда болит душа, соска из магазина не поможет, а вот свой родной поможет — и погладит, и пожалеет.

Мы точно знаем, что он лучше, он не герой, он не спасает человечество, но одного человека он обязательно спасет, потому что он живой.

Так считал Болтконский, но писал всякое другое, про Бреда Питта — а что делать, ведь даже Галилей знал, что Земля вертится, но у него была семья.

Мы хотели на Марс, а попали на Сникерс

Болтконский смотрел во двор своего дома, где вырос и дорос до сорока лет; с тополей летел пух и даже залетал в рот, так было всегда, он уже привык.

Тридцать лет назад он пел в хоре Дворца пионеров: «Жить и верить — это замечательно, перед нами небывалые пути, утверждают космонавты и мечтатели, что на Марсе будут яблони цвести».

Он мечтателем не был и на Марс не хотел, он желал поехать в Ригу на конкурс песни, посмотреть на Запад-лайт — так позиционировали тогда Прибалтику.

На отчетном концерте в ряду баритонов кто-то пукнул во втором куплете, нарушив полифоничность звучания, и высокодуховная женщина-дирижер выгнала всех, не опускаясь до разбирательств.

У него украли мечту, он не поехал в Ригу.

Прошло сорок лет, он живет в том дворе и в той же квартире, в которой жил с родителями. Девушки, за которыми он ухаживал, уже начали умирать, а те, что остались, сидят на лавочках и говорят о детях, поглаживая отечные ноги.

Уже дети его одноклассников спиваются на его глазах.

Во дворе стало больше машин и меньше детей.

По производственной необходимости он побывал на всех континентах. Он летал лежа на «Сингапурских авиалиниях», где на ночь делают массаж ступней. Он ел змей, кенгуру и акулье мясо, пил вино за двадцать тысяч долларов, но не стал от этого счастливее.

Зато ему досталось счастливое время — мирное, без большой войны и репрессий, когда можно смотреть любое кино, читать любые книги и звонить в любой конец света бывшим друзьям, рассеянным по миру. Но оказалось, что и это все не изменяет суть жизни. Люди остаются прежними: пьют, плачут, смеются, рожают детей; власть и общественный строй здесь ни при чем, и это внушает осторожный оптимизм.

Не стоит слишком серьезно относиться к делам сиюминутным: кто-то создает фронт, кто-то уходит в тыл или в партизаны, кто-то начудит и из миллиардера станет лидером партии. Уверен, подумал он, это не сильно повлияет на нашу жизнь. Даже если кто-то придумает очередную революцию, у него ничего не выйдет. Есть такая сила в нашей российской земле, которая съест любого реформатора. Точнее, он сам себя съест, а страна останется.

Все вышеизложенное поведал Болтконскому в поликлинике румяный старик с седым бобриком, когда ранним утром они вместе с ним стояли в очереди, чтобы сдать кровь. Кто он, этот румяный пророк, Болтконский так и не узнал, постеснялся спросить, и старик растаял в тоннеле метро «Сокол».

Слова его пророчества показались Болтконскому достойными публичного внимания, и он вставил их в свою заметку; еще одна неделя его единственной жизни упала в бездну.

Сиськи балерины

Болтконскому нравилась Настя Волкова, и сиськи ее нравились, и поведение тоже — она символ нашего времени, как герб, знамя и гимн.

Такое ощущение возникает от степени внимания к ней и ей подобным в нашем обществе, от постоянно подогреваемого интереса СМИ к этим персонам.

Подбрасывая поленья в костер интереса ко всему этому, можно спалить весь дом, построенный на моральных ценностях семьи, долга и самоуважения.

И совсем неважно их происхождение — религиозное или общечеловеческое.

Вот живет человек в семье и видит рядом с собой нормальных и порядочных людей; идет на работу, и по дороге видит на улице: вокруг нормальные люди, работящие и думающие, как прокормить детей.

Но стоит ему прийти домой и включить бытовые приборы, как из каждого утюга, телевизора и радио на него наступают монстры-артисты, певцы, участники ток-шоу, где главное — наложить товарищу побольше дерьма в карман; они своим манерами и примерами непотребного поведения убеждают, что люди в России кончились.

Болтконский уверенно мог сказать, что артисты, музыканты и даже художники — не самые умные и не самые образованные люди, за исключением гениев и отмеченных особым даром.

Об их моральной безупречности тоже говорить не приходится, делать с них жизнь — не самый лучший способ совершенствования, они совсем не пример для подражания, даже если подписывают, как мастера культуры, коллективные письма по вопросам, в которых понимают, ровно как свиньи в апельсинах.