Зазвучал Джо Кокер, и понеслось. Все, что я видел до этого в «Доллсе» и «Театро», было детским садом, мадам давала мастер-класс, откуда у нее такие навыки, мне непонятно, талант был налицо, в смысле на все тело, она была в своей стихии, но я не поддавался искушению, и тогда она приблизилась ко мне и спросила, не хочу ли я приват, я скромно ответил, что у меня нет денег.

А потом я позорно бежал до машины, а за мной без белья летела фурия с проклятиями и обсценной лексикой; последним, что я от нее услышал, были слова «на хуй» и «козел»…»

Отчет появился на страницах родного издания, было много комментариев от женщин, автора называли мудаком и сволочью, желали ему гореть в аду, но пронять его этим было нельзя.

Он получил премию — одну тысячу рублей — и шел в аптеку: он планировал устроить аптекарше «День открытых дверей» на его территории.

Из донесения агента Зоркий Глаз

Вчера после обеда Болтконский узнал, что МВД будет платить до 300 000 рублей за наиболее ценные данные о преступлениях и предполагаемых преступниках, и сразу решил, что будет работать с органами, т. к. он законопослушный гражданин, да и денег срубить по-легкому тоже не помешает.

До вечера ценной информации раздобыть не удалось, он сидел дома и писал заметку о театре на Таганке, там заработать на скандале возможности не представилось.

Ближе к вечеру информация поперла, как бурная река: по радио «Эхо Москвы» Новодворская призывала слушателей не идти на выборы — и к прочим актам гражданского неповиновения, полный текст ее отвратительной речи на сайте радио, я думаю, сообщал Болтконский, это ценная информация.

Вечером он был на свадьбе Андрея Орлова — известного поэта с нецензурной лексикой, прославившегося стихом «Заебало».

Стихов своих матерных он не читал, молодая жена Юлия запретила ему это, и он, сраженный ее красотой, полностью перековался, танцевал с ней аргентинское танго, улыбался и никого не оскорблял.

Там же был замечен режиссер Павел Дунгин в компании с финансистом Габером, они сидели за одним столом, шептались и пили; когда Болтконский сделал попытку к ним приблизиться и зафиксировать переговоры об уводе активов и собственности в офшор, они переходили на кино, которое смотрели на проходящем в Москве кинофестивале; читать по губам Болтконский пока не мог, но сообщил представителям органов, что готов пройти в Ясеневе краткий курс этого мастерства.

«Сообщаю также, что есть возможность проникнуть к этой парочке поближе, т. к. жена Дунгина попросила у меня автограф», — ввернул он тщеславно про себя.

Были гости из правоохранительных органов и из государственной власти, Болтконский по известной причине их не провоцировал и ничего плохого сказать о них не мог, пили, смеялись, было, но ничего криминального.

А потом пришел Хамцов с неустановленной женщиной и, на счастье, сел за стол агента, о такой удаче тот даже не мечтал, такая крупная рыба попалась в его агентурные сети в первый раз…

Они были с ним знакомы со времен легальной политической деятельности Хамцова (времен СПС); после того, как он вступил на сомнительный путь маргинальной деятельности, Болтконский с ним контактов не поддерживал, хотя нет, один раз было, на дне рождения одного олигарха, сотрудничающего с властью.

Так вот, Хамцов прочитал стишок молодоженам и передал в конверте какую-то сумму поэту Орлову — то ли свадебный подарок, то ли деньги на подрывную деятельность; знаю одно, сообщал агент, деньги были американские.

За столом Борис вел себя деликатно, пил только шампанское, докладов своих не раздавал, на площадь не звал, рассказывал смешные истории, анекдоты и смотрел на девушек. «Я пробовал его провоцировать, — сообщал агент, — но он меня резко оборвал и сказал, что здесь он отдыхает».

Агент все равно был насторожен. «Если у Центра будет желание, — писал он, — я могу с ним начать работать, подберусь поближе к его стае и оттуда, изнутри, буду передавать их секреты за приличное вознаграждение и питание с водкой три раза в день.

Если Центр сочтет необходимым, я готов встать на доску и стать серфингистом, чтобы быть с Борисом даже на волне, курсы в Биаррице работают весь сезон, готов обучиться.

Хамцов — перспективная цель, крупная птица, качественный источник информации, надо его брать в тотальную разработку, но это мое частное мнение, пусть решает руководство.

Остальные гости — люди милые и интереса для органов не представляют, список гостей я прилагаю, мало ли потом как обернется».

На следующий день на церемонии журнала «Русский пионер» агент столкнулся с Анной Чепмен, перебросились парой слов, Анна дала несколько ценных оперативных советов, «…но телефон не дала, видимо, побоялась моей харизмы», самонадеянно сообщил агент.

«Если моя информация окажется ценной, прошу мой гонорар прислать в редакцию.

Навеки Ваш, Зоркий Глаз».

Так Болтконский потренировался писать отчеты куратору и пошел спать, в надежде, что время, когда понадобится умение составлять доносы, не за горами.

Письмо брошенной жены

Болтконский давно холост: жить с одной женой двадцать лет в Швейцарии непросто, а в России вообще невозможно.

Так считает и его товарищ, который ушел от своей жены к инструктору по йоге, и теперь, как он утверждает, янь и инь нашли друг друга: они вместе стоят на голове, и он в нирване.

Бывшая жена его тоже стоит на голове: ее жизнь разрушилась до основания; мужа нет, покоя нет, надо начинать все сначала, за двадцать лет с бывшим мужем она привыкла, все про него знала — а оказалось, не все; безобидное увлечение духоподъемной практикой привело к катастрофе.

Он оставил квартиру и машину, но денег на жизнь не дал, извинился, правда, что теперь ей надо самой кормить себя; жена хотела подать на алименты, но по закону он ей оказался не должен; как ей теперь жить, она не знала.

Подруга из жалости пристроила смотреть за девочкой в богатый дом, девочка хорошая; но пить чай с домработницей из Украины и водителями женщине неприятно: МГУ за плечами и двадцать лет сладкой жизни.

Постоянные мысли о потере мужа не дают ей покоя, иногда ей кажется, что ему плохо.

Однажды она подстерегла его возле дома, долго стояла во дворе, а когда он вышел, она его не узнала.

Он наголо побрился, совсем похудел на овощах и фруктах, взгляд его был мутным, сам же он был будто не здесь, и тогда она решила его спасать.

Она написала письмо женщине-инструктору, а ее бывший муж переслал это письмо Болтконскому.

«Я не буду выяснять отношения с Вами, что случилось, то случилось; но я видела его случайно на улице, он в ужасном состоянии, он был в каких-то тряпках, как нищий, с голой головой при десяти градусах.

У него плохое здоровье, ему нельзя простужаться, у него бронхи, он должен принимать гомеопатические препараты (тел. аптеки и рецепты в приложении), он должен пройти диспансеризацию и сдать анализы, мы всегда это делали весной и осенью.

Покупайте ему трусы с широкой резинкой и длинные боксеры, никаких плавок и синтетики, только хлопок; носочки надо брать с мягкой резинкой, от обычной у него остаются следы, у него давление и сосуды, следите, чтобы он аккуратно принимал препараты — каждое утро перед едой; его нельзя нагружать, у него слабые руки, сумки из магазина он переть не может, вы уж учтите это.

Теперь сон. Он храпит, не надо ему закрывать лицо подушкой, его надо слегка повернуть на бок. Секс утром для него мука, только днем в воскресенье или в субботу, он не любит насилие, не заставляйте его заниматься своими тантрическими извращениями, он был чистым человеком, что сейчас, не знаю.

Питание. Ему обязательно нужно есть мясо, он любит борщ на постной говядине, он не любит крупно нарезанные салаты, ему надо крошить меленько, он всегда пересаливает и ест много восточных приправ.